"Андре Жид. Урок женам" - читать интересную книгу автора

нее, и когда они спорят, что, к сожалению, случается слишком часто, мама
говорит сним таким тоном, что мои симпатии бывают на его стороне даже в тех
случаях, когда я не могу признать его правоту. Он говорит, что не верит в
рай, но аббат Бредель отвечает ему, что он вынужден будет в него поверить,
когда он там окажется и будет спасен вопреки своей воле, во что я верю всем
сердцем.
Как грустно бывает от ссор, случающихся в таких дружных семьях, как
наша, особенно если, проявил немного доброй воли, было бы так легко прийти к
согласию! Во всяком случае, ничего подобного с Робером опасаться не
приходится, ибо я ни разу не видела, чтобы он, находясь в церкви, не
помолился, а кроме того, помыслы у него самые благородные. Не могу поверить,
что "Либр пароль" -- плохая газета, как говорит папа, который читает только
"Тан". А на второй день в пансионе Жерара, когда папа и Робер оказались
наедине в курительной, я подумала, что столкновения между ними не избежать.
Дверь салона была настежь открыта, и я могла видеть, как они, сидя в
креслах, читали каждый свою газету. Робер, пролистав свою, имел
неосторожность протянуть ее папе, сказав при этом несколько слов, которых я
не расслышала, но папа пришел в такую ярость, что опрокинул на свои светлые
брюки чашку кофе, которая стояла на подлокотнике его кресла. Робер принялся
многословно извиняться, но в действительности он был не виноват. И когда
папа вытирал кофе носовым платком, Робер, заметивший, что я нахожусь в
салоне, незаметно сделал в мою сторону быстрый, но очень красноречивый жест,
в котором он так комично выразил свое сожаление, что я не могла удержаться
от смеха и быстро отвернулась, так как могло показаться, что я смеялась над
папой.
А на шестой день нашего пребывания у папы случился приступ подагры...
Радоваться этому, конечно, ужасно!.. Разумеется, я сказала, что останусь в
пансионе, чтобы составить компанию и почитать ему, но стояла прекрасная
погода, и он настоял на том, чтобы я шла гулять. Тогда, воспользовавшись его
отсутствием, я отправилась посмотреть Испанскую капеллу, потому что сам он
примитивистов не любит. И конечно же, я встретила там Робера и не могла не
заговорить с ним. Впрочем, и после того, как он выразил удивление по поводу
того, что видит меня одну, и очень вежливо справился о состоянии здоровья
отца, мы говорили только о живописи. Я была почти рада своему невежеству,
ибо это давало ему возможность рассказывать мне обо всем. У него была с
собой толстая книга, но ему не надо было ее открывать, так как он знал
наизусть имена всех старых мастеров. Я не смогла сразу же разделить его
восхищения фресками, которые мне тогда казались довольно бесформенными, но я
чувствовала, что все, что он мне говорил, было справедливо, и моим глазам
открывалось много новых качеств, которые я сама не смогла бы оценить. Затем
я позволила ему затянуть себя в монастырь св. Марка, где мне показалось, что
я впервые стала понимать живопись. Было настолько восхитительно отрешиться
от всего, забыться вдвоем перед великой фреской Анджелико, что непроизвольно
я взяла его за руку и заметила это только тогда, когда в маленькую часовню,
где до этого мы были одни, вошли другие люди. Впрочем, Робер не говорил
ничего такого, что папа не должен был слышать. Но вернувшись в пансион, я не
осмелилась рассказать папе об этой встрече. Конечно, нехорошо было скрывать
от него то, что произвело на меня глубокое впечатление, -- даже я не могла
больше ни о чем другом мечтать. Но когда некоторое время спустя я призналась
аббату в том, что "солгала", промолчав, он постарался меня успокоить.