"Александр Зорич. На сладкое" - читать интересную книгу автора

- Так вам нравится наш коронованный шут?

Эти слова, такие легкие и естественные в устах императорского любимца,
низкородной твари, которая вчера, быть может, зазывала матросов с варанских
галер насладиться прелестями небескорыстной любви на площади Одинора,
сегодня носит шелковые рубахи со стрельчатым золотым шитьем и пользуется
столовым прибором ценою в месячную выручку всех веселых домов площади
Одинора, а завтра из-за нескольких строчек подметного письма, состряпанного
будто бы иностранцем ("... а еще хочу сообщу вашу милостивую гиазиру
лезущую в никакие ворота известием..."), станет очередной жертвой самосуда
обитателей площади Одинора, эти же самые слова, сказанные Главным Гонцом,
казались фразой на чужом наречии, которая, по невозможному стечению
обстоятельств, в точности повторяет звучание тарского языка, вместе с тем
заключая в себе иной, быть может совершенно безобидный, смысл. Его
надлежало разыскать без промедления, поскольку трепетом ажурных крыльев
стрекозы, борющейся с утренней одурью, к Динноталюцу вновь возвращалось
предобморочное состояние, испытанное в тронном зале неоднократно, но все же
не обретшее привычный вкус, позволяющий безошибочно распознать страх перед
чернотой дверного проема, ведущего в комнату жены, или боязнь
поскользнуться на мокрых ступенях лестницы из неотвязного сновидения, и эта
непривычность лишала посла надежды укрыться за одной из знакомых шторок,
изобретенных им, чтобы ограждать душевное спокойствие от посягательств
беспокойного рассудка.
Динноталюцу хватало смелости признаться себе в том, что толкователь (он
не был полностью уверен в существовании этих людей и чем больше доходило в
город слухов об обычаях тарских поединков, тем слаще замирало сердце перед
не просто непостижимо сложным, но еще и восхитительно запутанным строением
Империи) из него получается никудышный, но не доставало отчаяния, чтобы
вовсе оставить попытки понять чужое наречие, которым воспользовался Главный
Гонец с целью показать, как посредством губ и языка можно вылепить из
воздуха нечто недопустимое. В итоге поспешного перебора вариантов
Динноталюц пришел к заключению, что ему следует рассматривать плод стараний
своего недоброжелателя (он силился убедить себя в беспристрастности
Главного Гонца, но самые несокрушимые доводы лопались, как грибы-дождевики
и выпускали в лицо облачко горькой пыли при мысли о зловещем жужжании
шершней, которым полнилось его вчерашнее "южжжанин") как приглашение к
игре, именуемой "Либо я умалишенный, либо вы - болван" или чуть-чуть иначе:
"Я, конечно, умалишенный, но зато вы - болван".

Выбрав первое, он наколол на вилку маринованную улитку и, завороженно
созерцая лакомый пепельно-сизый мясной комочек, произнес:

- Ваш государь само великолепие.

Саф неприлично захохотал, поперхнулся и, сплевывая мелкоскопические
птичьи кости, заговорил сквозь душивший его кашель:

- "Само...", кха-кха..., "...великолепие"! ...кха... Лучше не...
кха-кха... скажешь... кха-кха-кха...