"Сергей Жемайтис. Клипер "Орион" (полностью) " - читать интересную книгу автора

верхом, а я вот так раскину руки и взаправду полечу. Я тоже сын океана и
ветра. Сделаю круг над "Орионом", потом полечу над бухтой, над городом. Вот
ахнут англичане..."
К действительности Лешку вернул голос унтер-офицера Бревешкина,
непревзойденного "словесника". Унтер давно наблюдал за юнгой, ему тоже
нравился смелый мальчишка, и у него так и чесался язык гаркнуть на него,
просто так, для поощрения и поднятия духа, да по палубе проходил боцман, а
Бревешкин знал службу. Сейчас боцман лясничал на баке, а унтер отвечал за
всю фок-мачту и, следовательно, за Лешку Головина, торчавшего на ней и
готового каждую секунду сорваться и грохнуться о палубу. Лешка, раскинув
руки, стоял уже на одной ноге и, казалось, чудом сохранял равновесие.
Веснушчатое лицо Бревешкина побагровело, глаза округлились. Матросы,
следившие за ним, оставили работы и замерли в выжидательных позах.
По бухте пронесся нечеловеческий, прямо-таки звериный рык. Будто
крупный хищник выходил на охоту, оповещая окрестности о своих недобрых
намерениях.
Прочистив горло, унтер рявкнул:
- На марсе... - И затем последовала рулада из ругательств,
переплетающихся самым неожиданным образом с упоминанием святых апостолов,
лешкиных родственников, бегучего и стоячего такелажа, плимутской бухты,
города, Британских островов и дна морского. Переведя дух, он приказал: -
Вниз, пулей! - И закончил новым невообразимо нелепым словоизвержением.
Матросы по-разному оценивали "художественность" Бревешкина:
положительные, степенные люди из верующих высказывали явное неодобрение,
были и восторженные поклонники его таланта, и завистники, старавшиеся
умалить его "мастерство", приводя примеры вроде: "Это что, вот когда я ходил
на "Керчи", там боцман извергался, так извергался, мороз по коже брал - до
чего ловко, собака, нанизывал".
Неодобрительно покачивая головой, матрос первой статьи Громов подошел к
Бревешкину:
- Разрешите обратиться, гражданин унтерцер!
- Давай обращайся... Что там у тебя?
- Да ничего особенного, а только насчет вашей ругани несусветной
хочется напомнить, что командир строго запретил лаяться.
- Что-о?! - рявкнул было Бревешкин, да сразу осекся под смелым взглядом
матроса первой статьи. - Ты что, порядка не знаешь? - начал он
непривычно-просительным тоном, крякая и сбиваясь на каждом слове. Уж больно
большим влиянием стал пользоваться Громов среди матросов, особенно из
бедняков и рабочих, а таких на клипере насчитывалось больше половины всего
рядового состава... - Ты не очень-то лезь с выговорами. Как-никак все же сам
понимаешь, что я не кто-нибудь!
- Мое первое начальство. Это мне известно, и я вам по службе всегда
подчиняюсь.
- Ну, а сейчас что липнешь? Уж и слова сказать нельзя? Какой моряк
может обойтись без словесности? Тем более что командир на берегу, а
некоторым господам офицерам даже нравится "морское слово". - Он кивнул в
сторону вахтенного офицера. - Белобрысенький даже в книжечку записывает,
когда кто произнесет что позабористей. И сейчас строчит. Видишь? А ты
говоришь! Понимать надо! Что же, теперь, при новой власти, если она и
завелась гдей-то, так онеметь моряку? Язык вырвать?