"История" - читать интересную книгу автора (Фукидид)

Книга восьмая

1. Когда весть об этом пришла в Афины, там долго не хотели верить даже надежным сообщениям самых уважаемых воинов, которым с трудом удалось спастись после разгрома1, что все их военные силы в Сицилии окончательно уничтожены. Наконец афиняне узнали правду и тогда яростно набросились на тех ораторов, которые рьяно поддерживали план морской экспедиции, словно бы не они сами вынесли решение о походе. Они были раздражены также против прорицателей, толкователей знамений и вообще всех, кто, ссылаясь на внушение божества, вселял в них перед отплытием надежду овладеть Сицилией. Вся обстановка складывалась удручающим образом для афинян, и под влиянием страшного несчастья ими овладели страх и растерянность. Ведь не только каждый гражданин глубоко скорбел, переживая гибель близких и друзей, но и весь город был удручен невосполнимой потерей гоплитов, всадников и молодежи. Кроме того, афиняне видели, что кораблей на верфях недостаточно, государственная казна пуста и гребцов для кораблей не хватает. При всех этих обстоятельствах они стали терять надежду на спасение и не сомневались уже, что сиракузяне после столь великой победы тотчас же со своим флотом из Сицилии нападут на Пирей, враги же афинян в Элладе начнут теперь всеми силами теснить их на суше и на море с помощью восставших союзников. Все же афиняне решили, что нельзя уступать врагу, но следует, насколько позволяют обстоятельства, снарядить новое войско и флот, изыскав пути добыть корабельного леса и денег, чтобы крепко держать в руках союзников и особенно Евбею. Было решено сократить в меру благоразумия государственные расходы и избрать совет из старейшин, граждан2, который должен был в соответствии с требованиями момента обсуждать необходимые мероприятия. Под влиянием страха в настоящий момент афиняне (как это обычно бывает в демократиях) были готовы во всем соблюдать строгий порядок. И действительно, они выполнили это свое решение. Так окончилось лето.

2. На следующую зиму после великого поражения афинян в Сицилии все эллины пришли в волнение. Одни города, до сих пор не состоявшие в союзе ни с той, ни с другой стороной, теперь считали, что им даже без особого вызова самим следует выступить против Афин, так как все они были убеждены, что афиняне, одержав победу в Сицилии, непременно напали бы на них, а кроме того, понимали, что война теперь продлится недолго и участие в ней принесет им выгоду и почет. Союзники лакедемонян теперь еще больше, чем прежде, стремились поскорее избавиться от постоянных трудов и лишений. Особенно же были склонны к возмущению подвластные афинянам города, даже если у них на это и не было достаточно сил. Пристрастно оценивая политическую обстановку, они полагали, что афиняне, во всяком случае, не продержатся в течение следующего лета. Все эти обстоятельства придали уверенность политике лакедемонян. К тому же они могли рассчитывать, что сицилийские союзники присоединятся к ним с большими силами в начале весны, приобретая в силу необходимости морской флот. Преисполненные таких надежд, лакедемоняне намеревались со всей решимостью вести войну, при счастливом исходе которой они твердо рассчитывали избавиться от таких опасностей, какие им угрожали бы в случае захвата афинянами Сицилии, а после сокрушения мощи афинян — самим добиться непоколебимого владычества над всей Элладой.

3. Поэтому тотчас в начале этой зимы их царь Агис, выступив из Декелей с воинским отрядом, собрал с союзников1 деньги на постройку флота. Затем он прошел к Малийскому заливу, отнял у этейцев2 (давних врагов Спарты) большую часть награбленной ими добычи и заставил уплатить денежную контрибуцию. Ахейцев во Фтии3 и прочие племена этой области4 он также принудил выдать заложников и уплатить деньги, несмотря на недовольство и возражения фессалийцев, которым эта страна была подвластна. Заложников он отправил для содержания в Коринф и пытался заставить эти племена присоединиться к лакедемонскому союзу. Лакедемоняне приказали союзным городам построить 100 кораблей; сами они и беотийцы должны были снарядить по 25 кораблей, фокидяне и локры — 15, аркадцы, пелленцы и сикионцы — по 10, мегарцы, трезенцы, эпидаврийцы и гермионцы — по 10. Вообще были сделаны всевозможные приготовления, так как лакедемоняне решили открыть военные действия тотчас же с наступлением весны.

4. Афиняне в эту зиму также стали готовиться к войне согласно своему плану. Они заготовили лесной материал, строили корабли и укрепили Суний1, чтобы транспорты с хлебом могли безопасно обходить мыс. Они покинули также укрепление на лаконском побережье (сооруженное по пути в Сицилию)2 и вообще по возможности сократили другие излишние расходы. Но особенно внимательно афиняне следили за союзниками, опасаясь восстаний.

5. В то время как обе стороны вели военные приготовления, действуя так, как будто война еще только началась, евбейцы первыми этой зимой отправили послов к Агису для переговоров об отпадении от афинян. Агис принял предложение евбейцев и вызвал из Лакедемона Алкамена, сына Сфенелаида, и Меланфа1, приказав им принять командование на Евбее. Они прибыли во главе 300 неодамодов2. В то время как Агис стал готовиться к переправе на остров, к нему явились и послы лесбосцев, также желавших поднять восстание. При поддержке беотийцев они убедили Агиса отложить поход на Евбею, и царь стал готовиться идти на помощь лес-босцам. Он назначил им гармостом3 Алкамена, который должен был отплыть на Евбею; беотийцы же и сам Агис обещали послать им на помощь 10 кораблей. При этом Агис действовал без ведома властей в Лакедемоне. Ведь пока царь стоял с войском в Декелее, он имел право посылать куда ему угодно отдельные отряды, собирать налоги и взыскивать деньги. Поэтому в это время Агис пользовался, можно сказать, гораздо большим влиянием на союзников, чем власти в Лакедемоне4: ведь с своим войском он всюду внушал страх. Во время переговоров царя с лесбосцами хиосцы и эритрейцы5, которые также были готовы восстать, обратились не к нему, а в Лакедемон. Вместе с ними прибыл и посол от Тиссаферна, сатрапа царя Дария, сына Артаксеркса, в примереких провинциях Азии. Тиссаферн6 также старался привлечь на свою сторону пелопоннесцев и обещал им поставки продовольствия: царь недавно потребовал дань с его сатрапии, которую он, Тиссаферн, был еще должен царю7, но не мог собрать с эллинских городов из-за противодействия афинян. Сатрап рассчитывал, что, ослабив афинян, ему скорее удастся собрать эту дань8. Вместе с тем он надеялся привлечь лакедемонян к союзу с царем и доставить по царскому приказу живым или мертвым Аморга9, незаконного сына Писсуфна, поднявшего восстание в Карий.

6. Итак, хиосцы и Тиссаферн совместно хлопотали в общих интересах. В это же время прибыли в Лакедемон мегарец Каллигит, сын Лаофонта, и кизикенец Тимагор1, сын Афинагора2—оба изгнанники из своих городов, живших у Фарнабаза, сына Фарнака3. Их послал Фарнабаз с просьбой направить корабли в Геллеспонт. Подобно Тиссаферну, и Фарнабаз желал склонить эллинские города своей провинции4 к восстанию против афинян, чтобы самому получать с городов дань и своими стараниями привлечь лакедемонян к союзу с царем. Послы Фарнабаза и Тиссаферна хлопотали независимо друг от друга. Поэтому дело дошло в Лакедемоне до бурных споров между ними: одни настаивали, чтобы лакедемоняне сперва послали эскадру и войско на Хиос и в Ионию, другие же — в Геллеспонт. Сами лакедемоняне, однако, склонялись скорее к предложению хиосцев и Тиссаферна. На их стороне был и Алкивиад, тесно связанный унаследованной от отца дружбой гостеприимства с эфором Эндием (из-за этой дружбы лаконское имя Алкивиада было принято в их семье: ведь Алкивиадом звали отца Эндия)5. Тем не менее, прежде чем дать окончательный ответ, лакедемоняне отправили на Хиос периэка Фриниса6 с поручением проверить, есть ли у хиосцев действительно столько кораблей, как они утверждают, и насколько вообще могущество города соответствует ходячей молве о нем. Когда Фринис по возвращении сообщил, что слухи подтвердились, лакедемоняне тотчас же приняли хиосцев и эритрейцев в свой союз и решили послать им на помощь 40 кораблей (так как, по уверениям хиосцев, у них самих было не менее 60 кораблей). Сначала они хотели послать из этого числа 10 кораблей под командой наварха Меланхрида7, но вследствие происшедшего землетрясения⁸, взамен Меланхрида послали Халкидея9 и вместо 10 кораблей снарядили в Лаконике только 5. Так окончилась эта зима и 19-й год войны, которую описал Фукидид.

7. С наступлением весны хиосцы настоятельно просили лакедемонян немедленно послать им на помощь эскадру, опасаясь, как бы афиняне не узнали об их тайных переговорах с лакедемонянами. Поэтому лакедемоняне отправили в Коринф трех спартиатов с приказом как можно скорее перетащить корабли1 из Коринфского залива через перешеек к побережью на другой стороне, обращенной к Афинам. Все эти корабли (вместе с предназначенным Агисом для Лесбоса и прочими) тотчас должны были отплыть на Хиос. Всего в союзной эскадре насчитывалось 39 кораблей.

8. Каллигит и Тимагор, представители Фарнабаза1, не приняли участия в походе на Хиос и не дали денег на снаряжение кораблей, тех 25 талантов, которые они привезли с собой. Они думали отплыть позднее с собственной экспедицией. Агис2 в конце концов не возражал, видя, что лакедемоняне желают сначала идти в поход на Хиос. Союзники собрались в Коринфе на военный совет и решили сперва плыть на Хиос под начальством Халкидея, снарядившего в Лаконии 5 кораблей, затем на Лесбос во главе с Алкаменом, которого Агис ранее назначил начальником, и, наконец, в Геллеспонт под командой Клеарха3, сына Рамфия. Сначала решили перетащить через Истм лишь половину кораблей и немедленно выйти в море, чтобы спускаемые на воду теперь корабли не привлекли больше внимания афинян, чем те, которые переправлялись вслед за ними. Выйти в море союзники намеревались открыто: теперь они пренебрежительно относились к афинянам из-за их слабости на море: ведь сколько-нибудь значительные афинские морские силы все еще не выходили в море. Итак, согласно своему плану пелопоннесцы перетащили через Истм 21 корабль.

9. Союзники торопились с отправлением, но коринфяне не желали выходить в море до окончания справлявшихся тогда Истмийских игр1. Агис же не хотел принуждать коринфян к нарушению истмийского мира2 и объявил, что готов совершить поход под собственной ответственностью. Коринфяне не согласились с предложением царя, и отплытие задержалось. Между тем афиняне начали мало-помалу проникать в замыслы хиосцев. Они отправили на Хиос одного из стратегов — Аристократа — и обвинили их в измене. Хиосцы отвергли эти обвинения. Тогда афиняне потребовали от хиосцев послать в залог верности эскадру кораблей для союзного флота. Хиосцы отправили 7 кораблей. Народ хиосский, однако, вообще ничего не знал о переговорах с лакедемонянами, и отправили корабли ведшие переговоры олигархи, так как не были уверены в успехе своих замыслов и потому не желали навлекать на себя вражду народа. К тому же пелопоннесские корабли так долго не прибывали, что их уже перестали ждать.

10. Тем временем справлялись Истмийские игры, и афиняне, оповещенные об этом, также послали на праздник торжественное посольство. При этом афиняне смогли совершенно ясно убедиться в происках хиосских олигархов. Возвратившись домой, афиняне тотчас же приняли меры к тому, чтобы помешать неприятельской эскадре незаметно выйти из Кенхрей1. Между тем по окончании празднества пелопоннесская эскадра в числе 21 корабля вышла в море под начальством Алкамена, держа курс на Хиос. Афиняне же сначала поплыли вслед за ними с равным числом кораблей, стараясь завлечь неприятеля в открытое море. Пелопоннесцы, однако, недолго шли этим курсом, но вскоре повернули назад. Тогда и афиняне возвратились назад. Афиняне не доверяли семи хиосским кораблям и поэтому позднее снарядили еще 7 других, доведя число кораблей до 37, и затем начали преследовать шедшую вдоль берега неприятельскую эскадру вплоть до коринфского Спирея (Спирей — это отдаленная заброшенная гавань у границ Энидаврии)2. Пелопоннесцы потеряли в открытом море один корабль, остальным же удалось благополучно укрыться в гавани. Здесь во время атаки афинян с моря и десанта с суши пелопоннесские силы пришли в замешательство. Афиняне повредили на берегу большинство неприятельских кораблей и убили военачальника Алкамена, сами потеряв при этом несколько своих людей.

11. По окончании битвы афиняне оставили на месте достаточное число кораблей для наблюдения за неприятелем. Остальные корабли бросили якорь близ лежащего островка1. Неподалеку они разбили лагерь и послали за помощью в Афины. Ведь на следующий день на помощь пелопоннесцам для охраны кораблей с суши прибыли коринфяне, а вскоре и другие подкрепления из соседней области. Увидев, что в такой пустынной местности трудно охранять корабли, пелопоннесцы недоумевали, что предпринять. Сначала они хотели сжечь корабли, а затем решили вытащить их на сушу и охранять расположенным поблизости отрядом сухопутного войска, пока не представится случай спастись бегством. Узнав о их затруднительном положении, Агис послал на помощь спартиата Фермона2. Между тем лакедемоняне получили известие об отплытии эскадры из Истма. Ведь эфоры приказали Алкамену сразу же по выходе в море послать им всадника с вестью и хотели тотчас отправить пять кораблей под начальством Халкидея, которого должен был сопровождать Алкивиад. Затем уже во время сборов к отплытию пришла вторая весть о бегстве кораблей в Спирей. Тогда лакедемоняне в унынии от неудачи их первого предприятия в Ионийской войне3 решили больше не посылать кораблей из Лаконики и даже отозвать уже посланные.

12. Узнав об этом, Алкивиад снова стал советовать Эндию и другим эфорам немедленно выступить в поход. Экспедиция успеет прибыть на остров, говорил он, прежде чем хиосцы узнают о поражении лакедемонской эскадры, и сам он высадится в Ионии и легко склонит города к восстанию, изобразив им слабость афинян и энергию лакедемонян: ведь ионийцы скорее поверят ему, Алкивиаду, чем кому-либо другому. Самому же Эндию Алкивиад с глазу на глаз внушал, как славно будет ему, Эндию, с помощью его, Алкивиада, поднять восстание в Ионии, привлечь царя к союзу с лакедемонянами, не уступив Агису славы этого подвига: с Агисом Алкивиад был в ссоре1. Итак, склонив Эндия и остальных эфоров к своему мнению, Алкивиад вместе с лакедемонянином Халкидеем со всей поспешностью вышел в море на пяти кораблях.

13. Приблизительно в это же время должны были возвратиться из Сицилии 16 пелопоннесских кораблей, которые сражались там под начальством Гилиппа1. У Левкады их перехватили и повредили 27 аттических кораблей во главе с Гиппоклом, сыном Мениппа, которые подстерегали шедшую из Сицилии эскадру. Однако всем пелопоннесским кораблям, кроме одного, удалось уйти от неприятеля и благополучно вернуться в Коринф.

14. Халкидей и Алкивиад по пути захватывали все встречные суда, чтобы никто не мог сообщить об их прибытии. Сначала они высадились на материке у Корика1 и освободили пленников. Здесь они встретились с несколькими своими хиосскими сторонниками, которые настоятельно советовали им, не разглашая своих планов, сразу же плыть к городу. Так они появились перед городом совершенно неожиданно, к величайшему изумлению и страху большинства хиосцев. Между тем хиосские олигархи заранее все подготовили так, что совет собрался как раз в это время. В своих речах в совете Халкидей и Алкивиад объявили, что еще много других лакедемонских кораблей в пути к острову, но ничего не сказали о запертой в Спирее лакедемонской эскадре. Так сначала хиосцы, а затем вскоре и эритрейцы отложились от Афин. Затем Алкивиад и Халкидей на трех кораблях отплыли в Клазомены2 и побудили город к восстанию. Клазоменцы тотчас же переправились на материк и принялись укреплять Полихну3 (чтобы в случае необходимости обеспечить себе отступление с островка, где они живут). Все восставшие города4 занялись строительством укреплений и подготовкой к войне.

15. Весть о событиях на Хиосе быстро пришла в Афины, и афиняне поняли, какая великая опасность грозит им: ведь после перехода на сторону неприятеля самого большого союзного города и все остальные союзники вряд ли сохранят верность. Поэтому афиняне в первый же момент смятения отменили определенные законом кары всякому гражданину, кто внесет или поставит на голосование предложение использовать на военные нужды те 1000 талантов1 в государственной казне, которые они с начала войны и до сих пор всячески старались сохранить в неприкосновенности. Теперь афиняне постановили затронуть эти деньги и снарядить большой флот. Затем немедленно отправили на Хиос восемь кораблей из эскадры, блокировавшей Спирей. (Эти корабли под начальством Стромбихида, сына Диотима, ушли преследовать эскадру Халкидея, но, не настигнув ее, вернулись назад.) Кроме того, афиняне вскоре послали еще 12 кораблей во главе с Фрасиклом2 (также из числа боевых сил у Спирея). Семь хиосских кораблей3, которые помогали блокировать Спирей, они отозвали, рабов на них освободили, а свободных бросили в оковы. Другие десять кораблей были быстро укомплектованы экипажами и посланы взамен всех тех, которые были изъяты из эскадры, блокировавшей пелопоннесцев. Кроме того, предполагалось снарядить еще 40 кораблей. Афиняне были полны решимости и не щадили сил и средств для похода против восставшего Хиоса.

