"Андре Жид. Страницы из дневника" - читать интересную книгу автора

колеблются, стоит ли ее благодарить, а это означает, что она теряет свое
моральное преимущество, которым могла располагать, отказавшись от долгов.
Политики могут много разговаривать о "моральных преимуществах", но сами
отлично знают, что верят им только простофили.
С тех пор, как у меня пропало хорошее настроение, я постоянно боясь
омрачить радость ближнего. Лучше всего я себя чувствую, когда могу усилить
чью-нибудь радость.
Я постоянно восхищаюсь уравновешенными людьми: они никогда не сделают
промаха. А я благодаря своей бессоннице никогда не могу на себя положиться.
Вот откуда у меня боязнь всевозможных свиданий и приглашений... Вдруг теряю
самообладание; зато я могу представить себе положение тех, кто совсем его
лишен. Я жалок только по временам. Даже падая в пропасть, я чувствую, что
могу вскоре подняться. Тогда я прячусь, словно больной пес; стараясь никого
не видеть, жду, пока это пройдет.
Безнадежная монотонность записок Барреса (третий том). Мысль на привязи
и вечно крутиться вокруг своей конуры. Цепь эту он надел на себя сам, но не
обошлось и без помощи Тэна.
Интересная страница о Гюго ("Воспоминания Мориса", стр. 167 и сл.).
Если ее отбросить, какая скучища эти записки Барреса! Все, что он любит,
все, чем он интересуется, все, чем он любуется, - все это так далеко от
меня... Идя в кафешантан, он боится испортить свой "вкус"! Что за тупые
педанты выйдут из тех, кто поддается его влиянию! Ложный вкус, ложное
достоинство, ложная поэзия и подлинная любовь к ложному величию; но что не
может не трогать в нем, - это его безукоризненная честность. В его
привязанности к Лотарингии есть даже нечто патетическое - "в том, по
крайней мере, могу быть убежден, что здесь не ошибаюсь".
В третьем томе его сочинений тщетно ищешь мучительных признаний,
которые отдали бы его на милость нашей критике и нашим симпатиям.
Когда он говорит о какой-нибудь книге, мне всегда за его словами
чудится услужливый друг-приятель, внушивший ему все это. Когда он цитирует,
я всегда сомневаюсь, чтобы он читал написанное перед цитатой и после нее.
Слишком хорошо я знаю, как он пользовался чужими сведениями. У него почти
совершенно не было интереса к книгам (мне припоминается, что на улице
Лежандр, на полках за фальшивыми переплетами скрывались гребни, щетки и
флаконы духов). В чужих описаниях он ищет чего-нибудь годного для укрепления
и поддержания собственных познаний, а в поэзии, и то лишь иногда, какой-то
смутной экзальтации. Думаю, что у него совершенно отсутствовал интерес к
естественным наукам.
И вдруг две поразительные страницы - "Рассказ о посещении
странноприимного дома" - могут быть сравнены с "Choses vues"* Гюго; они
показывают, что мог бы дать Баррес, если своим советчиком сделал бы самого
себя, а не носился бы со "своими" покойничками. Эти страницы - прекрасны. В
антологию Барреса их непременно нужно включить: они освещают его с самой
лучшей стороны.
_______________
* "Виденное". (Прим. перев.) _______________
Удобные идеи ложны...
Заправский журналист никогда не напишет: "они готовы начать переговоры
с Советами", а непременно: "они готовы игнорировать все преступления
прошлого и нежно пожать кровавую руку московских палачей". Вся статья