"А.А.Зиновьев. Искушение" - читать интересную книгу автора

и не стремился их опровергать. Я не разделял общих эмоций по поводу
процессов тридцатых годов. Но они и не затронули меня в смысле формирования
моего мировоззрения. Последнее сложилось под влиянием наблюдений за жизнью
окружающих людей и личной бытовой неустроенности. То же самое было с моими
единомышленниками. Мы рано заметили, что вместо обещанного земного рая
получается земной ад, и, не умея еще понять сущность и закономерность
происходящего, мы персонифицировали причины зла в личности Сталина. У меня
вызывало протест также обожествление Сталина. Вначале я вообще не думал о
том, справедливо это или нет. Если бы даже Сталин на самом деле был таким,
как его изображали, я все равно стал бы протестовать против его культа.
Сатана, восставший против Бога, был одним из героев моей юности. Все те
молодые антисталинисты, которых мне приходилось встречать в юности, стали
таковыми не из-за репрессий. И я лично не встречал ни одного человека,
пережившего репрессии, который стал бы убежденным антисталинистом. Мой друг
по институту Андрей Казаченков, от которого я в 1939 году больше всего узнал
орепресси-ях, не был антисталинистом.
Сталина, конечно, стоило убить. Но те, кто могли- это сделать, не
хотели, а те, кто хотели, не могли осуществить свое намерение практически.
Даже одни и те же лица оказывались в таком положении. Возьмите того же
Артузова. Он призвал к убийству Сталина лишь тогда, когда сам оказался его
жертвой. А что он думал до этого? Он-то прекрасно знал, что вытворяли Сталин
и его подручные. Он сам был в их числе. Не попади он в число жертв, вряд ли
он высказал бы слова насчет убийства Сталина. Антонов-Овсеенко рассказал о
бывшем комсомольском работнике, который однажды ехал в лифте вместе со
Сталиным. У этого человека в кармане был пистолет. Находясь в лагере, он
вспомнил этот момент и пожалел о том, что не воспользовался случаем и не
убил Сталина. Опять - так он подумал об убийстве, когда стал жертвой и уже
не мог это сделать. .
Нужно принимать во внимание психологию и идеологию тех, кто имел доступ
к Сталину. Орджоникидзе, например, был прекрасно осведомлен о преступлениях
Сталина. Он знал, что и ему несдобровать. Он покончил с собой. А ведь мог бы
запросто пристрелить Сталина. Почему он это не сделал? Потому что для него
Сталин был не просто отдельный человек, но существо, аккумулировавшее в себе
новое общество, созданию которого посвятил жизнь Орджоникидзе. Сталин стал
олицетворением и символом идеалов партии. Таким же было отношение к Сталину
и большинства деятелей той эпохи. Они ненавидели его лично. Но его
историческая функция их завораживала. Киров знал заранее, что его убьют. И
все же он отказался от претензии на пост Генерального секретаря и вроде бы
выдал Сталину тех, кто прочил его на место Сталина. Нельзя объяснять такое
поведение глупостью, трусостью, холуйством и прочими качествами такого же
рода, которыми разоблачители наделили чуть ли не всех сподвижников Сталина.
Киров, как и Орджоникидзе, знал о положении в стране и в системе власти. Он
понимал, что задача руководства страной в тех условиях была ему не по плечу.
Она была тем более не по плечу прочим сторонникам и противникам Сталина. Они
все в гораздо большей мере добровольно наделили его диктаторской властью,
чем подчинились насилию. Насилие тут сыграло роль организации
добровольности. Главным фактором, позволившим Сталину приобрести огромную
власть и злоупотреблять ею, были не преступные качества Сталина, а
объективные условия в стране и в системе власти в то время. Это создавало
определенную психологическую атмосферу, не способствовавшую идеям покушения