16. Тем временем Стромбихид с 8 кораблями прибыл на Самос. Взяв с собой один самосский корабль, он отплыл оттуда на Теос1 и там призывал жителей к спокойствию. Туда же отплыл с Хиоса с 23 кораблями Халкидей, и одновременно вдоль побережья приближалось сухопутное войско клазо-менцев и эритрейцев. Заметив вовремя противников, Стромбихид покинул гавань до их прибытия. Уже в открытом море он увидел, как много неприятельских кораблей идет с Хиоса, и, преследуемый неприятелем, бежал к Самосу. Сухопутное войско теосцы сначала не приняли, но после бегства афинян впустили его. Некоторое время сухопутное войско ожидало возвращения Халкидея из погони, но так как тот задерживался, то воины сами принялись разрушать укрепление, построенное афинянами для защиты Теоса с суши. Небольшой отряд варваров во главе со Стагом, одним из подчиненных Тиссаферна, помогал разрушить укрепление2.

17. Закончив преследование Стромбихида до Самоса, Халкидей и Алкивиад вооружили тяжелым вооружением гребцов пелопоннесских кораблей1 и оставили их на Хиосе. Вместо них они набрали экипажи (для своих кораблей и двадцати других) из хиосцев и отплыли к Милету, чтобы склонить город к восстанию. Ведь Алкивиад, который был в дружественных отношениях с главарями олигархов в Милете2, желал привлечь Милет на свою сторону еще до прибытия пелопоннесской эскадры и только с помощью боевых сил хиосцев и Халкидея привлечь к восстанию как можно больше ионийских городов. Таким образом Алкивиад хотел доставить славу успеха экспедиции хиосцам, себе самому, Халкидею и (во исполнение своего обещания) Эндию, который его и послал. Большую часть пути Алкивиаду и Халкидею удалось пройти незаметно и затем, лишь немного опередив Стромбихида и Фрасикла (который только что присоединился к нему, прибыв из Афин с 12 кораблями, и теперь участвовал в преследовании неприятеля), склонить Милет к восстанию. Преследуя врагов по пятам, афинская эскадра в составе 19 кораблей прибыла к Милету. Милетяне, однако, не приняли афинские корабли, и те бросили якорь против города у острова Лады3. Сразу же после восстания Милета лакедемоняне заключили свой первый договор4 с царем при посредстве Тиссаферна и Халкидея. Договор гласил так.

18. «Лакедемоняне и союзники заключили союз с царем и Тиссаферном на нижеследующих условиях. Все земли и города, которыми царь владеет или владели его предки, должны принадлежать царю. Сколько бы денег и других доходов ни поступало до сих пор к афинянам от этих городов, пусть царь и лакедемоняне с союзниками отныне не допускают афинян получать эти деньги и другие доходы1. И пусть царь и лакедемоняне с союзниками сообща ведут войну против афинян. Мира же с афинянами не заключать без взаимного согласия царя, с одной стороны, и лакедемонян с союзниками — с другой. Если кто-либо восстанет против царя, то пусть будет врагом лакедемонян и их союзников. А если кто поднимет восстание против лакедемонян и их союзников, то равным образом да будет врагом царя». Таковы были условия союза.

19. Вскоре после этого хиосцы, снарядив еще 10 кораблей, отплыли в Аней1, чтобы разведать о положении в Милете и вместе с тем чтобы склонить к восстанию против афинян города на побережье. Однако они получили приказ Халкидея возвратиться ввиду приближения войска Аморга2. Тогда хиосцы отплыли к святилищу Зевса3, где заметили афинскую эскадру в составе 16 кораблей, с которыми Диомедонт4 прибыл из Афин вслед за Фрасиклом. При виде афинской эскадры хиосцы немедленно бежали: один корабль — в Эфес5, а остальные — к Теосу. Афиняне захватили 4 корабля без людей (экипажи их уже раньше бежали на берег). Остальные корабли бежали в город теосцев. Затем афиняне отплыли на Самос, хиосцы же на оставшихся кораблях снова вышли в море и с помощью сухопутного войска6 побудили Лебедос7, а потом и Эры8 отложиться от афинян. После этого сухопутное войско и корабли возвратились домой.

20. Около этого времени 20 пелопоннесских кораблей (которые афиняне во время преследования оттеснили в Спирей и затем блокировали равным числом своих кораблей)1 сделали неожиданную вылазку. В сражении они одержали победу, захватив 4 афинских корабля. Вернувшись в Кенхреи2, они стали готовиться там к новому походу на Хиос и в Ионию. Прибыл в Кенхреи из Лакедемона и наварх3 Астиох, который командовал теперь всем пелопоннесским флотом. Тем временем сухопутное войско клазоменцев и эритрейцев возвратилось из Теоса. Вернулся также и Тиссаферн с войском, разрушив остатки афинского укрепления в Теосе. Немного спустя после ухода Тиссаферна в Теос прибыл Диомедонт с 10 афинскими кораблями и заключил с жителями соглашение, по которому они обязались принимать к себе афинян, так же как и пелопоннесцев. Затем Диомедонт отплыл вдоль побережья на Эры, но после безуспешного нападения на город возвратился назад.

21. В это же время произошло восстание на Самосе. С помощью экипажа стоявших там трех афинских кораблей народ на острове поднялся против господства аристократов1. Восставшие перебили в общем около 200 сторонников аристократической партии и 400 человек отправили в изгнание. Затем победители распределили между собой земли и дома противников. Афинский народ, уверенный теперь в их надежности, даровал самосцам независимость. С тех пор город был во власти демократов. Своих противников, прежних землевладельцев, демократы лишили гражданских прав и даже эпигамии с семьями из народа.

22. После этого в течение всей летней кампании1 хиосцы не ослабляли своей усердной деятельности. Они и без пелопоннесцев повсюду поднимали восстание, так как было весьма важно склонить как можно больше городов разделить общую опасность. Еще тем же летом хиосцы отплыли с эскадрой в 15 кораблей на Лесбос (согласно решению лакедемонян идти туда после Хиоса, а затем в Геллеспонт)2. Между тем сухопутное войско подошедших пелопоннесцев и их местных союзников3 двинулось вдоль побережья на Клазомены и Киму4. Во главе пехоты стоял спартиат Евал, а командиром эскадры был периэк Диниад. Эскадра отплыла на Лесбос и сначала склонила к восстанию Мефимну5. Здесь пелопоннесцы оставили 4 корабля, остальные же корабли подняли восстание в Митилене.

23. Между тем лакедемонский наварх Астиох вышел в море с 4 кораблями из Кенхрей (как он и предполагал)1 и прибыл на Хиос. На третий день после его прибытия туда афинская эскадра в составе 25 кораблей во главе с Леонтом и Диомедонтом взяла курс на Лесбос (Леонт прибыл из Афин с 10 кораблями позднее Диомедонта). К вечеру того же дня Астиох, присоединив к своей эскадре один хиосский корабль, вышел в море, держа курс также на Лесбос, чтобы, если возможно, оказать помощь хиосскому флоту. Он прибыл в Пирру2, а оттуда на следующий день в Эрес3. Там Астиох узнал, что Митилена взята штурмом афинянами. Действительно, афинские корабли, как были в походном строю, сразу вошли в гавань, где их совершенно не ожидали, разбили хиосскую эскадру и, после высадки, преодолев сопротивление горожан, захватили город. Это известие Астиох получил от жителей Эреса с хиосских кораблей, оставленных Евбулом в Мефимне4. Эти корабли бежали тотчас же после взятия Митилены и теперь встретились с Астиохом, но только три из четырех, так как один был захвачен афинянами. Поэтому Астиох не пошел на Митилену, а поднял восстание в Эресе и вооружил ее жителей. Затем, высадив своих гоплитов с кораблей, он отправил их во главе с Этеоником в Антиссу5 и Мефимну. Сам же со своими кораблями и тремя хиосскими отплыл туда вдоль побережья в надежде, что мефимнейцы при виде их соберутся с духом и сохранят верность восстанию. Однако на Лесбосе он всюду встречал сопротивление, и поэтому ему пришлось снова посадить своих гоплитов на корабли и отплыть на Хиос. Сухопутное войско с кораблей, которое должно было отправиться в Геллеспонт, также вернулось, ничего не добившись по своим городам. Немного спустя на Хиос прибыло шесть союзнических пелопоннесских кораблей, находившихся в Кенхреях. Афиняне же, восстановив свое господство на Лесбосе, вышли в море и затем захватили на материке укрепленную клазоменцами По-лихну. Жителей ее они перевели (кроме бежавших в Дафнунт6 зачинщиков восстания) назад в город на острове. Так Клазомены снова присоединились к афинскому союзу.

24. В то же лето стоявшая на якоре против Милета у Лады афинская эскадра из 20 кораблей высадила десант у Панорма1 в Милетской области. В сражении афиняне убили лакедемонского военачальника Халкидея, который вышел против них с небольшим отрядом. Три дня спустя афиняне еще раз высадились на материке и поставили трофей, который милетяне, однако, разрушили как воздвигнутый на не принадлежащей афинянам земле. Между тем Леонт и Диомедонт во главе афинской эскадры с Лесбоса продолжали военные действия на море против Хиоса, причем опорными пунктами служили им лежащие против Хиоса Энусские острова2, занятые ими в Эритрейской области укрепленные места Сидусса и Птелей3 и сам Лесбос. К несению мореходной службы они принудительно привлекли внесенных в списки военнообязанных гоплитов4. Афиняне высадились у Кардамил и одержали победу при Болиске над вышедшими им навстречу хиосцами, нанесли противнику тяжелые потери и опустошили окрестности. Затем они одержали победу во втором сражении при Фанах и в третьем — при Левконии5. После этого хиосцы уже больше не выходили в море, и афиняне опустошили их прекрасно возделанные поля, со времени мидийских войн не страдавшие от вражеского нашествия. Ведь хиосцы, насколько я знаю, единственные, наряду с лакедемонянами6, кто сохранил даже во время процветания благоразумную умеренность и у которых вместе с усилением могущества государства упрочивался также законный порядок. И хотя хиосцы при восстании, видимо, проявили меньше осмотрительности и благоразумия, все же они отважились только в расчете на помощь множества доблестных союзников, будучи уверены, что сами афиняне после сицилийского несчастья не выступят, понимая безнадежность своего положения. Если они все же обманулись в этом из-за неподдающихся расчету превратностей судьбы, то это заблуждение они разделили со многими другими, которые, подобно им, полагали, что мощь Афин вскоре будет сломлена. Теперь же некоторые сторонники демократии, видя, что они блокированы с моря и неприятель разоряет страну, задумали склонить город к возобновлению союза с афинянами. Власти проведали об их замысле, но не подавали вида, что им все известно. Тем не менее они вызвали из Эрифр наварха Астиоха с четырьмя кораблями и вместе с ним стали обдумывать, как бы подавить заговор, применив сколь возможно мягкие меры: взять ли им заложников или поступить как-нибудь иначе. Так обстояли дела на Хиосе.

25. В конце того же лета прибыли на Самос 1000 афинских гоплитов, 1500 аргосцев (из них 500 первоначально были легковооруженными, но афиняне дали им тяжелое вооружение), а также 1000 союзников. Эти подкрепления были переправлены на 48 кораблях (из них несколько транспортных) под начальством Фриниха1, Ономакла и Скиронида. Переправившись к Милету, эскадра заняла там позицию, разбив лагерь около города. Милетяне в числе 800 своих гоплитов, пелопоннесцы, прибывшие с Халкидеем2, и некоторое число наемников Тиссаферра (который прибыл сам со своей конницей) вышли из города и завязали сражение с афинянами и их союзниками. Аргосцы, пренебрежительно относясь к стоявшим против них ионийцам, как неспособным выдержать их натиск, слишком быстро устремились вперед своим крылом, уже во время атаки потеряли боевой порядок и потерпели поражение от милетян (оставив на поле битвы 300 павших). Напротив, афиняне своим крылом сначала одолели пелепоннесцев, а затем заставили отступить варваров и остальное войско. С милетянами же афинянам не пришлось вступить в бой, так как те после поражения аргосцев, видя отступление остального своего войска, отступили в город, но как победители расположились лагерем под самыми стенами города. Получилось так, что в этой битве ионийцы на обоих флангах одолели дорийцев. Действительно, афиняне победили стоявших против них пелопоннесцев, а милетяне — аргосцев. Афиняне поставили трофей и решили окружить осадной стеной лежащий на мысе город, полагая, что если они захватят Милет, то все остальные города легко будет подчинить.

26. Между тем уже поздно вечером афиняне получили известие об ожидаемом вскоре прибытии из Пелопоннеса и Сицилии эскадры в составе 55 кораблей. Действительно, сиракузянин Гермократ настоятельно советовал окончательно сокрушить общими силами могущество афинян. И вот из Сиракуз пришло 20 кораблей1, 2 — из Селинунта и с ними все снаряжавшиеся в Пелопоннесе и теперь уже готовые корабли2. Во главе обеих эскадр стоял лакедемонянин Феримен, который должен был привести корабли наварху Астиоху. Эскадры сначала взяли курс на Лерос (остров, лежащий перед Милетом). Услышав, что афиняне у Милета, они направились отсюда сперва в Иасский залив3, чтобы узнать об участи города. Алкивиад приехал верхом в Тихиуссу4, что в Милетской области (у той части залива, где эскадра провела ночь), и от него они узнали все подробности о битве: ведь Алкивиад сам участвовал в ней5, сражаясь на стороне милетян и Тиссаферна. Алкивиад дал пелопоннесцам совет: если они не желают потерять Ионию и погубить все дело, то должны немедленно оказать помощь Милету, не допустив блокады города.

27. Итак, пелопоннесцы намеревались на заре выступить на помощь Милету. Между тем афинский стратег Фриних получил из Лероса1 точные сведения о походе неприятельской эскадры. Хотя его товарищи по командованию2 желали остаться у Милета и дать морской бой, Фриних наотрез отказался, объявив, что ни сам не будет сражаться и, насколько это от него зависит, ни им, ни кому-либо другому не позволит. Так как теперь есть возможность, говорил Фриних, точно установить как число вражеских кораблей, так и соотношение наших сил с неприятельскими, то следует дать бой позднее, где желательно нам, сделав заблаговременно соответствующие приготовления. Он, Фриних, никогда не пойдет на безрассудный риск, уступая ложному стыду. Ведь отступать перед вражеским флотом, если к этому вынуждают обстоятельства, для афинян вовсе не позор, а вот потерпеть поражение при любых обстоятельствах им будет куда позорнее. И поражение для нашего города чревато не только позором, но и величайшей опасностью. Ведь после недавней катастрофы афинянам вряд ли следует нападать первыми, даже с достаточными силами, во всяком случае, без крайней нужды, а тем более теперь без всякого повода самим добровольно подвергать город опасностям. Фриних настоятельно советовал далее немедленно принять на борт раненых, пехоту и весь багаж и корабельное снаряжение, бывшее с ними. Добычу же, взятую на вражеской земле, напротив, оставить, чтобы облегчить корабли, и затем отплыть на Самос. Оттуда, собрав все исправные корабли, афиняне при удобном случае могут предпринимать дальнейшие действия. Убедив остальных, Фриних так и поступил. Впрочем, не только в этом случае, но также и впоследствии, при других обстоятельствах, Фриних выказал себя проницательным и благоразумным деятелем3. Таким-то образом афиняне в тот же вечер покинули Ми-лет, не завершив своей победы; также и аргосцы, в досаде на свою неудачу, спешно отплыли4 из Самоса домой.

28. Между тем пелопоннесцы на заре отплыли из Тихиуссы и по прибытии в Милет не нашли уже там афинян. В Милете они оставались один день, на следующее же утро, присоединив к себе хиосскую эскадру Халкидея (которую прежде преследовали афиняне)1, пелопоннесцы отправились в Тихиуссу, чтобы забрать оставленное там корабельное снаряжение. Туда же к ним прибыл Тиссаферн со своим войском. Он убедил пелопоннесцев плыть к Иасу2, где еще держался его враг Аморг. Пелопоннесцы внезапно напали на Иас и взяли его приступом (ведь жителям не могло даже прийти в голову, что перед ними не аттический флот); при этом особенно отличились сиракузяне. Незаконный сын Писсуфна Аморг3, поднявший восстание против царя, живым попал в руки пелопоннесцев, а те передали его Тиссаферну, с тем чтобы тот, если пожелает, доставил его согласно приказу к царю. Иас пелопоннесцы совершенно разрушили, и войско захватило там богатую добычу. Ведь Иас с давних пор был богатым городом. Наемникам же Аморга они не причинили вреда и присоединили к своему войску, так как они большей частью были пелопоннесцами4. Город же и всех пленников (свободных и рабов) они уступили Тиссаферну, причем получили по уговору за каждого пленника по дарику. Затем пелопоннесцы возвратились в Милет. Педарита, сына Леонта (которого лакедемоняне хотели послать военачальником на Хиос), они отправили по суше до Эритр с наемниками Аморга. В Милет же правителем был назначен Филипп5. Так окончилось лето.

29. На следующую зиму1 Тиссаферн, укрепив Иас и оставив там гарнизон, прибыл в Милет. Здесь он, как и обещал в Лакедемоне2, уплатил месячное жалованье экипажам всех кораблей по 1 аттической драхме на человека в день. Впредь, однако, он предложил платить только 3 обола3, пока не получит согласия царя, и, только если тот разрешит, обещал заплатить по полной драхме. Однако Гермократ, сиракузский военачальник, возражал против этого, тогда как Феримен был готов уступить (сам он не был навархом эскадры, но лишь сопровождал ее, чтобы затем передать командование Астиоху). Тогда Тиссаферн обещал (на том они и сошлись) все же платить каждому гребцу несколько больше трех оболов, из расчета общей суммы на пять кораблей лишних. Он предложил ежемесячно выдавать на 55 кораблей по 30 талантов в месяц, а экипажам всех остальных кораблей сверх этого числа платить так же, исходя из этого расчета.

