"Исаак Башевис Зингер. Кровь" - читать интересную книгу автора

Мужик ушел, и толпа стихла. Все знали, что новообращенные - злейшие
враги Израиля, своих бывших единоверцев они обвиняют в самых тяжких грехах.
Люди повернулись и пошли обратно в город. Евреи боялись вызвать у христиан
гнев.
А Реб Фалик тем временем сидел у себя в синагоге и читал Мишну. Глухой,
полуслепой, он ничего не слышал и не видел. И тут, размахивая ножом, к нему
ворвалась Риша.
- Ступай к своим жидам! - закричала она. - Мне здесь синагога не нужна!
Когда Реб Фалик увидел ее с непокрытой головой, с ножом в руке, с
искаженным злобой лицом, его охватило такое смятение, что он потерял дар
речи. Не сняв талеса и не успев даже дотянуться до тефилина,3 он
поднялся ей навстречу узнать, что произошло, однако ноги у него подкосились,
и он замертво рухнул на пол. Риша положила тело мужа на повозку и, даже не
накрыв его простыней вместо савана, велела отправить к евреям в Ласкев. Пока
в Ласкеве обмывали тело Реб Фалика, пока шли похороны и раввин произносил
надгробное слово, Риша готовилась принять христианство. Она послала людей на
поиски Ройбена - ей хотелось уговорить его последовать ее примеру, однако ее
возлюбленный как под землю провалился.
Теперь руки у Риши были развязаны. Обратившись в христианство, она
вновь открыла свои магазины, где торговала некошерным мясом, которое
покупали горожане-неевреи, а также крестьяне, приезжавшие в город по
рыночным дням. Больше ей скрывать было нечего. Она могла забивать свиней,
быков, телят и овец совершенно открыто, любым способом. Вместо Ройбена она
наняла поляка, с которым ходила охотиться в лес, ловила рыбу, стреляла
оленей, зайцев, кроликов. Однако мучения животных уже не доставляли ей
прежнего удовольствия, живодерня не возбуждала плотских страстей, любовные
утехи с поляком оставляли ее равнодушной. Правда, когда рыба дергалась на
крючке или плясала в сети, ее заплывшее жиром сердце радостно вздрагивало, и
она бормотала: "Вот видишь, рыбка, тебе еще хуже, чем мне!.."
По правде сказать, Риша по-прежнему тосковала по Ройбену. Она
вспоминала их игривые разговоры, его начитанность, страх перевоплощения,
боязнь оказаться в геенне огненной. Теперь, когда Реб Фалик лежал в могиле,
ей некого было обманывать, жалеть, не над кем было издеваться. Обратившись в
христианство, она сразу же купила себе место в костеле и несколько месяцев
каждое воскресенье ходила к мессе. Риша требовала, чтобы кучер вез ее в
церковь мимо синагоги; первое время ей доставляло удовольствие дразнить
евреев, но потом надоело и это.
Со временем Риша так обленилась, что вообще перестала ходить на
скотобойню. Теперь всеми делами ведал поляк, и Рише было безразлично,
обманывает он ее или нет. Поднявшись утром с постели, она наливала себе
стакан водки и начинала бродить по комнатам, тяжело переваливаясь и беседуя
сама с собой. Остановится перед зеркалом и процедит: "Горе, горе тебе, Риша.
Что с тобой стряслось? Если б твоя праведная мать встала из могилы и увидела
тебя, она бы легла в могилу снова!" Иногда по утрам она пыталась привести
себя в надлежащий вид, однако все платья были ей малы, а волосы невозможно
было расчесать. Она часами пела на идише и на польском. Голос у нее был
хриплым, надтреснутым, и слова песен она придумывала сама; повторяла
бессмысленные фразы, издавала звуки, напоминавшие квохтанье кур, хрюканье
свиней, предсмертный хрип быков. Она валилась на кровать, икала, рыгала,
смеялась, плакала. По ночам ее мучили кошмары: быки подымали ее на рога,