"Андрей Зинчук. Человек играющий" - читать интересную книгу автора

прочь. Но они возвращались.
И тогда я снова вставал и снова шел за своим идиотским чемоданом.
Странное и неприятное это было чувство. С одной стороны, я прекрасно
понимал, что сплю, а с другой - видел, как шарю вокруг палатки. Ужасно!
Ведь сквозь ее пол я видел блестевший под месяцем ракушечник, по
которому ступали мои ноги. Это не был сон, это было что-то совсем иное.
Вот, пожалуйста, я вновь брожу вокруг палатки. Ну что ты скажешь! Как
несутся тучи, боже мой, как они несутся! - темная сеть с рваной ячеёй.
Холодно. Ракушечник блестит, все залито мерцающим светом. Мамочка моя,
мама, как страшно на острове! Чуть колышется полог палатки, которого
касается моя голова, и спокойно дышит брат.
Только бы мне найти этот проклятущий чемодан - может быть, тогда я
усну...
- Чемодан,- проговорил вдруг Лот совершенно отчетливо.
- Что? - спросил я и включил фонарь.
- Я тебе говорю: чемодан,- ответил Лот.
Я замер. В палатку заглядывал месяц. И без фонаря было видно, что брат
крепко спит.
- Что ты знаешь про чемодан?- спросил я.
- Мы не проверили чемодан,- сказал он все так же, не просыпаясь.
Если бы ответы брата были несвязны, я бы решил, что это обыкновенное
ночное бормотание, какое бывает у многих. Но он отвечал связно.
- Что нужно проверить? - еще раз спросил я.
- Нужно проверить чемодан. Я тебя прошу. Разве ты не понимаешь, о чем
я тебя прошу?
На четвереньках я вылез из палатки. Причем Лот попросил:
- Не наступи на ногу!
Что было делать? Шарахнулась и отбежала Чапа.
Светлело. Над островом еще висел месяц, но скоро с востока должно было
подняться солнце, там уже все порозовело и приготовилось к его появлению. И
опять ночь была ненастоящей, бутафорской, какие бывают в театре. Из-под
маяка поднимался туман. Ветром, дующим мне в спину, срывало его верхушки и
несло в море. Голубым светом фосфоресцировал ракушечник.
И стояла полная тишина, какая бывает в кино при выключенном звуке.
Темнели обломки хибары. Во все стороны щетинились доски. Рядом валялся
чемодан.
Двойственное чувство, которое я никак не могу в точности передать,
вспыхнуло вновь: только теперь я видел самого себя, входящего в палатку с
чемоданом,-с одной стороны, а с другой - Лота, спящего все в той же позе на
подложенной под голову руке. И я открывал глаза и видел Лота. А тот, другой
"я", открывал глаза и разглядывал меня.
"РЫБЫ НЕТ. ЧАПА НЕ СЛУШАЕТСЯ И ОГРЫЗАЕТСЯ, ХОТЯ ПОВСЮДУ ТАСКАЕТСЯ ЗА
НАМИ СЛЕДОМ. КОГДА ПЫТАЕШЬСЯ С НЕЙ ЗАГОВОРИТЬ, ОНА ШАРАХАЕТСЯ И
НЕДРУЖЕЛЮБНО СМОТРИТ ИЗДАЛЕКА. ЧТО-ТО ОНА ОПЯТЬ СКРЫВАЕТ. ЧТО?"
К этому времени мы уже начали понимать, что на острове работал
какой-то механизм, разобраться в котором мы были не в состоянии. Я и брат
мучились одним и тем же вопросом: какая роль отведена нам в существующей
системе событий? То, что это система, видно из дневника, который я поначалу
завел только для того, чтобы собрать путевые наблюдения для поступления на
факультет журналистики, куда из-за двойки по сочинению так позорно