30. Той же зимой на Самос прибыло еще 35 кораблей из Афин во главе со стратегами Хармином, Стромбихидом и Евктемоном. После этого стратеги собрали весь свой флот, включая корабли с Хиоса1, и решили бросить жребий: кому с эскадрой блокировать Милет2, кого послать на Хиос с кораблями и войском. Так они и поступили. Стромбихид, Ономакл3 и Евктемон с 30 кораблями (помимо транспортных судов с частью гоплитов из тысячи, ранее присоединившейся к войску у Милета)4, по жребию, отплыли на Хиос. Остальные стратеги с эскадрой из 74 кораблей оставались у Самоса и, господствуя на море, делали набеги на Милет.

31. Между тем Астиох, опасаясь измены на Хиосе, набирал заложников1. Однако, узнав о подходе эскадры Феримена и о том, что дела союзников улучшились2, прекратил набор и с 10 пелопоннесскими и 10 хиосскими кораблями вышел в море. После неудачной попытки взять Птелей3, плывя вдоль берега, он прибыл в Клазомены. Сторонникам афинян в Клазоменах он велел переселиться в Дафнунт4 на материке. То же самое приказывал им и Тамос5, один из наместников царя в Ионии6. Однако клазоменцы не подчинились этому. Тогда Астиох штурмовал город (не защищенный стенами). Не будучи, однако, в состоянии взять город, сам Астиох отплыл при сильном ветре, держа курс на Фокею7 и Киму, между тем как остальная эскадра бросила якорь у островов Марафуссы, Пелы и Дримуссы8, лежащих напротив Клазомен. Задержавшись здесь на 8 дней из-за непогоды, пелопоннесцы частью разграбили и истребили все имущество клазоменцев (которое те свезли сюда как в безопасное место), а частью поспешно погрузили на свои корабли и затем отплыли на Фокею и Киму, где и соединились с Астиохом.

32. Во время пребывания там Астиоха к нему явилось посольство лесбосцев с предложением вновь поднять восстание против афинян1. Астиох был готов помочь лесбосцам, но коринфяне и прочие союзники после первой неудачи возражали против этого. Тогда Астиох снялся с якоря и сам взял курс на Хиос. Однако его корабли разбросало бурей, и они, сбившись с курса, позднее подошли к Хиосу с разных сторон. Вскоре после этого сухим путем из Милета2 в Эритры прибыл также с войском Педарит3 и оттуда переправился на Хиос. Здесь он нашел около 500 вооруженных воинов, оставленных Халкидеем из экипажей его пяти кораблей. Так как некоторые лесбосцы вызвались вновь поднять восстание, то Астиох заявил Педариту и хиосцам, что следует идти морем в поход на Лесбос на помощь восстанию. В этом случае, говорил он, они либо приобретут новых союзников, либо, на худой конец, хоть нанесут ущерб афинянам. Однако хиосцы не послушались его, и Педарит отказался уступить ему хиосский флот4.

33. Тогда Астиох, присоединив к своим лаконским кораблям пять коринфских, шестой из Мегар и один гермионский1, отплыл в Милет, чтобы принять командование флотом. Против хиосцев он разразился угрозами, заявив, что после этого ни в коем случае не придет к ним на помощь в трудную минуту. Бросив якорь у Корика2 в Эритрейской области, он провел там ночь. Между тем афинская эскадра с войском, направлявшаяся из Самоса на Хиос3, также бросила якорь по другую сторону разделявшего их холма на мысе Корика, и обе эскадры не заметили, что находятся так близко друг от друга. Между тем ночью Астиох получил письменное сообщение от Педарита о том, что несколько эритрейских пленников отпущено афинянами с Самоса, с тем чтобы затеять в Эритрах измену4. После этого Астиох немедленно отплыл назад в Эритры и при этом чуть было не попал в руки афинян. Педарит также переправился к нему, и они начали допрашивать людей, подозреваемых в измене. Оказалось, однако, что все эти толки об измене лишь хитрая выдумка этих людей, чтобы бежать из Самоса, и Астиох и Педарит оправдали их. Тогда Педарит возвратился на Хиос, а Астиох продолжал путь в Милет, как он и намеревался.

34. Тем временем афинская эскадра, огибая мыс Корик по направлению на Аргин1, встретила три хиосских военных корабля и, увидев их, пустилась в погоню. Поднялась сильная буря, и хиосским кораблям с трудом удалось укрыться в гавани. Что касается афинских кораблей, то три из них, дальше всех зашедшие вперед, были сильно повреждены и выброшены на берег у Хиоса, причем экипажи их частью погибли, а частью попали в плен. Остальным кораблям удалось найти безопасное убежище в гавани под названием Феникунт под горой Мимантом2. Оттуда они затем переправились на Лесбос и стали готовиться к постройке укрепления Дельфиния.

35. Той же зимой отплыл в Книд1 из Пелопоннеса лакедемонянин Гиппократ с одним лаконским, одним сиракузским и десятью фурийскими кораблями2 под начальством Дориея, сына Диагора, и других (Книд под влиянием Тиссаферна в это время уже отпал от Афин). Когда пелопоннесские военачальники3 в Милете услышали об их прибытии, они приказали одной половине кораблей охранять Книд, а другой — у Триопия4 наблюдать за идущими из Египта транспортами с хлебом и захватывать их. (Триопий — это выдающийся в море мыс на побережье Книда со святилищем Аполлона.) Узнав об их намерении, афиняне вышли в море из Самоса и захватили шесть сторожевых кораблей у Триопия. Экипажи их успели бежать. Затем афиняне отплыли к Книду, атаковали неукрепленный стенами город и едва не захватили его. На следующий день они возобновили штурм, но жители за ночь успели укрепить свою оборону и, кроме того, в город проникла некоторая часть воинов с кораблей, захваченных афинянами у Триопия. Поэтому афиняне уже не могли нанести врагам такого урона, как прежде, и, опустошив Книдскую область, отплыли на Самос.

36. К тому времени, когда Астиох прибыл в Милет и принял командование флотом1, в лагере пелопоннесцев запасы съестного были еще в изобилии. Жалованья гребцам выдавалось достаточно2 (к тому же в руки воинов попала большая добыча, взятая в Иасе)3. Милетяне же с готовностью переносили тяготы войны. Однако пелопоннесцы считали прежний договор с Тиссаферном (заключенный Халкидеем)4 недостаточно для себя выгодным. Поэтому теперь (еще в присутствии Феримена) они заключили новый договор следующего содержания.

37. «Лакедемоняне и союзники заключают договор о дружбе и союзе с царем, с сыновьями царя1 и с Тиссаферном на следующих условиях. Против всех земель и всех городов, принадлежащих царю Дарию или принадлежавших его отцу и предкам, ни лакедемоняне, ни их союзники не должны воевать или причинять им какой-либо ущерб. Лакедемоняне и их союзники не должны собирать дань с этих городов. Царь же Дарий и его подданные не должны воевать против лакедемонян и их союзников и причинять им какой-либо ущерб. Если лакедемоняне или их союзники будут иметь какие-либо притязания к царю или царь будет иметь какие-либо притязания к лакедемонянам и их союзникам, то все, что они решат по взаимному согласию, должно считаться правильным. Войну же с афинянами и их союзниками царь и лакедемоняне должны вести сообща и, если будут заключать мир, то действовать также сообща. Царь обязан оплачивать расходы на содержание всех войск, находящихся в его стране по его просьбе. Если какой-нибудь город, участник этого договора, нападет на царские земли, то остальные города должны вступиться и помогать царю, насколько это в их силах. И если кто-либо из жителей царской земли2 или земли ему подвластной3 нападет на землю лакедемонян или их союзников, то царь должен вступиться и помогать лакедемонянам или их союзникам по мере возможности».

38. После заключения этого договора Феримен передал командование флотом Астиоху и отплыл на челне и с тех пор исчез. Между тем афиняне, переправившись с войском с Лесбоса на Хиос1 и господствуя отныне на море и на суше, стали укреплять Дельфиний2 — место невдалеке от города Хиоса (уже укрепленное от природы со стороны суши и имеющее гавани). Хиосцы тем временем бездействовали: они уже несколько раз терпели неудачи в сражениях, и к тому же внутреннее положение в городе было далеко не благополучно. Ведь Педарит казнил уже Тидея3, сына Иона, и его сторонников за сочувствие афинянам, и в городе было насильственно введено олигархическое правление. Поэтому граждане относились друг к другу с подозрением. При таких обстоятельствах и сами хиосцы, и наемники Педарита, видимо, считали, что им не под силу вступить в бой с афинянами. Тем не менее они послали в Милет к Астиоху просьбу о помощи, но тот отказал. Тогда Педарит отправил в Лакедемон письмо с жалобой на Астиоха, обвиняя последнего в нарушении своего долга. Таким образом, на Хиосе дела складывались благоприятно для афинян. Афинская эскадра у Самоса время от времени совершала нападения на вражеские корабли в Милете, но так как неприятель не выходил, то афиняне возвращались на Самос и держались спокойно.

39. Той же зимой в пору солнцеворота из Пелопоннеса в Ионию отплыла эскадра в составе 27 кораблей под начальством спартиата Антисфена (снаряженная лакедемонянами для Фарнабаза по настоянию Каллигита из Мегары и Тимаго-ра из Кизика). Вместе с ним лакедемоняне послали советниками Астиоху1 одиннадцать спартиатов (среди них был и Лихас2, сын Аркесилая). Они были уполномочены по прибытию в Милет озаботиться и другими делами, в чем они найдут это уместным. Корабли же по своему усмотрению, или эти самые или другие, в большем или меньшем числе, они должны были отослать Фарнабазу в Геллеспонт под начальством Клеарха3, сына Рамфия (который плыл вместе с ними). Если советники сочтут необходимым, то могут отрешить Астиоха от командования флотом, заменив его Антисфеном. Ведь после доноса Педарита лакедемонские власти взяли Астиоха под подозрение. Итак, плывя от Малеи4 в открытое море, эти корабли пришли к Мелосу5, где застали 10 афинских кораблей, причем 3 корабля без экипажей захватили и сожгли. Затем, опасаясь, как бы остальные спасшиеся из Мелоса афинские корабли не сообщили о них на Самос (что действительно и случилось), они из осторожности пошли более долгим путем: взяв курс на Крит, они бросили якорь в Кавне в Азии6. Отсюда, считая себя уже в безопасности, они послали вестника к милетской эскадре с требованием послать корабли для их сопровождения к Милету.

40. Между тем хиосцы и Педарит продолжали посылать вестников к Астиоху, невзирая на его упорный отказ. Они настоятельно требовали выступления к ним, осажденным, на помощь со всей эскадрой, чтобы не допустить блокады с моря и разорения и грабежа с суши самого важного из ионийских союзных городов. Ведь на Хиосе было гораздо больше рабов, чем где-либо в другом городе (кроме Лакедемона), и эти рабы именно из-за их многочисленности подвергались там за свои провинности слишком суровым карам. Поэтому, поскольку афиняне, казалось, прочно и надолго утвердились в своих укреплениях, большинство рабов тотчас перебежали к ним и, благодаря знанию местности, нанесли огромный вред хиосцам. Поэтому хиосцы велели сказать Астиоху, что помощь необходима немедленно, пока есть еще надежда и возможность вмешаться. Хотя строительство укреплений Дельфиния еще не завершено, афиняне продолжают возводить осадные укрепления, намереваясь окружить лагерь и корабли большим валом. Ввиду такой настойчивости союзников Астиох теперь все-таки решил помочь хиосцам (хотя из-за упомянутой выше угрозы1 вовсе не был склонен к этому).

41. Тем временем из Каена пришло известие о приходе эскадры в составе 27 кораблей с лакедемонскими советниками на борту. Тогда Астиох решил, что теперь важнее всего как можно скорее установить господство на море, чтобы эскортировать столько кораблей и безопасно переправить в Милет лакедемонских советников, прибывших, чтобы вести там наблюдение. Поэтому он тотчас изменил свой план идти на Хиос и взял курс на Кавн. Идя вдоль побережья, он высадился на острове Кос меропийский1. Город не был защищен стенами и лежал в развалинах, разрушенный самым сильным землетрясением на нашей памяти. Жители его бежали в горы. Астиох разграбил город, разорил страну и увез с собой как добычу все, что попалось ему в руки, кроме свободных жителей, которых он отпустил. Из Коса он прибыл ночью к Книду, но по настоянию жителей не высадился на берег, а тотчас же отплыл против афинской эскадры из 20 кораблей под начальством Хармина2. (Это был один из самосских стратегов, подстерегавший пелопоннесскую эскадру из 27 кораблей, навстречу которым плыл и Астиох.) Афиняне у Самоса получили донесение об их прибытии из Мелоса3, и поэтому Хармин подстерегал их у Симы4, Халки5 и Родоса и в Ликийских водах. Ведь Хармин уже знал, что вражеские корабли находятся у Кавна.

42. Астиох тотчас же взял курс на Симу, пока неприятелю не стало известно о его прибытии, в надежде, если возможно, перехватить вражескую эскадру где-нибудь в открытом море. Однако его корабли от дождя и густого тумана на море ночью потеряли строй и связь друг с другом, плывя вслепую. На рассвете эскадра Астиоха была рассеяна, и только одно ее левое крыло открылось афинянам, тогда как другие корабли все еще блуждали около острова. Афиняне во главе с Хармином быстро вышли в море (хотя не все из 20 кораблей были налицо), полагая, что это была только та эскадра из Кавна, которую они подстерегали. Они тотчас же атаковали неприятеля; потопив три корабля, они вывели из строя другие и уже одерживали верх, когда неожиданно обнаружили большую часть лакедемонского флота, угрожающую окружить их. Тогда афиняне обратились в бегство, потеряв при этом шесть кораблей. Остальным кораблям удалось найти убежище на острове Тевтлуссе1 (оттуда они потом пришли в Галикарнасс)2. После этого пелопоннесцы бросили якорь в Книде и там, соединившись с эскадрой в составе 27 кораблей из Кавна, отплыли в Симу и поставили трофей. Затем они возвратились в Книд и стали там на якорь.

43. Узнав об исходе морской битвы, афиняне немедленно со всей эскадрой отплыли из Самоса, держа курс на Симу. Они не атаковали корабли пелопоннесцев у Книда, так как и те не нападали на них. В Симе афиняне захватили оставленное пелопоннесцами корабельное снаряжение, затем напали на Лоримы1 (место на материке) и возвратились на Самос. Все пелопоннесские корабли теперь собрались в Книде2 и производили необходимый после сражения ремонт. Между тем одиннадцать лакедемонян3 вели переговоры с прибывшим туда Тиссаферном о предметах договоренности в тех ее частях, которые вызывают у них возражения, а также о том, как следует в общих интересах отныне вести войну. Особенно резкой критике подверг прежние договоры Лихас. Он заявил, что оба договора — Халкидея и Феримена4 — неправильны. Недопустимо, чтобы царь претендовал на все земли, которыми он сам или его предки некогда владели. Действительно, если бы лакедемоняне приняли такие условия, то все острова и даже Фессалия, и вся Эллада вплоть до Беотии вновь попали бы под иго мидян, и тогда вместо свободы лакедемоняне навязали бы эллинам мидийское владычество. Поэтому Лихас потребовал заключения другого, лучшего договора или, по крайней мере, отмены прежнего. На таких условиях, объявил он, лакедемонянам вовсе не нужно оплаты для флота и войска. Возмущенный такими словами Тиссаферн, ни о чем не договорившись, в раздражении уехал.

44. Между тем пелопоннесцы получили предложения от самых влиятельных олигархов на Родосе. Они решили плыть на Родос, чтобы привлечь на свою сторону этот могущественный остров, обладавший многочисленными морскими и сухопутными силами: по их расчетам, при таких союзниках они будут в состоянии впредь содержать флот, не обращаясь к Тиссаферну за денежной помощью на содержание флота. Итак, той же зимой пелопоннесцы отплыли из Книда с эскадрой из 94 кораблей и сначала напали на Камир1 в родосской области. Большинство жителей его, не зная о предшествовавших переговорах, в страхе бежали (тем более что город не был укреплен стенами). Тогда лакедемоняне собрали жителей этого города, а также двух других городов — Линда2 и Иелиса3 и убедили их отложиться от афинян. Так Родос перешел на сторону пелопоннесцев. Когда афиняне на Самосе узнали о намерении пелопоннесцев, то немедленно отплыли к острову в надежде предупредить их и появились на взморье перед островом. Однако они прибыли слишком поздно и поэтому тотчас же взяли курс сперва на Халку, а оттуда назад на Самос. Впоследствии они вели войну против Родоса, совершая набеги на остров из Халки и Коса. Пелопоннесцы же наложили на Родос контрибуцию в 32 таланта. Затем они вытащили свои корабли на сушу и бездействовали в течение 80 дней.

