"Зоя Евгеньевна Журавлева. Требуется героиня" - читать интересную книгу автора

взяли в спортшколу, на художественную гимнастику. Борька страшно увлекся
гимнастикой, шикарным словом "тренировка", новыми друзьями, которые
обезьянами висели на шведской стенке и делали шпагат так легко, будто это
раз плюнуть. Борька даже ходить начал тогда особой, спортивной, как ему
казалось, походкой: подпрыгивая на ходу. Как кенгуренок. Он и был тогда
маленький, смешной кенгуренок, переваливший в третий класс. А Юрий
только-только приехал в город, и между ними стремительно нарастала тогда
мужская дружба.
Борька месяца три занимался в спортшколе. А потом, как то уже в ноябре,
вдруг пришел в театр, когда была репетиция. Юрий сразу выскочил к нему в
коридор: "Ты с тренировки?" Борька затряс головой и вдруг ткнулся в рукав
Юрию. Оказалось, что он уже две недели на гимнастику не ходил, просто
болтался по городу в эти часы. Потому что тренер, гипсовая девушка в
облегающих брюках, сказал кому-то: "Мне их на разряд надо тянуть, а что
прикажете делать с этим заморышем?" - и ткнула в Борьку пальцем.
Целые две недели Борька терпел, матери сказать боялся. А потом пришел
прямо в театр. Юрий тогда только об этом и думал: что Борька к нему пришел,
все-таки - к нему. И в нем прямо пело, с великим трудом он изобразил
сочувствие и родительское огорчение. Он, конечно, сразу отпросился у
Хуттера, и они пошли с Борькой домой - объясняться с Леной.
К пятому классу Борька, конечно, малость окреп и вырос. Но не
настолько, чтобы продираться сквозь папоротники. Ему все-таки было трудно, и
Юрий держал над ним ветки. И про себя ругал Лену - за бабское воспитание.
Будь парень с ним, он рос бы самостоятельным мужиком, это уж точно. В пятом,
помнил Юрий, он уже удирал на рыбалку на полную ночь и лихо сплевывал через
выбитый зуб, когда мимо проходили девчонки. И курить пробовал, но не
понравилось, хоть пришлось сделать вид. А Борька вот даже вздрогнул, когда
осина треснула у него за спиной.
Но все-таки было тогда отлично в лесу, второго августа.
Грибов они долго не находили. Потом откуда-то сверху тонко пробился
солнечный луч. Неуверенно пошарил в кустах, нырнул глубже, раздвинул
папоротники, и оттуда вдруг оранжево блеснула на Юрия тугая шляпа. Юрий
шагнул мимо, чтобы Борька первым нашел.
"Подосинник!" - Борька как-то даже всхрапнул, а не крикнул.
Они быстро набрали полную корзину. Редко так везло на грибы, как в тот
раз.
Потом навстречу им из кустов - как выпрыгнула - светлая березовая
поляна. Юрий бросил куртку в траву и скомандовал: "Отдых!" Борька, визжа,
катался по ромашкам. Устал. Близко привалился к Юрию, горячий и уже сонный.
Юрий лежал, боясь шевельнуться. Совсем рядом лениво звенело прозрачное небо,
и одинокий комар безвредно плыл в нем, как самолет. Или самолет плыл, как
комар. Совсем рядом была Борькина щека. И ухо. Уши у Борьки были разные:
одно тесно прижималось к голове, как у гончей, а второе - чуть отставлено в
сторону, самостоятельное такое правое ухо. Борька так и родился - разноухим.
Лену это смущало, и она все старалась надевать Борьке шапку потуже, чтобы
второе ухо тоже приросло крепче. Но оно так и осталось чуть на отлете. Как и
любое другое мальчишечье ухо, Борькино так и цепляло на себя всякую пыль. И
тогда, в середине дня, оно уже потемнело и казалось не мытым давно, может
быть, целую неделю. Юрий тихонько тронул Борькино ухо губами, и Борька сразу
открыл глаза. И сказал: