"Зоя Евгеньевна Журавлева. Сними панцирь (Повесть) " - читать интересную книгу автора

- Ружьё? - засмеялся папа. - Это просто для острастки.
Боря рванул, и они уехали.
Мухаммед на своей чёрной лошади тоже ускакал. Лошадь заржала из
темноты, а уже не видно.
Марина Ивановна последнюю чашку вымыла, посмотрела на свет - чисто
ли? Чисто, блестит.
- Ишь, для острастки! А в самого браконьеры стреляли.
- В кого? - не поняла тётя Надя.
- В кого - в самого? - спрашиваю я.
- В твоего папу, в кого же ещё, - говорит Марина Ивановна.
- Никто в него не стрелял! Глупости какие!
Только на войне в людей стреляют. У меня дедушку на войне убили, а
папа маленький был. Если бы он был большой, его бы тоже могли убить.
Хорошо, что он маленький был!
- Тебя, Лёнечка, тогда ещё не было, - говорит Марина Ивановна.
- Был, - говорю я. - И в папу никто не стрелял.
- А ты бы у папы спросил, почему у него такой шрам на плече. Это ему
пулю вырезали.
- Нет, - говорю я. - Это папу кошка оцарапала в детстве, а никакая не
пуля, он сам говорил.
- Кошка?!
Марина Ивановна даже очки уронила под стол, так она стала смеяться.
Арина за очками полезла и толкнула чайник. Нечаянно. И тоже смеётся.
Чайник упал на колени к тёте Наде, весь разлился. А тётя Надя двумя руками
чай с платья сгоняет и тоже смеётся.
Я тоже как засмеюсь.
Марина Ивановна отсмеялась и говорит:
- Вот ведь какой! Своему ребёнку и то про себя не расскажет. А
настырный, как клещ. Теперь-то у нас в заповеднике браконьеры - редкость,
новые разве какие. А до Лёши по тридцать джейранов в ночь били, хоть бы
что. Он тут порядок навёл. За браконьерство тюрьма полагается, кому в
тюрьму охота! Вот в него и стреляли.
- А кто? - говорит тётя Надя. - Неизвестно кто?
- Чего тут неизвестного, - говорит Марина Ивановна. - Отец вот этого
Мухаммеда и стрелял.
Неужели отец Мухаммеда в папу стрелял? Я же его видал. Он к папе
приезжал на рыжем верблюде. Папа с ним чай на веранде пил и говорил
по-туркменски. Потом меня позвал: "Это, - говорит, - мой парень". Отец
Мухаммеда закивал, закивал. У него шапка такая большая, в меховых
сосульках, высокая, как дом. Он шапкой закивал. Я думал, у него голова
отвалится - такой шапкой кивать. Потом он на улицу вышел, уже ехать хочет.
А рыжего верблюда нигде нет! Отец Мухаммеда вдруг как цыкнет сквозь зуб! И
верблюд сразу прибежал, как собака. Лёг перед ним. Отец Мухаммеда сел на
верблюда, опять шапкой кивнул и уехал. Вот как я его видел.
А он в моего папу стрелял...
- Судили его? - спрашивает тётя Надя.
- Лёша не заявил, - говорит Марина Ивановна. - Посадили бы ведь как
миленького, а у него детей четырнадцать штук. Мухаммед вон - младший. Это
ещё когда было! Давнее дело.
- Ничего себе история, - говорит тётя Надя.