45. В это время и еще ранее, именно еще до похода на Родос, происходило следующее. После смерти Халкидея и битвы при Милете1 Алкивиад возбудил против себя подозрение пелопоннесцев, и Астиох даже получил из Лакедемона письмо с предложением убить его (Алкивиад был личным врагом Агиса2 и вообще казался человеком ненадежным). Поэтому сначала, опасаясь за свою жизнь, он бежал к Тиссаферну и начал как мог вредить пелопоннесцам, настраивая сатрапа против них. Тиссаферн следовал теперь во всем советам Алкивиада. Так, Алкивиад побудил Тиссаферна урезать жалованье пелопоннесским гребцам до 3 оболов (вместо аттической драхмы), да и эти деньги сатрап выдавал нерегулярно. При этом Алкивиад советовал Тиссаферну сказать пелопоннесцам, что и афиняне, имея долгий опыт в морском деле, также платят своим морякам только 3 обола, и не из-за недостатка в деньгах, а для того, чтобы моряки, предаваясь излишествам, не стали тратить слишком много денег на вредные для здоровья удовольствия и тем ослаблять свои силы, а также чтобы они не дезертировали с кораблей, если с них не будут удерживать в виде залога часть жалованья3. Алкивиад также научил Тиссаферна подкупом склонить триерархов и стратегов союзных городов согласиться на эту меру (все они уступили, за исключением сиракузян). Сиракузский стратег Гермократ от имени всех союзников возражал против этого. Когда все восставшие союзные города начинали просить денег, Алкивиад грубо выпроваживал их представителей. От имени Тиссаферна он объявлял, что это наглое бесстыдство со стороны хиосцев, самых богатых в Элладе4, обязанных своим спасением чужой помощи, требовать теперь, чтобы другие не только рисковали ради их свободы своей жизнью, но еще и тратили на них свои деньги, да и другие города, уплачивавшие до своего отпадения огромные деньги афинянам, поступают несправедливо, не желая тратить столько же и даже больше ради собственного блага. Вместе с тем Алкивиад указывал, что Тиссаферн, естественно, теперь бережлив, так как должен воевать на собственные средства; если же в дальнейшем будут получать деньги на их содержание от царя, то он, конечно, выплатит жалованье морякам полностью и удовлетворит претензии городов.

46. Алкивиад также советовал Тиссаферну не слишком торопиться с окончанием войны и не вводить (как тот предполагал) в дело финикийский флот, не принимать на жалованье одних и тех же эллинов, чтобы не доставить этим перевеса какой-нибудь одной державе на суше и на море. Следует, говорил он, поддерживать равновесие между двумя эллинскими державами, чтобы царь мог использовать одну из них против другой, ему неприязненной. Напротив, если господство на суше и на море будет в одних руках, тогда кто поможет царю сокрушить победителя? И в конце концов царю придется самому начать войну с большими затратами на свой риск. Гораздо выгоднее при меньших затратах и с большей безопасностью для себя предоставить эллинам взаимно истощать друг друга. Кроме того, Алкивиад указал на то, что с афинянами удобнее делить господство, так как они, в отличие от лакедемонян, меньше стремятся к завоеваниям на суше, и цели, преследуемые ими, и сами способы ведения войны наиболее соответствуют интересам Тиссаферна. Ведь афиняне будут одновременно покорять себе острова, а Тиссаферну — всех эллинов на подвластном царю азиатском побережье. Лакедемоняне же, напротив, пришли, чтобы освободить их. Поэтому весьма невероятно, чтобы лакедемоняне, желающие теперь освободить эллинов от афинского господства, не освободили их и от господства варваров, если только сами не будут в конце концов покорены. Поэтому Алкивиад советовал сперва ослабить и тех и других: насколько возможно истощить афинян, а затем и пелопоннесцев изгнать из Азии. Тиссаферн в основном принял этот план, по крайней мере, насколько можно судить по его действиям. Вполне одобрив советы Алкивиада, Тиссаферн совершенно доверился ему. Поэтому он стал неисправно выплачивать пелопоннесцам денежное содержание и в то же время не советовал им давать морской бой афинянам, предлагая подождать до подхода финикийского флота, чтобы сражаться, имея на своей стороне превосходящие силы. Такие меры Тиссаферна расстраивали планы лакедемонян и подорвали силу их флота, который тогда находился в расцвете своего могущества. И вообще было очевидно, что Тиссаферн не усердствует в поддержании на войне своих союзников.

47. Будучи гостем царя и Тиссаферна, Алкивиад действительно считал такие советы полезными для них. Однако у него были другие соображения: он прилагал теперь все усилия для того, чтобы возвратиться на родину. Алкивиад знал, что если окончательно не погубит отечества, то рано или поздно сможет убедить сограждан вернуть его из изгнания. Убедить же их и этом, как он рассчитывал, будет легче, если в Афинах узнают о его дружеских отношениях с Тиссаферном. Так на самом деле и случилось. Афинские воины у Самоса скоро узнали, что Алкивиад пользуется большим влиянием у Тиссаферна. Сам Алкивиад велел передать наиболее влиятельным людям в войске его просьбу напомнить о нем главарям олигархической партии в Афинах и дать им понять, что он готов вернуться на родину, предоставляя им дружбу с Тиссаферном, и вместе с ними управлять государством на основе олигархии, а не охлократии, которая его изгнала. Вместе с тем и независимо от Алкивиада триерархи1 и наиболее влиятельные афиняне у Самоса стремились ниспровергнуть демократию.

48. Антидемократическое брожение началось первоначально в войске под Самосом и лишь позднее оттуда перекинулось в город. Несколько человек с Самоса переправились к Алкивиаду и вступили с ним в переговоры. Алкивиад обещал им устроить дружбу сначала с Тиссаферном, а затем даже с самим царем при условии упразднения демократии (тогда царь будет больше им доверять). Поэтому знатнейшие граждане, которые особенно страдали от тягот войны, сильно надеялись отныне не только одолеть внешнего врага, но и захватить власть в свои руки. Возвратившись на Самос, эти люди привлекли своих единомышленников к заговору и объявили воинам, что царь станет другом афинян и предоставит деньги, если они возвратят Алкивиада из изгнания и уничтожат демократию. Простые воины сначала были недовольны тайными переговорами, но затем, однако, успокоились в приятной надежде получать жалованье от царя. Заговорщики же, объявив свой план воинам, еще раз в более широком кругу своих сторонников обсудили предложения Алкивиада. В то же время как всем остальным этот план казался легковыполнимым и верным, только у Фриниха1 (который тогда еще был стратегом) он не встретил сочувствия. Фриних считал (и правильно), что Алкивиаду, в сущности, нет дела ни до олигархии, ни до демократии: ему важно лишь изменить форму правления и с помощью своих друзей вернуться на родину. Им же здесь на Самосе прежде всего нужно стараться избежать междоусобных распрей. И царь теперь, когда пелопоннесцы не менее афинян сильны на море и в их руках несколько самых важных городов его царства, также будет менее склонен хлопотать ради все еще подозрительных для него афинян. Царю было бы гораздо легче вступить в дружбу с пелопоннесцами, которые никогда не причиняли ему зла. Что же до союзных городов, в которых афиняне пообещают ввести олигархию (ведь у них самих уже не будет демократии), то ему — Фриниху — хорошо известно, что ни восставшие города не вернутся к ним, ни верные еще им союзники не станут от этого надежнее. Ведь рабство — при демократии ли или при олигархии — все равно всегда будет тяжелее свободы при любом государственном строе. Что же касается так называемых «лучших людей»2, то союзники уверены, что те доставят им не меньше неприятноетей, чем демократы: ведь они зачинщики, соблазняющие народ на злые дела3 ради собственной выгоды. Быть под властью таких людей означало бы для союзников подвергаться казням и насилиям без суда, тогда как демократия является прибежищем для них и держит олигархов в узде. Опыт научил этому союзные города, и он, Фриних, это прекрасно знает. Поэтому он совершенно не одобряет того, чего теперь добивается Алкивиад.

49. Однако присутствовавшие на собрании заговорщики все же приняли предложение Алкивиада, как это было уже решено с самого начала, и стали готовиться отправить в Афины послами Писандра и других хлопотать о возвращении Алкивиада, уничтожить демократию и установить дружественные отношения с Тиссаферном.

50. Фриних, зная, что теперь в Афинах начнут обсуждать вопрос о возвращении Алкивиада1 и что афиняне, конечно, одобрят это предложение, и опасаясь, как бы Алкивиад, возвратившись, не стал мстить ему как своему противнику из-за его возражений, прибегнул к следующей уловке. Он тайно отправил Астиоху, лакедемонскому наварху, находившемуся тогда в Милете, письмо, в котором с указанием всех подробностей сообщал, что Алкивиад склоняет Тиссаферна на сторону афинян во вред интересам пелопоннесцев. При этом он добавил, что его не следует винить за то, что он задумал отомстить врагу даже ценой ущерба родному городу. Однако Астиох и не думал покарать Алкивиада (тем более что тот уже не был как прежде в его власти). Напротив, он прибыл к нему и к Тиссаферну в Магнесию2 и сообщил им содержание письма, полученного из Самоса, сам став доносчиком. Как говорили, Астиох, будучи подкуплен, даже начал с Тиссаферном тайные переговоры, предлагая ему свои услуги как в этом деле, так и во всем остальном. Поэтому-то он и слишком вяло возражал против уплаты жалованья воинам неполностью3. Алкивиад тотчас же отправил военачальникам на Самос письменное сообщение об измене Фриниха, требуя его казни. Сильно встревоженный Фриних, которому действительно грозила величайшая опасность в обличениях Алкивиада, отправил второе письмо Астиоху с упреками в том, что тот не сохранил в тайне, как должен был сделать, его прежнее сообщение. Вместе с тем Фриних предложил доставить пелопоннесцам случай уничтожить все афинское войско на Самосе. При этом он подробно описал, как лучше всего можно атаковать неукрепленный Самос. Теперь, говорил он, когда его жизни угрожает опасность, лакедемоняне, в интересах которых он действует, не должны ставить ему в вину, что он этим или другими средствами делает все возможное, лишь бы спастись от своих злейших врагов. Астиох тем не менее и об этом письме сообщил Алкивиаду.

51. Фриних, однако, предвидел вероломство Астиоха и ожидал скорого прибытия нового письма Алкивиада с дальнейшими сведениями. Чтобы предупредить опасность, он сам сообщил войску о намерении врагов напасть на эскадру. (Самос был не укреплен, и некоторые корабли стояли вне гавани.) Об этом у него, Фриниха, есть достоверные сведения. Поэтому афинянам нужно как можно скорее укрепить Самос и вообще принять все меры предосторожности. Фриних был стратегом и мог самостоятельно брать на себя ответственность за выполнение подобных мероприятий. Афиняне немедленно начали строить укрепления на Самосе (который и без того предполагалось укрепить, и поэтому работы были закончены весьма скоро). Вскоре за тем пришло ожидаемое письмо Алкивиада о том, что войско предано Фринихом и враги собираются напасть на Самос. Однако Алкивиаду не поверили, решив, что тот, посвященный во все вражеские планы, только из личной неприязни к Фриниху обвиняет его в предательстве. Поэтому Алкивиад вовсе не повредил Фриниху, но скорее укрепил его положение, подтвердив своим письмом его слова.

52. С того времени Алкивиад всячески старался повлиять на Тиссаферна и убедить его стать другом афинян. Правда, Тиссаферн опасался пелопоннесцев, флот которых был сильнее афинского, но все же хотел по возможности пойти навстречу Алкивиаду, особенно когда узнал о разногласиях пелопоннесцев у Книда из-за договора Феримена1. Все эти пререкания происходили как раз в то время, когда пелопоннесцы уже были на Родосе2. Слова Алкивиада, уже ранее предупреждавшего Тиссаферна, что лакедемоняне освобождают все эллинские города, подтвердил Лихас во время прений по договору (он заявил, что нельзя допустить соглашение, отдающее под власть царя все города, некогда принадлежавшие ему или его предкам)3. Алкивиад же теперь, стремясь к своей главной цели возвращения на родину, всеми средствами старался расположить к себе Тиссаферна.

53. Между тем Писандр1 и афинские послы из Самоса по прибытии в Афины дали отчет о происшедших событиях народному собранию в общих чертах, говоря лишь о главном, и прежде всего о том, что есть возможность заключить союз с царем и одолеть пелопоннесцев, возвратив Алкивиада из изгнания и покончив с радикальной демократией2. Что касается демократии, то многие выступали с возражениями, а недруги Алкивиада кричали, что возвращение человека, поправшего законы, было бы возмутительным нечестием. Евмолпиды и керики3 торжественно призывали богов в свидетели, заклинали не возвращать человека, изгнанного за осквернение мистерий. В ответ на эти бурные протесты и громкие жалобы выступил Писандр. Он вызывал каждого возражавшего и спрашивал: есть ли хоть какая-нибудь надежда на спасение города, когда у пелопоннесцев столько же боеспособных кораблей, как и у самих афинян. Кроме того, у врагов больше союзников, и они получают денежную помощь от царя и Тиссаферна, в то время как афинская казна пуста и пополнить ее можно, только склонив царя перейти на сторону афинян. Когда все ответили на его вопрос: «Нет!», Писандр прямо заявил им: «Этот союз с царем, конечно, невозможен, если мы не примем более разумный государственный строй, приближающийся к олигархии, чтобы царь проникся к нам доверием. Впрочем, в настоящих обстоятельствах нам следует решать вопрос не о форме правления (которую мы можем, если угодно, впоследствии изменить), но скорее о спасении города. Поэтому-то мы и должны возвра-тить из изгнания Алкивиада, который один из всех людей только и может сделать то, что ныне необходимо».

54. Раздраженный народ вначале, однако, и слышать не хотел об олигархии. Когда же Писандр дал ясно понять, что нет другого пути спасения, то народ уступил, и устрашенный, и вместе с тем обнадеженный возможностью будущих перемен. Было решено отправить Писандра и с ним еще десять человек к Тиссаферну и Алкивиаду, чтобы тот договорился с ними по собственному усмотрению о наиболее выгодных условиях. По доносу Писандра народ отрешил Фриниха и его сотоварища Скиронида1 от должности стратегов и вместо них поставил во главе флота Диомедонта и Леонта2. Писандр полагал, что Фриних будет препятствовать переговорам с Алкивиадом и потому обвинил его в том, что тот изменнически выдал неприятелю Иас и Аморг3. Затем Писандр обошел одно за другим все тайные политические общества4 (и раньше в Афинах служившие средством для давления на суды и выборы должностных лиц) и убедил их объединиться и общими силами выступить против демократии. Затем, закончив все необходимые в данных обстоятельствах приготовления, Писандр, не теряя времени, отплыл с десятью товарищами к Тиссаферну.

55. Между тем Леонт и Диомедонт, приняв командование афинским флотом на Самосе, еще той же зимой совершили нападение на Родос. Там они обнаружили пелопоннесские корабли, которые были вытащены на берег1. Высадив небольшой десант, афиняне разбили в сражении встретивших их родосцев. С Родоса афиняне возвратились на Халку, откуда им было легче вести военные действия, чем из Коса. Действительно, отсюда было удобнее наблюдать за любыми маневрами пелопоннесской эскадры в открытом море. В это же время на Родос прибыл лакедемонянин Ксенофантид2 с известием из Хиоса от Педарита, что возведение афинских укреплений уже закончено и, если вся пелопоннесская эскадра сразу не придет на помощь, Хиос будет потерян. Поэтому в Лакедемоне было решено идти на помощь. Между тем на Хиосе Педарит во главе наемников и все ополчение хиосцев атаковали линию афинских укреплений, прикрывавшую корабли. Сначала им удалось захватить часть стены и несколько афинских кораблей, вытащенных на берег. Однако подоспевшие на помощь афиняне обратили хиосцев в бегство, а затем разбили и остальное войско. Сам Педарит пал, и с ним множество хиосцев, причем в руки афинян попало большое количество неприятельского оружия. Теперь хиосцы были еще крепче, чем раньше, блокированы с суши и с моря, и в городе начался сильный голод.

56. Между тем афинские послы — Писандр с товарищами — прибыли к Тиссаферну для переговоров о соглашении1. Однако Алкивиад до сих пор не был полностью уверен в Тиссаферне: ведь тот теперь более опасался пелопоннесцев, чем афинян, и все еще желал (согласно наставлениям, которые сам Алкивиад прежде ему внушал)2 ослаблять обе стороны. Тогда Алкивиад прибегнул к такой хитрости. Он побудил Тиссаферна предъявлять афинянам чрезмерные требования, с тем чтобы соглашение не состоялось. Впрочем, мне кажется, что и сам Тиссаферн желал провала переговоров из страха перед лакедемонянами. Алкивиад же видел, что Тиссаферн ни в коем случае не пойдет на соглашение. Не желая, чтобы у афинян создалось впечатление, будто он не в состоянии убедить Тиссаферна, Алкивиад хотел представить дело так, будто Тиссаферн уже убежден и желает заключить договор с афинянами, но не может потому лишь, что сами афиняне не идут на уступки. Выступая от имени присутствовавшего Тиссаферна, Алкивиад предъявил столь непомерные требования, что, несмотря на далеко идущие уступки афинян, на них в конце концов ложилась ответственность за срыв переговоров. Так, Алкивиад с Тиссафер-ном сначала потребовали отдать царю всю Ионию, все соседние острова, а затем и многое другое. Когда же афиняне не стали возражать и на это, то Алкивиад из опасения, что тут уж безусловно обнаружится его полное бессилие повлиять на Тиссаферна, на третьей встрече с послами потребовал наконец разрешения царю строить флот и плавать в своих водах вдоль побережья где угодно и с любым числом кораблей. Поняв, что тут ничего не добьешься и что Алкивиад их обманул, послы в гневе прервали переговоры и отплыли назад на Самос.

57. Сразу же после этого (еще той же зимой) Тиссаферн прибыл в Кавн1 с целью побудить пелопоннесцев возвратиться в Милет, чтобы заключить с ними новый договор на приемлемых для себя условиях. Не желая окончательного разрыва с пелопоннесцами, Тиссаферн предпочитал выплачивать им содержание, так как опасался, что пелопоннесцы не будут в состоянии платить достаточное жалованье экипажам кораблей и, случись им принять бой с афинянами, потерпят поражение или же экипажи их кораблей дезертируют, не получая жалованья. В том и другом случае афиняне без него, Тиссаферна, достигнут своей цели. Особенно же он опасался, что пелопоннесцы в поисках съестного займутся грабежом близлежащих областей материка. Учитывая все это, верный своей политике поддерживать равновесие между двумя враждующими сторонами2, Тиссаферн послал за пело-поннесцами3, выдал им денежное содержание4 и заключил третий договор5, гласивший так.

58. «В тринадцатом году царствования Дария1, когда в Лакедемоне эфором был Алексиппид, на равнине Меандра2 заключен следующий договор между лакедемонянами и их союзниками, с одной стороны, и Тиссаферном, Гиераменом3 и сыновьями Фарнака4 — с другой, — о делах царя и лакедемонян и их союзников. Все царские владения в Азии остаются за царем, а царь может распоряжаться этими своими владениями как ему угодно. Лакедемоняне и их союзники не должны нападать на царские владения и причинять им какой-либо вред, и царь также не должен нападать на землю лакедемонян и их союзников и причинять ей вред. Если же кто-либо из лакедемонян и их союзников нападет на царскую землю и причинит ей вред, то лакедемоняне и союзники должны воспрепятствовать этому. И если со стороны царя кто-либо нападет и причинит вред лакедемонянам и их союзникам, то царь должен воспрепятствовать этому. Тиссаферн должен доставлять содержание для имеющихся в наличии кораблей лакедемонян согласно договору5, вплоть до прибытия царского флота. По прибытии царского флота6 лакедемоняне и их союзники могут либо сами содержать свои корабли, либо получать деньги на это от Тиссаферна. Если они захотят получать содержание от Тиссаферна, то по окончании войны лакедемоняне и союзники обязаны возвратить все полученные ими деньги. По прибытии царского флота корабли лакедемонян и их союзников должны совместно с ним вести войну, сообразно с тем, как признают нужным Тиссаферн, лакедемоняне и их союзники. Если же они захотят установить мир с афинянами, то должны заключить его на одинаковых условиях».

59. Так гласил договор. После того Тиссаферн (как он и обещал)1 стал готовиться к тому, чтобы привести финикийский флот и выполнить все остальные обязательства. Он хотел, по крайней мере, сделать вид, что принимает меры.

60. В конце этой зимы Ороп, занятый афинским гарнизоном, был захвачен беотийцами. Содействовали этому несколько эретрийцев1 и сами жители Оропа, задумавшие поднять восстание на Евбее. Ведь Ороп лежит напротив Эретрии, и пока он находился в руках афинян, представлял большую опасность как для Эретрии, так и для остальной Евбеи. Овладев теперь Оропом, эретрийцы прибыли на Родос и просили пелопоннесцев помочь Евбее. Пелопоннесцы, однако, скорее склонялись к тому, чтобы помочь Хиосу в момент опасности, и поэтому вышли в море из Родоса2, держа курс на Хиос. У Триопия3 в открытом море они заметили афинские корабли, плывшие из Халки4. Ни одна из эскадр, однако, не решилась напасть на другую: афиняне взяли курс на Самос, а пелопоннесцы — на Милет. Теперь пелопоннесцы воочию убедились, что без морской битвы им не освободить Хиоса. Так окончилась эта зима и с ней 20-й год войны, которую описал Фукидид.

61. С наступлением следующей весны и лета1 спартиат Деркилид был послан2 с малым отрядом вдоль побережья Геллеспонта с целью поднять восстание в Абидосе3, колонии милетян. Между тем хиосцы (пока Астиох все еще не решался помочь им)4 из-за тягот блокады были вынуждены дать морскую битву. В то время когда Астиох был еще у Родоса, после смерти Педарита к ним был послан военачальником Леонт (бывший помощником Антисфена5 в морском походе). Он командовал эскадрой из 12 кораблей, стоявших у Милета (из них 5 было фурийских, 4 сиракузских, 1 анейский6,1 милетский и 1 — самого Леонта). Хиосцы совершили вылазку со всем своим ополчением и захватили сильно укрепленную позицию афинян. В то же время их эскадра в составе 36 кораблей вышла в море и вступила в бой с 32 афинскими кораблями. Битва была жестокой. Хиосцы с союзниками, не потерпев поражения, отступили в город (уже поздно вечером).

62. Немного спустя после прибытия Деркилида по суше из Милета в Геллеспонт Абидос перешел на сторону Деркилида и Фарнабаза, а спустя два дня восстал также и Лампсак1 (на Геллеспонте). При известии об этом Стромбихид2 немедленно выступил на помощь из Хиоса с афинской эскадрой из 27 кораблей (в том числе несколько транспортов с гоплитами на борту). Разбив в сражении выступивших против него лампсакийцев, Стромбихид взял штурмом город, не защищенный стенами. Затем он захватил движимое имущество и рабов, свободных же граждан вернул в город и потом пошел на Абидос. Так как город не сдавался, а взять его штурмом не удалось, то Стромбихид переправился в Сест3 (город против Абидоса на Херсонесе), которым когда-то владели мидяне. Там он оставил гарнизон для наблюдения за всем Геллеспонтом.

63. Между тем и хиосцы и пелопоннесцы в Милете получили больше свободы действий на море, и Астиох приободрился, узнав об исходе морской битвы и об отплытии эскадры Стромбихида. С двумя кораблями он направился вдоль побережья на Хиос, чтобы присоединить находившиеся там корабли, и затем объединенными силами направился на Самос. Но так как афиняне, не доверяя друг другу, не вышли ему навстречу в море, то Астиох возвратился в Милет. Ведь около этого времени (или даже раньше) демократия в Афинах была уничтожена. После возвращения Писандра и остальных послов1 от Тиссаферна на Самос они не только еще более прочно заручились поддержкой в войске, но и побудили наиболее влиятельных самосцев2 сделать попытку ввести на Самосе с помощью их, афинян, олигархию (хотя самосцы только недавно подняли восстание и уничтожили олигархию). Одновременно афинские заговорщики3 на Самосе, договорившись между собой, решили оставить Алкивиада в стороне, так как тот не желал присоединиться к ним (да и вообще был не из числа людей, подходящих для олигархии). Теперь, когда они зашли слишком далеко в своей опасной затее, им было важно самостоятельно найти способ довести дело до конца. Вместе с тем они решили энергично продолжать войну и в случае необходимости вносить деньги на общественные нужды из собственных средств, так как теперь они несут тяготы войны для самих себя, а не в интересах других.

64. Итак, ободрив друг друга, заговорщики немедленно отправили в Афины Писандра и половину послов с поручением устанавливать на пути в зависимых городах олигархическое правление. Другую половину послов они направили в разные стороны к остальным зависимым городам. Диитрефа, находившегося тогда на Хиосе, избранного теперь начальником на Фракийском побережье, они отправили во Фракию для принятия должности. Прибыв на Фасос1, Диитреф уничтожил там демократическое правление. Однако уже приблизительно на втором месяце после его отъезда фа-сосцы начали укреплять свой город2. Они не желали больше аристократического правительства, зависимого от Афин, так как со дня на день ожидали, что их освободят лакедемоняне. Действительно, изгнанные афинянами фасосские аристократы, жившие в Пелопоннесе, прилагали все усилия, чтобы с помощью единомышленников на острове поднять там восстание, добившись посылки кораблей. И вот произошло как раз то, чего они так желали: сами афиняне без всякого риска для них восстановили олигархическое правление на острове, уничтожив демократическую партию, которая могла бы им противодействовать. Таким образом, дела на Фасосе, а также, думается, и во многих других городах, подвластных афинянам, приняли оборот как раз противоположный замыслам афинских заговорщиков. Ведь эти города, установив у себя умеренное правительство и не опасаясь, что у них потребуют отчета за их поступки, стремились к подлинной свободе, предпочитая ее показной свободе по милости афинян.

65. Между тем Писандр и его спутники продолжали плавание и по пути, как было условлено1, уничтожали во всех городах демократические правительства. Из нескольких городов они взяли себе в помощь гоплитов, с которыми и возвратились в Афины. По прибытии они узнали, что их сторонники в тайных обществах почти уже завершили задуманный переворот. Действительно, несколько молодых заговорщиков тайно убили некоего Андрокла2, одного из главарей народной партии, главного виновника изгнания Алкивиада. Они покончили с Андроклом как с влиятельным народным вождем, но особенно потому, что надеялись этим угодить Алкивиаду, который, как они ждали, по возвращении обеспечит им союз с Тиссаферном. Они покончили также тайком и с некоторыми другими опасными для них лицами. После этих злодеяний заговорщики внесли в народное собрание предложение, чтобы впредь получали жалованье из государственной казны3 только граждане, несущие военную службу, и чтобы в государственных делах участвовало не более 5000 граждан, именно тех, кто лучше всего может служить городу в силу своих личных качеств или своим имуществом.

66. На деле, однако, эти предложения были лишь благовидным предлогом, предназначенным ввести в заблуждение большинство граждан1, не принадлежавших к тайным обществам, так как заговорщики, естественно, желали полностью взять власть в свои руки. Народное собрание и Совет Пятисот, избранный по жребию, тем не менее все еще собирались, но обсуждали лишь предложения, заранее одобренные заговорщиками. Выступавшие ораторы были людьми из их среды и к тому же предварительно наученные тому, что им следует говорить. Никто из прочих граждан не осмеливался им возражать из страха перед многочисленностью заговорщиков. А вздумай кто на самом деле противоречить им, тот мог быть уверен, что при первой возможности заговорщики найдут способ устранить его. Убийц не разыскивали, и подозреваемых не привлекали к суду. Народ хранил молчание, и люди были так запуганы, что каждый считал уже за счастье, если избежал насилия (хотя и соблюдал молчание). Сильно преувеличивая действительную численность заговорщиков, афиняне стали падать духом. Точно выяснить истинное положение граждане не могли, потому что жили в большом городе и недостаточно знали друг друга. По этой же причине человек не мог найти ни у кого защиты от заговорщиков, так как не мог поверить свое горе или возмущение другому. Ведь при этом пришлось бы довериться человеку неизвестному, или хотя и известному, но ненадежному. Сторонники демократической партии при встрече не доверяли друг другу: всякий подозревал другого в том, что тот участвует в творимых бесчинствах. Действительно, были среди демократов и такие, о ком никто бы и не подумал, что они могут примкнуть к олигархам. Эти-то люди главным образом и возбуждали недоверие и подозрительность народа, что было на руку олигархам.

67. Таково было положение дел в Афинах, когда прибыли Писандр с товарищами и немедленно принялись завершать переворот, начатый их сторонниками. Прежде всего созвали народное собрание и предложили выбрать комиссию из 10 человек с неограниченными полномочиями. Эта комиссия должна была к определенному дню представить собранию писаный проект наилучшего устройства для города. Когда этот день наступил, они созвали народное собрание в Колоне1 (на замкнутом священном участке Посейдона, стадиях в 10 от города). Комиссия поставила на голосование только одно положение — о том, что впредь каждый гражданин может безнаказанно вносить любые предложения. Вместе с тем члены комиссии угрожали суровыми карами всем, кто обвинит автора такого предложения в противозаконном нарушении2 или иным способом повредит ему. Только после этого было открыто внесено предложение: отменить впредь все существующие государственные должности и жалованье за них из государственной казны; выбрать коллегию из пяти человек3, а этим последним избрать еще сто человек, которые должны выбрать себе еще по три человека. Эти «Четыреста» должны заседать в здании совета4 и управлять городом по своему усмотрению с неограниченной властью5, а также собирать (когда найдут это своевременным) 5000 граждан.

68. Автором этого предложения был Писандр, который, по-видимому, и раньше был рьяным и откровенным противником демократии. Однако вдохновителем всего этого переворота, разработавшим план его осуществления уже с давних пор, был афинянин Антифонт1. Это был человек, талантом и нравственными качествами не уступавший никому из своих современников, человек глубокого ума и выдающийся оратор. В народном собрании и в суде он выступал неохотно, ибо в народе его репутация красноречивого оратора возбуждала подозрение. Тем же, кому приходилось вести дело в суде или в народном собрании, прибегая к его советам, он мог лучше всякого другого оказать помощь2. Позднее, после свержения олигархии (когда правительство «Четырехсот» оказалось в опасности и его сторонники подверглись народному мщению), Антифонт должен был защищаться по обвинению в государственной измене как участник заговора, и его защитительная речь на процессе, угрожавшем ему казнью, представляется мне лучшей из всех вплоть до нашего времени3. Величайшее рвение во время олигархического переворота выказал также Фриних. Он опасался Алкивиада, зная, что тому известны его сношения на Самосе с Астиохом4, и полагая, что Алкивиад при олигархическом правлении, вероятно, никогда не вернется на родину. Присоединившись к олигархической партии, Фриних оказался весьма стойким в час опасности. Далее, одним из главных участников олигархического переворота был Ферамен5, сын Гагнона, человек выдающегося ума и ораторского дарования. Именно потому, что среди руководителей этой партии было много разумных и талантливых людей, переворот этот удался, хотя и не без труда. Ведь нелегко было лишить свободы афинский народ, который уже около ста лет6 после низвержения тирании не только сам был свободен, но и привык свыше половины этого времени7 сам властвовать над другими.

69. Как только народное собрание без возражений утвердило эти предложения1, оно было распущено. Сразу же после этого «Четыреста» были введены в помещение совета следующим образом. В то время всему населению города приходилось постоянно нести либо караульную службу на стене, либо стоять под оружием на сборных пунктах, так как враги находились в Декелее. В день народного собрания граждан, не посвященных в заговор, отпустили, как обычно, по домам; участники же заговора получили приказ тихо ожидать (но не на своих обычных постах)2 с оружием в руках, чтобы воспрепятствовать возможной попытке расстроить предпринимаемые действия. Такой приказ получили также 300 андросцев, тенийцев и каристян3 и некоторое число афинских колонистов с Эгины, заранее вызванные и вооруженные. Расставив своих людей в ключевых местах города, «Четыреста» прибыли каждый с кинжалом под одеждой. С ними было также 120 молодых воинов4 на случай рукопашной схватки с противниками. Заговорщики проникли в помещение совета, когда там заседали избранные по жребию5 советники, и велели им, получив свое жалованье6, убираться: они принесли с собой жалованье советникам за остающееся время их годичной службы и выдавали деньги при выходе советников из помещения совета.

70. Таким образом, Совет Пятисот, уступая силе без всяких возражений, покинул помещение. Остальные граждане также не оказывали сопротивления и хранили полное спокойствие. Затем «Четыреста» разместились в здании совета и тотчас же выбрали из своей среды пританов1 по жребию; потом совершили обычные при вступдении в должность молебствия и жертвоприношения богам. Вскоре они отменили большую часть мероприятий демократического правительства (только изгнанников они не возвратили2, так как в числе их был Алкивиад) и вообще стали самовластно управлять городом. Некоторых из своих противников они предпочли устранить и казнили, других бросили в темницу, третьих, наконец, отправили в изгнание. «Четыреста» послали также глашатая в Декелею к Агису, царю лакедемонян, с заявлением, что «Четыреста» желают мира, полагая, что и для царя было разумнее всего вступить в переговоры с ними, чем с вероломной демократией.

71. Агис, однако, не верил, что город останется спокойным и что народ афинский так скоро откажется от стародавней свободы. Убежденный, что появление у Афин сильного вражеского войска вызовет гражданские волнения, царь не дал положительного ответа на сделанное предложение, а послал в Пелопоннес за подкреплениями и вскоре за тем во главе вновь прибывшего отряда и гарнизона Декелей подошел к самым стенам Афин. Царь ожидал, что афиняне, занятые гражданскими смутами, либо согласятся на уступки и окажутся всецело в его власти, либо при общем смятении, вызванном врагами внутри и вне стен города, ему удастся с первого приступа овладеть слабо охраняемыми Длинными стенами1. Однако, подойдя близко к стенам, царь не заметил никаких признаков беспорядков и волнений в городе. Афиняне выслали из города конницу и перебили часть его гоплитов, легковооруженных и лучников, слишком близко подошедших к стенам, причем захватили доспехи и несколько трупов павших воинов. Поэтому Агис, поняв свою ошибку, отвел свое войско назад в Декелею. Там он оставался на своем посту во главе гарнизона, прибывший же на помощь из Пелопоннеса отряд после нескольких дней пребывания в Аттике был отослан домой. Тем не менее и после этого «Четыреста» возобновили переговоры, и Агис теперь был более склонен выслушать их. По его совету они отправили послов в Лакедемон, надеясь заключить мир.

72. «Четыреста» отправили также десять уполномоченных на Самос, чтобы успокоить войско, объяснив ему, что олигархическое правление установлено вовсе не для угнетения города или граждан, а для того, чтобы спасти Афины от гибели. Участников переворота, которые управляют городом, как они утверждали, было 5000, а не только 400. (Хотя прежде никогда афиняне, занятые войной и торговыми делами вне города, не собирались в народное собрание для решения самого важного дела в числе 5000 человек1.) «Четыреста» отправили уполномоченных сразу после установления олигархии с поручением сообщить войску и о некоторых других мерах, принятых ими в настоящий момент. Ведь они не без основания опасались — как это и случилось, — что масса моряков на Самосе не потерпит олигархического режима и, возмутившись, покончит с их властью.

73. Действительно, именно в то время, когда в Афинах «Четыреста» подготовляли переворот, на Самосе уже началось движение против олигархии. Некоторые самосские демократы, сначала восстававшие против господства знати1, под влиянием Писандра и его сторонников, после его возвращения на Самос изменили свой образ действий. Собрав около 300 сторонников, они составили заговор и намеревались напасть на своих сограждан, приверженцев народной партии. Был в Афинах некто Гипербол2, человек недостойный, которого афиняне изгнали остракизмом не из страха перед его могуществом или влиянием3, но из-за его порочности, так как его поведение позорило город. Этого-то человека самосцы убили с помощью одного из стратегов, Хармина4, и нескольких других афинян на Самосе, чтобы дать афинянам залог верности. Вместе с этими афинянами они совершили и другие подобные насилия, стремясь расправиться с самосскими демократами. Узнав об их намерении, демократы предупредили о заговоре стратегов Леонта и Диомедонта5 (которые пользовались большим уважением в народе и неохотно терпели олигархический режим), Фрасибула и Фрасила (один был триерархом6, а другой — гоплитом) и некоторых других, проявлявших враждебность к заговорщикам. Демократы просили их не допускать гибели народной партии на острове и не отдавать врагам Самоса, с помощью которого афинская держава до сих пор только и сохранилась. Тогда они стали обращаться в отдельности к каждому воину с просьбой вступиться за народ (особенно же к экипажу корабля «Парал», состоявшему полностью из свободнорожденных афинян7, которые всегда, даже до переворота, были противниками олигархии). Леонт и Диомедонт всякий раз, когда эскадра выходила в море, оставляли самосцам несколько кораблей для охраны8. Поэтому, когда «триста» сторонников олигархии на Самосе действительно напали на демократов, экипажи всех кораблей (особенно же команда «Парала») поспешили на помощь демократам. Таким образом, народная партия на Самосе с помощью афинян одолела своих противников, причем было убито около 30 человек из 300 олигархов. Трех наиболее виновных мятежников демократы отправили в изгнание, остальные получили прощение и впоследствии под властью демократов сохранили гражданские права.

74. Самосцы и афинское войско тотчас же отправили в Афины корабль «Парал» с сообщением о происшедшем перевороте. На корабле находился афинянин Херей, сын Архестрата, ревностный участник свержения олигархии (на Самосе не знали еще, что в Афинах власть уже перешла в руки «Четырехсот»). Едва только «Парал» вошел в Пирейскую гавань, как по приказу «Четырехсот» двое или трое из экипажа были схвачены и брошены в оковы. Затем корабль был захвачен и остальная команда переведена на другой военный транспортный корабль, который должен был нести сторожевую службу в евбейских водах1. Между тем Херей, увидев, что происходит, каким-то образом незаметно скрылся и, возвратившись на Самос, сообщил войску новости из Афин, расписав события в преувеличенно мрачных красках: будто бы там подвергают граждан телесным наказаниям, никто не смеет сказать и слова против правительства; жен и детей граждан насилуют, у властей будто бы есть план схватить и бросить в оковы всех родственников воинов на Самосе, не сочувствующих их партии, и казнить их, если воины откажут в подчинении. Ко всему этому Херей прибавил еще множество других выдумок.

75. При этом известии воины двинулись было на главарей олигархов и их сторонников, чтобы расправиться с ними. Но, однако, успокоились после вмешательства умеренных, которые вразумили их, уговаривая не губить всего дела в то время, когда вражеская эскадра, готовая к бою, стоит на якоре против их кораблей. После этого Фрасибул, сын Лика, и Фрасил (главные вожди движения) открыто провозгласили демократию на Самосе. Они обязали торжественной клятвой все войско и особенно самих сторонников олигархии1 единодушно отстаивать демократию, энергично продолжать войну с пелопоннесцами, быть врагами «Четырехсот» и не вступать с ними ни в какие переговоры через глашатая. Все взрослые самосцы, способные носить оружие, принесли такую же клятву, и афинские воины объединились с самосцами для общего дела, чтобы отныне делить между собой все предстоящие опасности: воины действительно были убеждены, что им нет спасения и они погибнут вместе, если «Четыреста» или враги в Милете возьмут верх2.

76. Так в это время началась борьба двух партий: одна старалась восстановить в городе демократию, другая — подчинить войско и флот господству олигархов. Воины тотчас же устроили сходку и сместили своих прежних стратегов и некоторых подозреваемых в сочувствии противной партии триерархов и выбрали на их место других (среди них Фрасибула и Фрасила). Один за другим воины поднимались на трибуну, ободряя товарищей. Различными доводами они старались успокоить войско, советуя не унывать оттого, что город отпал от них. Ведь лишь меньшинство изменило большинству, и у войска гораздо больше возможностей и средств. Обладая всеми морскими силами на Самосе, они так же успешно заставят подвластные города отсюда платить подати, как если бы требования исходили из Афин. Ведь теперь в их власти могущественный остров Самос, который во время войны едва не лишил афинян морского господства1, оттуда они смогут столь же успешно, как и прежде, давать отпор врагу. Затем, обладая флотом, у них больше возможности снабжать себя продовольствием, чем у афинян. Действительно, еще раньше, только потому, что флот успел занять сильную позицию у Самоса, афиняне могли сохранить господство над входом в Пирей. И теперь, если горожане не захотят восстановить прежнюю демократию, то воинам будет легче блокировать город, чем афинянам их. Ведь помощь города войску в борьбе с врагом была незначительной и ничего не стоящей. Войско ничего не потеряло, так как в городе уже не было денег на уплату жалованья, и воины должны были сами добывать деньги. Горожане даже не могли помочь войску благоразумными решениями, а ведь только на этом основании государство и управляет войском. Напротив, в этом отношении горожане также не приносят пользы: они совершили жестокую ошибку, поправ отеческие законы. Войско желает восстановить отеческий государственный строй и постарается принудить олигархов уважать его. Поэтому люди здесь в войске, которые могут подать благой совет, вовсе не уступают государственным деятелям и ораторам в городе. Алкивиад же, если ему дадут возможность безнаказанно вернуться, с радостью устроит им союз с царем. В худшем же случае, даже при полной неудаче, с таким большим флотом (и это самое важное) им открыты широкие возможности к отступлению, чтобы найти себе и земли и город.

77. Обменявшись на сходке такими речами и одобрив друг друга, воины принялись с еще большей энергией готовиться к войне. Что же касается десяти послов, отправленных на Самос1 от «Четырехсот», то они, узнав на Делосе о положении дел, там и остановились2.

78. Тем временем среди экипажей пелопоннесской эскадры в Милете возникло недовольство1. Матросы громко жаловались на сходках, что Астиох и Тиссаферн губят все дело. Астиох и раньше2, пока пелопоннесский флот был сильнее, а у афинян было мало кораблей, отказывался дать бой врагу и даже теперь, когда у врагов, по слухам, начались междоусобные распри и их флот не сосредоточен в одном месте3, он не желает сражаться. Вместо этого они ожидают прибытия финикийской эскадры Тиссаферна4, но все это только пустые слова — и ничего больше, и поэтому им угрожает гибель. А Тиссаферн не только не доставляет обещанных кораблей, но даже ослабляет их флот, выплачивая жалованье нерегулярно и не полностью. Поэтому, говорили они, пришло время дать бой врагу. Особенно настаивали на решительных действиях сиракузяне5.

79. Слыша такие толки и ропот войска, союзники и Астиох постановили на военном совете дать решительное сражение. К тому же пришло известие о волнениях на Самосе. Тогда вся пелопоннесская эскадра в составе 112 кораблей вышла в море, держа курс на Микалу1, в то время как милетяне получили приказ идти туда по суше. Афинская эскадра в составе 82 кораблей в это время стояла на якоре у Главки2 на мысе Микале (где Самос напротив Микалы близко подходит к материку). При виде идущей на них пелопоннесской эскадры афиняне отступили к Самосу, считая себя слишком слабыми, чтобы дать бой противнику при таком неравенстве сил. Кроме того (получив уже раньше сведения из Миле-та о желании врагов дать бой), афиняне хотели подождать подхода прибывшей из Хиоса к Абидосу эскадры Стромбихида3 (к которому заранее послали вестников). При таких обстоятельствах афиняне возвратились на Самос, пелопоннесцы же пристали к Микале и там расположились лагерем вместе с сухопутным войском из Милета и окрестностей. На следующий день пелопоннесцы намеревались уже напасть на Самос, но, узнав о прибытии эскадры Стромбихида из Геллеспонта, немедленно отплыли в Милет. Тогда афиняне, получив подкрепление кораблями Стромбихида, сами с эскадрой в составе 108 кораблей отплыли в Милет, чтобы дать врагу решительный бой. Однако ни один неприятельский корабль не появился в море, и афиняне возвратились на Самос.

80. После этого пелопоннесцы не вышли в море, считая, что даже с объединенными силами не могут рискнуть дать сражение. Они не знали, откуда достать денег на жалованье экипажам стольких кораблей (тем более что Тиссаферн нерегулярно выплачивал деньги) и поэтому тем же летом послали к Фарнабазу Клеарха, сына Рамфия, с эскадрой из 40 кораблей. Фарнабаз приглашал к себе пелопоннесцев, обещая платить жалованье их матросам. В это время византийцы завели с ними через глашатаев переговоры о восстании против афинян. Чтобы ускользнуть от афинян, пелопоннесская эскадра вышла в открытое море, но там была застигнута бурей. Клеарх с большинством кораблей нашел убежище на Делосе, откуда позднее возвратились в Милет (сам Клеарх потом по суше добрался до Геллеспонта и там принял командование флотом). Остальные десять кораблей во главе с мегарцем Геликсом1 спаслись в Геллеспонт, где они побудили византийцев отпасть от афинян. Узнав об этом, афиняне на Самосе также послали в Геллеспонт корабли и войско. У Византии произошло небольшое морское сражение восьми кораблей против восьми2.

81. На Самосе1 вновь избранные военачальники, особенно Фрасибул, всегда придерживавшийся такого мнения, считали необходимым возвратить Алкивиада из изгнания2. Наконец Фрасибулу удалось склонить большинство народного собрания к возвращению Алкивиада, даровав ему специальным постановлением полное прощение. После этого Фрасибул переправился на материк к Тиссаферну и проводил Алкивиада на Самос. Он видел единственный путь спасения в том, чтобы склонить Тиссаферна перейти от пелопоннесцев на сторону афинян. На созванном затем народном собрании выступил Алкивиад. Он сначала горько жаловался на свою жестокую участь изгнанника; затем в пространной речи изложил положение дел, стараясь внушить воинам немалые надежды на будущее. При этом Алкивиад сильно преувеличивал свое влияние на Тиссаферна. Прежде всего он старался внушить страх олигархам в Афинах и добиться скорейшего роспуска тайных обществ3. Затем он хотел возвыситься в глазах войска на Самосе, поднять его дух и внушить доверие к себе и, наконец, насколько возможно, испортить у пелопоннесцев отношения с Тиссаферном и таким образом расстроить вражеские планы. В своей похвальбе Алкивиад уверял, что Тиссаферн обещал ему (если афиняне заслужат доверие) всегда содержать афинское войско, пока у него самого останутся хоть какие-то средства; готов якобы, если до того дойдет, продать ради афинян даже свою собственную постель; приведет финикийскую эскадру (которая стоит у Аспенда)4 на помощь афинянам, а не пелопоннесцам. Однако полностью довериться афинянам Тиссаферн может только тогда, когда Алкивиад, здравым и невредимым вернувшийся на родину, послужит за них порукой.

82. Слушая подобные посулы, афиняне тотчас же избрали Алкивиада стратегом в товарищи к избранным прежде стратегам и поручили ему руководство всеми государственными делами. Теперь никто из них ни за что на свете не отдал бы неожиданно блеснувший им луч надежды на спасение и возможность отомстить «Четыремстам». Под влиянием речи Алкивиада воины были уже готовы, невзирая на близость врагов, тотчас плыть со всем флотом на Пирей. Однако Алкивиад, несмотря на настоятельные требования со всех сторон, наотрез отказался плыть в Пирей, чтобы не оставлять ближайших врагов в тылу. Избранный теперь стратегом, говорил он, он должен прежде всего отправиться к Тиссаферну для переговоров о ведении войны. Сразу же после этого собрания Алкивиад уехал, желая создать у воинов на Самосе впечатление, что он во всем действует заодно с Тиссаферном, а тому дать понять, что теперь как стратег он может оказать ему услугу или причинить вред. Так Алкивиад сумел устрашить Тиссаферна афинянами, а афинян — Тиссаферном.

83. Между тем у пелопоннесцев в Милете, узнавших о возвращении Алкивиада, еще усилилась неприязнь к Тиссаферну, которому они уже давно не доверяли. Ведь со времени нападения афинян на Милет Тиссаферн, видя, что пелопоннесцы не решаются дать бой афинской эскадре1, стал гораздо более скудно платить жалованье экипажам их кораблей. А теперь эта старая вражда превратилась в ненависть. Как и прежде2, воины собирались на сходки и выражали свое недовольство. Причем не только рядовые воины и гребцы, но и некоторые люди более высокого положения жаловались, что никогда не получают содержание полностью, да и платят-то очень мало и нерегулярно. И если не будет решающей битвы или их не переведут в другое место с обеспеченным пропитанием3, то воины дезертируют с кораблей. Виноват же во всем этом, по их словам, Астиох, который из личной корысти угождает Тиссаферну.

84. Между тем, пока воины выражали так свое недовольство, поведение Астиоха подало повод к бурному возмущению. Сиракузские и фурийские матросы, в большинстве люди свободные, более дерзко и настойчиво стали требовать уплаты жалованья. Астиох отвечал им довольно надменно с угрозами и даже поднял палку на Дориея1, который вступился за своих людей. При виде этого воины, как настоящие моряки, бросились на Астиоха, чтобы избить его. Однако Астиох, вовремя заметив угрожающую опасность, успел бежать к какому-то алтарю, где и нашел защиту. Так ему удалось спастись, а мятежники разошлись. Милетяне, также недовольные Тиссаферном, внезапно напали на укрепление, построенное им в Милете2, захватили его и изгнали оттуда гарнизон. Этот поступок одобрили и остальные союзники, особенно же сиракузцы. Однако Лихас3 был недоволен этим и заявил, что милетянам, как и всем остальным подданным царя, следует безропотно подчиняться умеренным требованиям Тиссаферна и всячески угождать ему, вплоть до благополучного окончания войны. Поведение Лихаса как в этом, так и в других подобных случаях вызвало раздражение милетян и впоследствии, когда он заболел и умер, они не позволили похоронить его в Милете там, где хотели лакедемоняне.

85. В то время как у пелопоннесцев и милетян начались такие раздоры с Астиохом и Тиссаферном, из Лакедемона прибыл Миндар, назначенный в качестве наварха преемником Астиоху. Астиох сдал командование Миндару и отплыл в Лакедемон. Тиссаферн отправил с ним посланцем одного из своих приближенных, карийца Гавлита, владевшего двумя языками1, с поручением принести жалобу на захват укрепления милетянами, а также защищать его, Тиссаферна, от возможных обвинений: он знал, что послы милетян отправились в Лакедемон вместе с Гермократом, главным образом чтобы обвинить его, Тиссаферна. Гермократ должен был разъяснить лакедемонянам, как Тиссаферн, ведя с помощью Алкивиада двойную игру, вредил пелопоннесцам. С Гермократом Тиссаферн постоянно враждовал из-за уплаты жалованья матросам. Когда же Гермократ был изгнан из Сиракуз2 и другие военачальники — Потамид, Мискон и Демарх — прибыли, чтобы принять командование сиракузской эскадрой у Милета, Тиссаферн напал на него еще более яростно, обвиняя его главным образом в том, что тот просил у него, Тиссаферна, денег, но получил отказ, и в этом и есть якобы причина вражды Гермократа к нему, Тиссаферну. Итак, Астиох, милетяне и Гермократ отплыли в Лакедемон. Алкивиад же тем временем возвратился от Тиссаферна на Самос3.

86. Послы «Четырехсот», отправленные с Делоса, чтобы успокоить самосских афинян и объяснить обстоятельства переворота1, прибыли на Самос уже после возвращения Алкивиада. На острове они пытались выступить в народном собрании. Сначала воины не желали слушать послов и кричали: «Смерть уничтожившим демократию!» Наконец, хотя и с трудом, спокойствие установилось, и их выслушали. Послы подробно объяснили, что переворот совершен не для того, чтобы угнетать граждан, а ради спасения города: новые правители вовсе не хотят предать родину врагам (ведь они могли бы это сделать во время недавнего вторжения врага)2. Послы объявили затем, что новый порядок предусматривает участие всех граждан поочередно в правлении 5000. Родственники воинов и матросов вовсе не подвергаются насилиям (как об этом клеветнически сообщил Херей)3 и им не причиняют никакого вреда: все они спокойно живут у себя дома, владея своим имуществом. Послы стали распространяться и о многом другом, но воины, негодуя, больше не желали слушать. Они выступали с различными предложениями и прежде всего требовали немедленного отплытия в Пирей. Тогда, кажется, впервые Алкивиад оказал выдающуюся услугу городу, склонив афинян на Самосе отказаться от своего решения идти в поход на родной город (ведь тогда враги, без сомнения, тотчас же овладели бы Ионией и Геллеспонтом). В тот момент никто, кроме него, не смог бы сдержать массу воинов. Он сумел, однако, не только отговорить воинов от похода, но и удержать их, с суровыми упреками, от расправы с послами, хотя воины были сильно озлоблены против них. Затем Алкивиад отпустил послов, дав такой ответ: он не против правления «Пяти тысяч», однако «Четыреста» следует устранить, восстановив прежний Совет Пятисот. Если же в городе произведены сокращения расходов для того, чтобы лучше снабжать воинов продовольствием4, то эту меру можно только одобрить. Вообще Алкивиад призывал стойко держаться, ни в чем не уступая врагу: если город счастливо избегнет опасности от внешнего врага, то надо надеяться на примирение партий, но в случае неудачи — здесь, на Самосе, или в Афинах — уже больше не останется никого, с кем можно будет мириться. В это время прибыли послы из Аргоса с предложением помочь афинским демократам на Самосе. Алкивиад учтиво благодарил послов за добрые намерения, просил прибыть, когда понадобится их помощь, и с тем отпустил. Аргосцы прибыли вместе с экипажем «Парала», который (как сказано выше)5 был по приказу «Четырехсот» пересажен на военный корабль, направляемый в евбейские воды. Затем этот корабль должен был переправить в Лакедемон афинских послов от «Четырехсот» — Лесподия, Аристофонта и Мелесия6. В пути у берегов Аргоса экипаж схватил послов и передал их (как главных виновников свержения демократии) аргосцам. Сами же матросы не вернулись в Афины, но из Аргоса вместе с упомянутыми аргосскими послами прибыли на Самос на своей триере.

