"Эмиль Золя. Мечта" - читать интересную книгу автора

собору и выступал между двумя контрфорсами, как бородавка меж пальцев ноги
великана. И укрытый таким образом дом великолепно сохранился. Его первый
этаж был каменный, второй - деревянный, украшенный между бревен кирпичной
облицовкой; конек над фронтоном выдавался на целый метр вперед, в левом углу
возвышалась башенка с выступающей лестницей и старинным узким окошком, на
котором еще сохранился свинцовый переплет. Но все-таки со временем пришлось
кое-что изменить. Черепичная крыша относилась, вероятно, к эпохе Людовика
XIV. Можно было легко различить и другие переделки той же поры: окно,
прорубленное в подножии башенки, деревянные рамы взамен металлических
переплетов прежних витражей. Средняя из трех оконных ниш второго этажа была
заложена кирпичами, благодаря чему дом сделался симметричным, как и прочие,
более поздние постройки на этой улице. Столь же очевидны были переделки в
первом этаже: под лестницей взамен старинной железной двери была поставлена
дубовая, а у некогда стрельчатой центральной арки, начинавшейся от самого
фундамента, заложены камнем все основание, оба края и верхний свод, так что
получилось что-то вроде широкого прямоугольного окна:
Девочка бездумно продолжала разглядывать это опрятное и почтенное
жилище ремесленника и перечитывала прибитую слева от двери вывеску, на
которой старинными черными буквами по желтому полю было написано: "Гюбер,
мастер церковных облачений", - как вдруг ее внимание снова привлек стук
открывшегося ставня. На сей раз это был ставень квадратного окна в первом
этаже; к окну склонилось взволнованное лицо мужчины с орлиным носом,
бугристым выпуклым лбом и густой шапкой волос, уже поседевших, хотя ему было
едва сорок пять лет. Мужчина, в свою очередь, забылся на минуту у окна,
разглядывая девочку, и его большой, выразительный рот сложился в горькую
складку. Потом девочка увидела, как он выпрямился за мелкими зеленоватыми
стеклами. Он повернулся, поманил кого-то рукой, и в окне появилась его
красивая жена. Стоя рядом, плечо к плечу, с глубоко опечаленными лицами, они
не шевелились и не спускали с девочки глаз.
Уже четыреста лет род Гюберов жил в этом доме. Все они были
вышивальщики и передавали свое мастерство от отца к сыну. Дом был построен
мастером церковных облачений еще при Людовике XI; при Людовике XIV потомок
мастера перестроил его, и нынешний Гюбер жил все тут же, как и все его
предки, вышивая ризы. Когда ему было двадцать лет, он полюбил
шестнадцатилетнюю девушку Гюбертину, полюбил так страстно, что, несмотря на
отказ, полученный от ее матери, вдовы чиновника, похитил ее и потом женился
на ней. Она была на редкость красива, и эта красота заполняла их жизнь, была
их счастьем и их горем. Когда через восемь месяцев уже беременная Гюбертина
пришла проститься с умирающей матерью, та лишила ее наследства и прокляла.
Гюбертина родила в тот же вечер, и ребенок умер. Казалось, упрямая чиновница
не успокоилась даже на кладбище и мстила им из могилы, потому что, несмотря
на пламенное желание, у супругов не было больше детей. Двадцать четыре года
спустя они все еще оплакивали свою потерю и все больше отчаивались хоть
когда-нибудь умилостивить покойницу.
Смущенная взглядами Гюберов, девочка глубже забилась за колонну св.
Агнесы; ее беспокоило и то, что улица начала пробуждаться: открывались
лавочки, стали появляться люди. Улица Орфевр упиралась концом в боковой
фасад собора, дом Гюбера преграждал проход со стороны алтарной абсиды, так
что улица была бы настоящим тупиком, если бы с другой стороны от нее не
отходила Солнечная улица, которая тянулась узким проходом вдоль боковых