"Леонид Жирков. Счастливчик (не оконч.) " - читать интересную книгу автора

Произошло очень важное событие в нашей жизни, отныне "Мы под
знаменем!" и мы становились "зеркалом" училища, в котором учимся. И по тому,
как юнкер был одет, подтянут, воспитан, как вел себя в обществе, судили не
только о нем, но и о нашем училище в целом. О чем нам постоянно напоминали
наши командиры.
Нельзя не сказать несколько слов и о такой традиции российских военных
училищ, как "цук". Изобретение это было немецкое и принимало среди их
студенчества совершенно извращенные формы. У нас, старший курс, частенько
"экзаменовал" младших, не превышая, однако, известных пределов. Согласно
традициям, старший, не смел, задевать самолюбие и честь младшего.
Учитывая свободолюбивый нрав сибиряков, пресловутое "цуканье" так
распространенное в военных училищах Европейской России у нас не получило
"вида на жительство".
Да, конечно юнкеров первого курса называли "зверями", а второй курс
гордо именовал себя "господа обер-офицеры", но в этом, пожалуй, и было
единственное различие.
Доходили слухи, что в Оренбургском кавалерийском училище рассаднике
"цука", "господа обер-офицеры" катались на своих "зверях" в туалетные
комнаты в ночное время, если у них
было желание облегчиться. У нас ничего подобного не было, да и быть не
могло. Юнкер младшего курса имел своего "дядьку" из числа юнкеров старшего
курса, который помимо курсового офицера проверял знание уставов, писанных и
не писаных правил, строевой выправки, подтянутости и бравого вида.
По-товарищески как более опытный служака поправлял и указывал на недостатки.
Но и все.

* * *

В отпуск из Училища отпускали по субботам после завтрака на,
воскресенье, по праздникам и по средам. Все желающие идти в отпуск должны
были записаться в книгу, которая подписывалась ротным командиром капитаном
Карелиным, которого за рост и нескладность прозвали "статуей командора".
Случалось, что за какую-нибудь провинность, запись из книги вычеркивали.
В течение целых двух лет, особенно на младшем курсе, процедура
увольнения в отпуск, была для юнкеров сложная и довольно страшная. Рядом с
главной лестницей, на площадке перед дежурной комнатой, стояло огромное
зеркало, больше человеческого роста. Дежурный по училищу офицер отпускал
юнкеров в определенные часы, в два, в четыре и в шесть. К этому часу со всех
четырех рот на площадку перед зеркалом собирались группы юнкеров, одетых,
вымытых и вычищенных так, что лучше и нельзя. Все, что было на юнкере
медного, герб на шапке, бляха на поясе, вензеля на погонах, пуговицы, все
было начищено толченым кирпичом и блестело ослепительно. На шинели ни
пушинки и все складки расправлены и уложены. Перчатки белее снега. Сапоги
сияли, синим блеском. Башлык, если дело было зимою, сзади не торчал колом, а
плотно прилегал к спине, спереди же лежал крест-накрест, правая лопасть
сверху и обе вылезали из-под пояса ровнехонько на два пальца, не больше и не
меньше. В таком великолепии собирались юнкера перед зеркалом, оглядывая
себя, и друг друга, и всегда еще находя что-нибудь разгладить, подтянуть или
выправить. Наконец, били часы, и из дежурной комнаты раздавался голос