87. Тем же летом пелопоннесцы стали особенно враждебно относиться к Тиссаферну, раздраженные его поведением по разным причинам, и прежде всего по поводу возвращения Алкивиада (в чем они усматривали явное доказательство склонности Тиссаферна к Афинам). Желая, как он рассчитывал, очиститься от этих подозрений, Тиссаферн начал приготовления к отплытию в Аспенд, чтобы вызвать оттуда финикийскую эскадру, и просил Лихаса сопровождать его. На время своего отсутствия он обещал поручить заботу о выплате жалованья войску Тамосу1, одному из подчиненных ему правителей. Не совсем понятно, впрочем, и по-разному объясняют, почему Тиссаферн, отправившись в Аспенд, все же не привел с собой финикийских кораблей. Несомненно, что финикийская эскадра в составе 147 кораблей дошла до Аспенда2, но почему она не пошла дальше — об этом высказывалось много различных догадок. Одни думают, что Тиссаферн, отправившись в Аспенд, продолжал свою политику ослабления пелопоннесцев3. Во всяком случае, Тамос, которому он приказал выдавать содержание войску, платил пелопоннесцам не лучше, а скорее еще хуже, чем раньше. По мнению других, Тиссаферн привел финикийскую эскадру в Аспенд только ради того, чтобы вымогать у экипажей деньги за отпуск домой (так как он, конечно, не собирался пускать эскадру в дело). Третьи, наконец, полагают, что он отправился туда из-за дошедших до Лакедемона жалоб на него4, желая доказать свою честность: то есть теперь он отправился, чтобы привести эскадру, и она действительно укомплектована экипажами. По-моему, впрочем, вернее всего Тиссаферн не привел финикийской эскадры, чтобы затяжками и помехами обессилить эллинов. Его цель была — нанести вред обеим сторонам отправившись в Аспенд и тратя время там, чтобы привести к бездействию, а вовсе не усиливать одного из противников, вступив с ним в союз. Действительно, Тиссаферн мог бы при желании окончить войну, если бы он решительно пришел на помощь одной из сторон. Ведь приведя лакедемонянам финикийскую эскадру, Тиссаферн, конечно, обеспечил бы им победу, так как в тот момент лакедемоняне, во всяком случае, не уступали, но, по крайней мере, были равны по силам афинянам5. Впрочем, выставленный Тиссаферном в свое оправдание повод, по которому он не привел финикийской эскадры, служит самой убедительной уликой против него. Тиссаферн уверял, будто там было собрано меньше кораблей, чем приказал царь. Но если бы это было так, то царь, конечно, был бы еще более доволен, что Тиссаферн с меньшими затратами достиг того же результата. Итак, Тиссаферн с какой бы то ни было целью прибыл в Аспенд и встретился там с финикийцами. Пелопоннесцы же по его предложению послали за этой финикийской эскадрой лакедемонянина Филиппа6 с двумя триерами.

88. Между тем Алкивиад, узнав, что Тиссаферн уже на пути в Аспенд, отплыл туда сам с 13 кораблями. Войску на Самосе Алкивиад обещал непременно оказать великую услугу: либо он сам приведет на помощь афинянам финикийские корабли, либо, по крайней мере, помешает им присоединиться к пелопоннесцам. По всей вероятности, Алкивиаду уже с самого начала было известно намерение Тиссаферна не приводить с собой финикийскую эскадру, и он старался, насколько возможно, сеять взаимное недоверие между Тиссаферном и пелопоннесцами, показывая, как дружественно Тиссаферн относится к нему и к афинянам, чтобы этим побудить Тиссаферна перейти на сторону афинян. Итак, Алкивиад снялся с якоря и отплыл на восток, прямо к Кавну1 и Фаселиде².

89. Возвратившись с Самоса в Афины, послы «Четырехсот» сообщили слова Алкивиада и его совет стойко держаться и ни в чем не уступать врагу. Они рассказали также, что Алкивиад весьма надеется на примирение войска с гражданами и на окончательную победу над врагом1. Вследствие этого большинство граждан воспрянуло духом; ведь эти люди против воли примкнули к олигархам и с радостью воспользовались бы возможностью отделаться от них, не подвергая себя опасности. Поэтому недовольные начали собираться на сходки и резко критиковать правительство. Вождями недовольных были даже некоторые стратеги и лица, занимавшие высокие посты в правительстве олигархов, такие, как Ферамен, сын Гагнона, Аристократ2, сын Скеллия, и другие. Несмотря на важную роль, которую они играли в олигархическом перевороте, теперь, по их словам, они, с одной стороны, весьма опасались самосского войска и Алкивиада, а с другой — их тревожило и то, как бы отправленное за спиной большинства граждан посольство в Лакедемон не предало интересов города. Правда, они не возражали против господства олигархов, но настаивали на том, что следует на деле, а не только на словах установить правление «Пяти тысяч» и более соблюдать исономию. Это были, однако, лишь пустые слова, когда они так ревностно хлопотали о правах граждан, на деле же большинство этих людей руководствовались личным честолюбием и корыстными побуждениями, отчего обычно и гибнет олигархический режим, вышедший из демократии. Все подобные люди с первого же дня установления олигархии не только не желают равенства с прочими, но каждый сам хочет безусловно первенствовать. Напротив, при демократическом строе человек легче переносит неудачу на выборах, потому что не испытывает умаления от равных себе. Решающим мотивом их действий, однако, было могущественное положение Алкивиада на Самосе и уверенность, что олигархия не будет прочной. Таким образом, каждый из них стремился после восстановления демократии стать первым представителем3 народа в городе.

90. С другой стороны, из вождей «Четырехсот» особенно ярыми противниками восстановления демократии были: Фриних1 (ранее бывший стратегом на Самосе и там поссорившийся с Алкивиадом), Аристарх2 — с давних пор самый отъявленный враг демократии; затем Писандр и Антифонт. Эти и другие наиболее влиятельные лица сразу же после захвата власти (и позднее, когда войско на Самосе перешло на сторону демократии) отправили от себя послов в Лакедемон и стремились заключить мир. Тем временем они продолжали возводить укрепление на так называемой Эетионии3. После возвращения послов с Самоса они стали действовать еще более энергично. Олигархи видели теперь, что не только народ, но и те, которые раньше считались наиболее преданными их партии, изменили свои убеждения. В страхе перед грозной опасностью из Афин и с Самоса олигархи поспешно отправили в Лакедемон Антифонта и Фриниха с десятью другими уполномоченными для заключения мира с лакедемонянами на любых сколько-нибудь приемлемых условиях. В то же время они приказали еще усерднее строить укрепление на Эетионии. Оно было предназначено, по словам Ферамена4 и его сторонников, не для того, чтобы преграждать вход в Пирей в случае нападения самосской эскадры, но скорее для того, чтобы во всякое время можно было впустить вражеские корабли и войско. Эетиония — это выступающий в море мол Пирея, образующий одну сторону входа в гавань (вдоль этого мола идет фарватер). Новое укрепление должно было соединяться с уже имеющейся стеной так, чтобы незначительное количество воинов, занимающих позицию между двумя стенами, могло господствовать над входом в гавань. Ведь старая стена, обращенная к материку, и вновь сооружаемая внутренняя стена, выходившая к морю, смыкались у одной из двух башен5, защищавших узкое устье гавани. Олигархи велели оградить также поперечной стеной портик6, где помещался самый большой продовольственный склад в Пирее (непосредственно примыкавший к новой стене). Склад находился в их ведении, и правители заставляли всех граждан хранить там не только наличные запасы зерна, но и все, доставляемые морем, и оттуда брать зерно для продажи.

91. Уже давно Ферамен распускал слухи об этих планах олигархов. И после возвращения послов из Лакедемона (когда те не добились никакого приемлемого для народа соглашения) Ферамен объявил, что это укрепление на Эетионии таит в себе опасность когда-нибудь погубить город. Случилось так, что согласно обращению евбейцев, которые просили пелопоннесцев о посылке на помощь кораблей, как раз в это время эскадра из 42 кораблей (в том числе италийские из Таранта1 и Локров2 и несколько сицилийских) бросили якорь у Ласа3 в Лаконике, готовясь отплыть на Евбею под командой спартиата Агесандрида4, сына Агесандра. Ферамен настойчиво утверждал, что эти корабли предназначались вовсе не для похода на Евбею, а скорее для поддержки тех олигархов, которые укрепляли Эетионию. Если народ, по его словам, заранее не примет мер предосторожности, то афиняне не успеют и опомниться, как их город погибнет. Действительно, подобное обвинение не было только злословием, а имело некоторые основания в намерениях и характере поведения правящей партии «Четырехсот». Ведь «Четыреста» желали во что бы то ни стало утвердить свое господство также и над союзниками; в худшем же случае, по крайней мере, сохранить свою независимость, держа в руках флот и укрепления города. Если даже и это окажется невозможным, то они, во всяком случае, не желали пасть первыми жертвами в результате восстановления демократии, а скорее принять врагов (отдав даже флот и укрепления города) и заключить с ними соглашение, лишь бы только самим остаться в живых и так или иначе сохранить власть над городом.

92. Поэтому олигархи велели энергично строить это укрепление (с калитками, входами и лазейками, по которым можно было провести врагов), для того чтобы своевременно его окончить. Разговоры об этом сначала велись втайне и в узком кругу недовольных. В это время на рынке в Афинах, при полном скоплении народа1, в нескольких шагах от здания совета внезапно был убит Фриних (вернувшийся из посольства в Лакедемон). Человек, нанесший удар, неизвестный перипол2, успел скрыться. Его сообщник, аргосец, был схвачен и по приказу «Четырехсот» подвергнут пытке. Однако имени подстрекателя он не открыл, но сказал только, что знает многих людей, которые собираются в доме начальника периполов и в других домах. Никаких последствий, однако, это дело не вызвало. Между тем Ферамен, Аристократ и другие их единомышленники стали действовать более решительно. Тем временем корабли из Ласа, обогнув вдоль побережья мыс Малею, бросили якорь в Эпидавре3 и оттуда по пути совершили набег на Эгину. Ферамен утверждал, что эти корабли, вероятно, никогда по пути на Евбею не зашли бы на Эгину и затем по возвращении оттуда не бросили бы якорь в Эпидавре, если бы их не вызвали с той целью, на которую он всегда указывал. Поэтому, повторял он, бездействовать далее невозможно. Всеобщее недовольство и подозрительность выразились во множестве мятежных речей, и наконец народ перешел к действиям. Гоплиты, строившие укрепление Эетионии в Пирее (среди них был и таксиарх Аристократ4 со своим отрядом), схватили Алексикла (стратега, назначенного олигархами, который был особенно связан с тайными обществами) и заперли его в одном из домов. Гоплитам помогали в этом и другие, между прочим, Гермон, начальник периполов, стоявших в Мунихии5. Важнее всего, однако, было то, что поступок этот одобряла вся масса гоплитов. «Четыреста», когда им во время заседания совета сообщили о происшествии, хотели тотчас же идти на сборные пункты и призвать граждан к оружию. Они стали угрожать Ферамену и его сторонникам. Ферамен же начал оправдываться и заявил, что готов идти вместе с ними освободить Алексикла. Затем, взяв с собой одного из военачальников из своей партии, Ферамен спустился в Пирей. С ним вместе отправились Аристарх и несколько молодых всадников6. В городе началось страшное смятение; граждане уже думали, что Пирей в руках мятежников и что пленник Алексикл убит, а жители Пирея ожидали, что горожане вот-вот нападут на них. Старшие граждане с трудом удерживали молодых людей, хватавшихся за оружие и метавшихся в разные стороны. Присутствовавший при этом Фукидид, афинский проксен из Фарсала7, смело старался преградить дорогу толпе и громко призывал не губить отечества, когда враг у ворот. Наконец граждане успокоились и прекратили свалку. Когда Ферамен прибыл в Пирей (сам он был также стратегом), то только для вида стал бранить гоплитов. Аристарх же и сторонники противной партии действительно распалились гневом на них. Однако эта брань не вызвала у гоплитов никакого раскаяния, и большинство из них направились разрушать укрепление. Гоплиты спрашивали Ферамена, считает ли он, что укрепление строится на благо государства и не лучше ли его разрушить. Ферамен отвечал: если они хотят разрушить укрепление, то он, со своей стороны, также не против этого. Тогда гоплиты и множество жителей Пирея взошли на укрепление и принялись срывать его. Гоплиты обратились к толпе с призывом: «всякий желающий правления «Пяти тысяч» вместо «Четырехсот» пусть идет и помогает нам разрушать укрепление». Ибо они все еще скрывали свои истинные взгляды под именем «Пяти тысяч» и не рисковали открыто заявить, что всякий из них желает демократического правления. Они опасались также, что «Пять тысяч» действительно могут избрать и как бы кто-нибудь, сказав соседу что-либо по неведению о демократии, не попал в беду. Поэтому и «Четыреста» вообще не желали выбирать «Пять тысяч» и вместе с тем показывать, что выборов не будет. Ведь участие столь многочисленного собрания в управлении государством в их глазах было бы, конечно, не чем иным, как настоящей демократией, тогда как неопределенность и тайна заставляли людей опасаться друг друга.

93. На следующий день «Четыреста», хотя и сильно встревоженные, собрались в здании совета. Гоплиты же в Пирее отпустили схваченного ими Алексикла и, разрушив укрепление, отправились в театр Диониса1 близ Мунихии. Там они с оружием в руках устроили народное собрание. Затем, приняв решение, немедленно выступили в город, где выстроились у храма Диоскуров2, готовые к бою. Здесь к ним явилось несколько уполномоченных от «Четырехсот». Они стали заговаривать с каждым гоплитом в отдельности, пытаясь убеждать казавшихся более благоразумными сохранять спокойствие и сдерживать остальных. Они уверяли также, что «Пять тысяч» в скором времени будут непременно назначены и имена их обнародованы и затем из их среды будут по очереди избираться (по усмотрению самих «Пяти тысяч») «Четыреста». До этих пор уполномоченные призывали их не губить города и не предавать его врагам. Между тем вся масса гоплитов3, когда многие граждане начали их уговаривать, стала спокойнее, чем раньше, и обратила свои мысли главным образом на опасное положение города. Сошлись наконец на том, чтобы созвать народное собрание в театре Диониса в определенный срок и уладить споры.

94. Когда наступил день созыва народного собрания и уже все собрались, пришло известие, что 42 корабля под командой Агесандрида плывут из Мегар вдоль побережья Саламина1. Каждый думал теперь, что это и есть именно та опасность, о чем их так часто предупреждал Ферамен и его сторонники, а именно, что корабли плывут к укреплению (которое теперь разрушено). Возможно, что Агесандрид действительно крейсировал у Эпидавра и в тамошних водах по предварительному уговору2. Впрочем, возможно, что он задержался здесь по собственному почину ввиду междоусобных волнений в Афинах, надеясь в нужный момент оказаться на месте3. Тотчас же при этой вести весь город устремился вниз, в Пирей: граждане полагали, что угрожающие им теперь военные действия непосредственно у самого входа в Пирейскую гавань гораздо опаснее войны с внешним врагом вдали от города. Одни садились на стоявшие в гавани корабли, другие спускали на воду корабли, остававшиеся на суше, третьи, наконец, охраняли стены и вход в Пирей.

95. Однако пелопоннесские корабли проплыли дальше и, обогнув мыс Суний, бросили якорь между Фориком и Прасиями1, а затем подошли к Оропу2. Афиняне тотчас же послали в Эретрию3 эскадру под начальством стратега Фимохаpa4. Они были вынуждены пустить в дело необученные еще экипажи, так как стремились как можно быстрее подать любой ценой помощь самой важной части своих владений (ведь для них при блокаде Аттики Евбея была всё). По прибытии туда афинская эскадра, вместе с бывшими уже на Евбее кораблями насчитывавшая 36 судов, сразу же была вынуждена принять бой. Агесандрид в полуденное время после завтрака вышел с эскадрой из Оропа в море (Ороп находится от города Эретрии на расстоянии приблизительно 60 стадий)5. Когда Агесандрид подошел со своей эскадрой, афинские военачальники стали также сажать команду на свои корабли, думая, что их люди находятся поблизости. Но афинские воины запасались съестным не на рынке, а в домах на окраине города, так как эретрийцы нарочно ничего им на рынке не продавали, чтобы посадка афинян на корабли замедлилась и неприятель успел напасть на них и вынудить выйти в море неподготовленными. При этом кто-то даже дал сигнал из Эретрии в Ороп, извещая, когда следует выйти в море и начинать атаку. При столь недостаточных приготовлениях афиняне вышли в море и приняли битву перед гаванью Эретрии. Некоторое время афиняне держались, но затем обратились в бегство, и враги преследовали их до берега. Всех афинян, кто, рассчитывая на дружбу, искал убежища в городе эретрийцев, постигла самая жестокая участь: они были перебиты жителями. Те же, кому удалось добраться до занятого афинянами укрепления в Эретрии6, спаслись, а также и экипажи кораблей, пришедших в Халкиду7. Пелопоннесцы захватили 22 афинских корабля, экипажи которых были частью перебиты, частью взяты в плен, и затем поставили трофей. Немного спустя пелопоннесцы подняли восстание против афинян на всей Евбее, кроме Орея⁸ (которым еще владели афиняне). Вслед за этим пелопоннесцы установили угодные им порядки на острове.

