"Степан Павлович Злобин. По обрывистому пути. Часть 2 " - читать интересную книгу автора

в высшей школе - и вдруг собралась променять её на печной горшок! - Лихарев
близко придвинул своё кресло, наезжая на Аночку, сидевшую рядом на стуле. -
Ты хочешь быть просто примерной женой и обслуживать мужа? Но прежде хотя бы
скажите: откуда известно, что мужа?.. Разве он, сделал тебе предложение?
Молчишь? Хорошо. Давай заниматься твоей фантазией дальше. Он, положим, не
хочет остаться в ссылке, собрался бежать. Перед ним - три тысячи верст по
тайге, его манит воля. А тут, изволите видеть, на ногах, как гиря,
супруга-с! Очень миленькая, прелесть какая хорошенькая и умненькая, даже
любимая, а все-таки гиря... "Милый мой, ты не бегай, там волки! Ты лучше
сиди до конца, а я тебе кашки сварю, а то хочешь - щец или ушицы... Что за
уха, да как жирна!.." Тут бедный Фока мой хвать в охапку кушак да шапку - и
в тайгу... А заботливая женушка падает на постель, брыкается и вопит на весь
свет: "Бросил, забыл..." Прибежит к Кащею. А что же ему сказать? Скажет:
"Сама виновата: хоть и чудесная ты, уха, но про тебя еще дедушка Крылов
писал. Надо было в третьем классе выучить хорошенько!.."
- Какой же ты все-таки злой, - грустно сказала Аночка.
- Ничуть не злой! - возразил отец. - Была дочь Аннушка, а стал
Митрофанушка. Кричит: "Не хочу учиться, хочу жениться!.." На кой же черт
было женскую эмансипацию разводить! Я не спорю, что Володька прекрасный
малый, но ведь он-то пока ещё человечий зародыш...
- Ему двадцать лет, - несмело сказала Аночка.
Отец взглянул красноречиво. Взгляд его не требовал пояснений.
Она не нашлась что возразить и ушла к себе, в который раз уже с грустью
вспоминая, как она вместе с отцом и Прасковьей Филипповной стояла, глядя
вслед поезду, который уходил, медленно набирая скорость, пока перестала
видеть на задней площадке вагона человека с флажком в руках. Взглянув на
лицо Прасковьи Филипповны, Аночка увидала неудержимые материнские слезы и,
только тут поняла, что её щеки тоже мокры от слез. Она растерянно оглянулась
на Федота Николаевича. Но он был занят тем, что заботливо отчищал рукавом
какое-то пятнышко на лацкане своего пиджака.
С замиранием сердца вспомнила она, как волновалась перед свиданием с
Володей в тюрьме. Обнять и поцеловать его казалось ей необходимым для
конспирации.
- Спасибо вам, милая, что пришли, не забыли, спасибо зато, что вы так
хорошо назвались невестой, - сказал он ей на прощанье, с улыбкой, крепко
сжав обе её руки.
И когда окованная железом калитка тюрьмы лязгнула у нее за спиной,
Аночка почувствовала себя так, как будто в самом деле там, за этой тяжелой
калиткой, остался самый близкий ей человек...
И как благодарна она была тогда своему Кашею, что он понял ее смятение
и безо всяких расспросов, просто и хорошо, сказал: "Если хочешь со мной
поспеть на вокзал, то ложись пораньше". Аночка перебирала в памяти свои
давние встречи с Володей, и теперь они казались ей совсем не случайными...
Несмотря на суровую отчитку, которую Лихарев задал дочери, он видел,
что Аночка загрустила, не встречается со сверстниками, не ходит к знакомым,
не хочет видеть сестру. "Уехать ей, что ли, куда-нибудь!" - думал Федот
Николаевич.
И когда Баграмов пригласил Аночку на оставшееся время каникул к себе в
село, Лихарев с радостью ухватился за эту мысль. Он и помог Баграмову
уговорить Аночку съездить повидаться с Фридой и Юлией Николаевной, подышать