96. Когда известие о неудачной битве и восстании на Евбее пришло в Афины, там началось сильнейшее смятение, какого никогда прежде не бывало. Ни сицилийская катастрофа (сколь ужасной она ни казалась), ни другое несчастье так не устрашило афинян. Ведь войско на Самосе открыто восстало; других кораблей и экипажей для них у афинян больше не было; сам город был охвачен волнениями, причем никто не знал, когда вспыхнет мятеж. К тому же новое страшное несчастье повлекло за собой не только потерю флота, но (что было страшнее всего) также и Евбеи, от которой зависело снабжение Афин в большей степени, чем от Аттики. Как же афинянам было не прийти в отчаяние? Однако самой важной и ближайшей заботой афинян стало наблюдение за тем, как бы победоносные враги сразу не атаковали Пирей, где кораблей уже не было. И действительно, афиняне ждали с минуты на минуту нападения врага. Будь пелопоннесцы смелее, им легко было бы это сделать. Если бы неприятель оставался поблизости от Пирея на якоре, то, несомненно, усилилась бы междоусобная борьба в городе. Или же, оставаясь в афинских водах и продолжая блокаду, пелопоннесцы могли бы заставить афинскую эскадру в Ионии (хотя и враждебную олигархии) прийти на помощь своим близким и родному городу. Тогда Геллеспонт, Иония и все острова между Ионией и Евбеей, одним словом, вся афинская держава попала бы в руки пелопоннесцев. Однако не только в одном этом случае, но также и во многих других лакедемоняне оказались для афинян наиболее удобными противниками из всех возможных. Ведь эти два народа весьма различны по характеру: одни быстры в принятии решений и предприимчивы, другие медлительны и нерешительны1 (что было особенно на руку афинянам при их господстве на море). Этот взгляд подтверждается на примере сиракузян2, которые, будучи по характеру наиболее похожи на афинян, лучше всего сражались против них.

97. Итак, получив это печальное известие, афиняне все же укомплектовали экипажами 20 кораблей. Затем они тотчас же созвали народное собрание— впервые тогда на прежнем месте1, на так называемом Пниксе2. На этом собрании они отстранили «Четырехсот» от власти и решили передать управление государством «Пяти тысячам» граждан. К числу последних, однако, должны были принадлежать только те граждане, кто мог на свои средства доставать себе тяжелое вооружение3. Никто не должен был получать жалованье за исполнение каких-либо государственных должностей под страхом проклятия. Впоследствии на многих других народных собраниях афиняне учредили законодательные комиссии4 и выносили дальнейшие постановления о будущем государственном устройстве. Этот государственный строй (по крайней мере в ранний период) представляется самым лучшим у афинян (во всяком случае на моей памяти). Действительно, это было благоразумное смешение олигархии и демократии. Таким образом, это государственное устройство впервые вывело афинское государство из того тяжелого состояния, в котором оно находилось. Затем было решено возвратить из изгнания Алкивиада и некоторых других изгнанников. Отправили послов к Алкивиаду, а также к войску на Самосе, которому было приказано приняться за дело продолжения войны.

98. Когда дело в собрании приняло такой оборот, Писандр, Алексикл и все остальные главари олигархов1 тотчас же бежали в Декелею. Только один Аристарх, бывший тогда стратегом, быстро собрал некоторое число стрелков2 (самых диких варваров) и отправился в Эною3. Это было афинское укрепление на границе с Беотией, которое в это время по собственному почину4 осаждали коринфяне, призвав на помощь беотийцев (коринфяне желали отомстить за то, что некоторое число их людей при возвращении из Декелей5 было атаковано и перебито гарнизоном Энои). По уговору с коринфянами Аристарх обманул защитников Энои, объявив, будто в Афинах заключен мир с лакедемонянами, поэтому нужно передать укрепление беотийцам. Защитники поверили ему как стратегу, так как, находясь в осаде, они ничего не знали о положении в городе и, заключив соглашение о свободном выходе, покинули Эною. Таким образом беотийцы захватили покинутую Эною, а в Афинах окончилось олигархическое правление и гражданская смута.

99. Этим летом, приблизительно в ту же пору, Миндар перевел пелопоннесскую эскадру из Милета в Геллеспонт при следующих обстоятельствах. Ни один из уполномоченных Тиссаферна после его отъезда в Аспенд не доставлял жалованья эскадре, а также ни финикийский флот, ни сам Тисса-ферн не появлялись. Филипп1, отправившийся вместе с Тиссаферном, и бывший тогда в Фаселиде2 спартиат Гиппократ3 сообщили наварху Миндару, что финикийская эскадра едва ли придет и что Тиссаферн коварно обманывает их. В это время Фарнабаз пригласил пелопоннесцев к себе, надеясь с помощью их эскадры призвать к восстанию еще верные афинянам города своей сатрапии и, подобно Тиссаферну, извлечь из этого выгоду. Итак, Миндар в строгом боевом порядке вышел из Милета с эскадрой в 73 корабля и взял курс на Геллеспонт по неожиданно поданному сигналу, чтобы афиняне на Самосе ничего не знали. Еще ранее, тем же летом, в Геллеспонт отплыли 16 кораблей и опустошили часть Херсонеса. Между тем застигнутый бурей Миндар был отнесен к Икару4 (где и задержался на 5 или 6 дней из-за непогоды) и оттуда прибыл на Хиос.

100. При известии об уходе эскадры Миндара из Милeтa, Фрасил тотчас же отплыл из Самоса1 со своими 55 кораблями, спеша преградить неприятелю путь к Геллеспонту. Услышав, что Миндар на Хиосе, и полагая, что неприятель может там задержаться, Фрасил поставил сторожевые посты на Лесбосе и на материке2 против острова, чтобы наблюдать за движением вражеской эскадры, куда бы она ни направилась. Сам же Фрасил взял курс вдоль побережья острова на Мефимну, приказав жителям заготовить муку и прочие съестные припасы3, чтобы делать с Лесбоса набеги на Хиос, на случай, если Миндар задержится там дольше. Вместе с тем Фрасил хотел напасть на Эрес на Лесбосе (так как этот город восстал) и, если возможно, захватить его. Несколько весьма влиятельных изгнанников из Мефимны переправились из Кимы по суше приблизительно с 50 гоплитами-добровольцами4 и набранными на материке наемниками (всего около 300 человек). Во главе с фиванцем Анаксандром5 (избранным из-за его племенного родства с лесбосцами)6 они сначала атаковали Мефимну. Нападение, однако, было отбито подоспевшим афинским гарнизоном из Митилены. После того как афиняне отбросили их, они перешли гору7 и подняли восстание в Эресе. Итак, Фрасил взял курс на Эрес, решив всеми своими силами атаковать город. У Эреса он застал Фрасибула с 5 кораблями с Самоса, прибывшего к городу при известии о высадке там изгнанников из Мефимны. Однако Фрасибул прибыл слишком поздно и не мог уже предупредить восстание; поэтому он бросил якорь у Эреса с целью блокировать город. Здесь к Фрасилу присоединилось еще 2 корабля, возвращавшихся из Геллеспонта, и отряд кораблей из Мефимны. Вся афинская эскадра насчитывала теперь 67 кораблей, из экипажа которых военачальники сформировали войско и с помощью осадных машин и другими всевозможными средствами намеревались взять Эрес.

101. Между тем Миндар и пелопоннесская эскадра у Хиоса приняла на борт запас продовольствия на 2 дня и, получив от хиосцев по три хиосские сороковины1 на каждого воина, на третий день поспешно вышла с Хиоса, держа курс, однако, не в открытое море (во избежание встречи с неприятелем у Эреса), а вдоль материкового побережья, вправо от Лесбоса. В гавани острова Картериев2, в Фокейской области, пелопоннесцы бросили якорь и в полдень позавтракали, а на пути вдоль кимейского побережья — пообедали у материковых Аргинусских островов3, против Митилены. Оттуда глубокой ночью они продолжали путь вдоль побережья и прибыли к Гарматунту (на материке, против Мефимны), где вновь в полдень позавтракали. Затем быстро двинулись дальше вдоль побережья, держа курс на Лект4, Ларису, Гамаксит5 и соседние места, и незадолго до полуночи прибыли в Ретий6, находящийся уже в Геллеспонте. Некоторые корабли, впрочем, бросили якорь у Сигея7 и других соседних пунктов.

102. Между тем афинская эскадра из 16 кораблей, стоявшая на якоре у Сеста1, получила сообщение от сигнальщиков, заметивших множество огней у неприятеля на берегу, о том, что пелопоннесцы входят в пролив. В ту же ночь афиняне со всей поспешностью приблизились к Херсонесу, держа курс на Элеунт2 с намерением выйти в открытое море до подхода неприятеля. Афинянам удалось незаметно пройти мимо неприятельской эскадры из 16 кораблей у Абидоса, хотя подплывающие корабли Миндара заранее предупреждали о том, что следует бдительно следить за намеревающимися ускользнуть афинянами. На рассвете афиняне увидели эскадру Миндара, который тотчас же бросился их преследовать. Большинство афинских кораблей, хотя и не все, успели все же спастись бегством к Имбросу и Лемносу, но четыре корабля в арьергарде попали в руки врагов у Элеунта. Один корабль, севший на мель у святилища Протесилая3, был захвачен вместе с экипажем, два других — без экипажа, а один — порожний — сожжен у Имброса.

103. После этого в тот же день пелопоннесцы присоединили к своим корабли1 из Абидоса и остальные (всего у них было теперь 86 кораблей) и начали блокаду Элеунта; но так как город не сдавался, то они отплыли назад к Абидосу. Между тем афиняне у Эреса, обманувшись в своих расчетах на разведчиков2 и полагая, что неприятель не сможет незаметно пройти мимо, продолжали спокойно осаждать город. Затем, поняв свою ошибку, афиняне, тотчас же снявшись с якоря, взяли курс на Геллеспонт. Встретив на пути два пелопоннесских корабля (которые, увлекшись преследованием3, слишком смело зашли в открытое море), афиняне захватили их. На следующий день афиняне прибыли в Элеунт и бросили там якорь; здесь корабли, нашедшие убежище на Имбросе, соединились с ними. В течение следующих пяти дней афиняне готовились к предстоящему морскому сражению.

104. После этого началась морская битва, и ход ее был следующим: афиняне выстроились в одну линию и поплыли вдоль побережья к Сесту. Пелопоннесцы же, заметив движение неприятеля, также вышли из Абидоса. Как только противники увидели, что пора начинать бой, афиняне со своими 76 кораблями растянули боевую линию на обоих флангах вдоль Херсонеса от Идака до Арриан1. Пелопоннесцы же (у них было 86 кораблей) растянулись от Абидоса до Дардана2. На правом фланге у пелопоннесцев стояли сиракузские корабли, а на левом — сам Миндар со своими самыми быстроходными судами. У афинян на левом фланге командовал Фрасил, а на правом — Фрасибул (другие военачальники стояли каждый в определенном месте). Пелопоннесцы спешили первыми начать битву. Их план был таков: охватить левым крылом правое крыло афинян и таким образом отрезать неприятелю выход из пролива; одновременно же в центре оттеснить врагов к ближайшему берегу. Афиняне, разгадав план противника, вытянули линию своих кораблей на той стороне, где он хотел преградить им путь (здесь афинские корабли превосходили неприятельские скоростью хода). Левое крыло афинян между тем уже миновало мыс под названием Киноссема3. При этом центр афинской боевой линии поредел и ослабел, корабли стояли далеко друг от друга (тем более что и число их было меньше, чем у противника) и из-за острого выступа берега около Киноссемы нельзя было видеть того, что происходило по ту его сторону.

105. Итак, Пелопоннесцы атаковали центр афинян, оттеснили их к берегу и, одержав решительную победу, преследовали неприятеля на суше. Помочь центру не могли ни Фрасибул с правого фланга (из-за множества теснивших его вражеских кораблей), ни Фрасил с левого фланга, так как здесь из-за выступа мыса Киноссема нельзя было видеть, что происходит в центре1. К тому же афинянам приходилось иметь дело с равной им по числу кораблей эскадрой сиракузян2 и прочих неприятелей, и это препятствовало их свободному маневрированию. Но когда победоносные пелопоннесцы уже безбоязненно пустились преследовать отдельные вражеские корабли, часть их, потеряв боевой порядок, пришла в расстройство. Фрасибул и его корабли, заметив это, прекратили вытягивание своего фланга и затем повернули на корабли противника, отбили их натиск и обратили в бегство. Потом они обратились против победоносной части кораблей пелопоннесской эскадры в центре, шедших вразброд, и ударили по ним так, что те без боя обратились в бегство. Сиракузяне также не устояли под натиском кораблей Фрасибула и бежали тем скорее, что увидели бегство остальных.

106. После разгрома большинство пелопоннесцев бежали сначала к реке Мидию1, а потом в Абидос. Афиняне захватили лишь небольшое количество кораблей противника, так как при узости Геллеспонта у врагов всегда была возможность найти где-нибудь поблизости убежище для своих кораблей. Тем не менее эта морская победа пришла к афинянам в самый нужный момент. Действительно, до этой своей победы афиняне из-за множества мелких неудач2 и катастрофы в Сицилии страшились пелопоннесского флота. Теперь же они перестали упрекать себя и уже больше не считали пелопоннесцев равными себе соперниками на море. Все же афиняне захватили некоторое число неприятельских кораблей: 8 хиосских, 5 коринфских, 2 ампракийских, 2 беотийских и по одному левкадскому, лакедемонскому, сиракузскому и пелленскому. Сами афиняне потеряли 15 кораблей. На мысе Киноссемы они поставили трофей, собрали обломки своих кораблей и выдали неприятелям по договору о перемирии тела их погибших. Затем они отправили в Афины триеру с известием о победе. По прибытии триеры в Афины граждане едва верили своему счастью после недавних бедствий на Евбее и во время смуты в городе: теперь положение не казалось им безнадежным, и они надеялись, что, действуя энергично, еще смогут выиграть войну.

107. На четвертый день после битвы афиняне, спешно починив свои корабли, вышли из Сеста, держа курс на восставший Кизик1. У Гарпагия и Приапа2 они заметили стоявшие на якоре 8 пелопоннесских кораблей из Византии3 и немедленно атаковали их. После схватки на суше они разбили сухопутный отряд пелопоннесцев и захватили корабли. Затем афиняне подошли к Кизику, не имевшему стен, и, подчинив своей власти город, заставили уплатить контрибуцию. Тем временем пелопоннесцы вышли из Абидоса в Элеунт и увели оттуда захваченные у них афинянами корабли (которые еще держались на плаву; остальные сожгли жители Элеунта). Затем они отправили Гиппократа4 и Эпикла на Евбею за находившимися там кораблями5.

108. Приблизительно в это время прибыл на Самос Алкивиад с 13 кораблями из Кавна и Фаселиды с известием, что ему удалось помешать соединению финикийского флота с пелопоннесцами и что Тиссаферн относится более благосклонно к афинянам, чем раньше1. Вдобавок к своим прежним кораблям Алкивиад укомплектовал экипажем 9 кораблей, взыскал большую контрибуцию с галикарнасцев и укрепил Кос. После этого он поставил правителя на Косе и под осень возвратился на Самос. Между тем Тиссаферн2, услышав, что пелопоннесская эскадра отплыла из Милета в Геллеспонт, выступил из Аспенда и отправился в Ионию. Во время пребывания пелопоннесцев в Геллеспонте жители Антандра3 (по происхождению эолийцы) получили от них из Абидоса отряд гоплитов (который они провели через гору Иду и приняли в свой город), потому что перс Арсак, подчиненный Тиссаферну правитель, коварно поступил с ними. Этот Арсак, после того как афиняне из-за очищения Делоса изгнали его жителей4 (и те поселились в Атрамиттии), скрывал свою вражду к ним, призвал их в поход якобы против какого-то тайного врага. Он вывел затем из города самых лучших из воинов как друзей и союзников и, в то время как они, ничего не подозревая, завтракали, велел окружить своими воинами и перебить дротиками. Этот гнусный поступок внушил остальным жителям Атрамиттия5 опасение, как бы Арсак и им не причинил теперь чего-либо подобного. И так как он возложил на них еще и другие тяготы, уже совершенно невыносимые, то атрамиттяне изгнали его гарнизон из своего акрополя.

109. После происшествий в Милете1 и Книде (где гарнизоны Тиссаферна также были изгнаны) Тиссаферн, получив сообщение о новом поступке пелопоннесцев, решил, что теперь у него отношения с ними совершенно испорчены, и опасался дальнейших неприятностей с их стороны. К тому же он был сильно раздражен, обнаружив, что Фарнабазу удалось гораздо скорее, с меньшими издержками привлечь на свою сторону2 пелопоннесцев и тот удачнее действовал, воюя с афинянами, чем он, Тиссаферн. Поэтому Тиссаферн решил отправиться к ним в Геллеспонт, чтобы пожаловаться на их поступок у Антандра и под самым благовидным предлогом отвести от себя упреки по поводу задержки финикийской эскадры и прочего. Прибыв сначала в Эфес, Тиссаферн принес жертву Артемиде. С окончанием следующей за этим летом зимы окончился двадцать первый год войны.