"Сергей Жемайтис. Клипер "Орион" (полностью) " - читать интересную книгу автораверхом, а я вот так раскину руки и взаправду полечу. Я тоже сын океана и
ветра. Сделаю круг над "Орионом", потом полечу над бухтой, над городом. Вот ахнут англичане..." К действительности Лешку вернул голос унтер-офицера Бревешкина, непревзойденного "словесника". Унтер давно наблюдал за юнгой, ему тоже нравился смелый мальчишка, и у него так и чесался язык гаркнуть на него, просто так, для поощрения и поднятия духа, да по палубе проходил боцман, а Бревешкин знал службу. Сейчас боцман лясничал на баке, а унтер отвечал за всю фок-мачту и, следовательно, за Лешку Головина, торчавшего на ней и готового каждую секунду сорваться и грохнуться о палубу. Лешка, раскинув руки, стоял уже на одной ноге и, казалось, чудом сохранял равновесие. Веснушчатое лицо Бревешкина побагровело, глаза округлились. Матросы, следившие за ним, оставили работы и замерли в выжидательных позах. По бухте пронесся нечеловеческий, прямо-таки звериный рык. Будто крупный хищник выходил на охоту, оповещая окрестности о своих недобрых намерениях. Прочистив горло, унтер рявкнул: - На марсе... - И затем последовала рулада из ругательств, переплетающихся самым неожиданным образом с упоминанием святых апостолов, лешкиных родственников, бегучего и стоячего такелажа, плимутской бухты, города, Британских островов и дна морского. Переведя дух, он приказал: - Вниз, пулей! - И закончил новым невообразимо нелепым словоизвержением. Матросы по-разному оценивали "художественность" Бревешкина: положительные, степенные люди из верующих высказывали явное неодобрение, были и восторженные поклонники его таланта, и завистники, старавшиеся на "Керчи", там боцман извергался, так извергался, мороз по коже брал - до чего ловко, собака, нанизывал". Неодобрительно покачивая головой, матрос первой статьи Громов подошел к Бревешкину: - Разрешите обратиться, гражданин унтерцер! - Давай обращайся... Что там у тебя? - Да ничего особенного, а только насчет вашей ругани несусветной хочется напомнить, что командир строго запретил лаяться. - Что-о?! - рявкнул было Бревешкин, да сразу осекся под смелым взглядом матроса первой статьи. - Ты что, порядка не знаешь? - начал он непривычно-просительным тоном, крякая и сбиваясь на каждом слове. Уж больно большим влиянием стал пользоваться Громов среди матросов, особенно из бедняков и рабочих, а таких на клипере насчитывалось больше половины всего рядового состава... - Ты не очень-то лезь с выговорами. Как-никак все же сам понимаешь, что я не кто-нибудь! - Мое первое начальство. Это мне известно, и я вам по службе всегда подчиняюсь. - Ну, а сейчас что липнешь? Уж и слова сказать нельзя? Какой моряк может обойтись без словесности? Тем более что командир на берегу, а некоторым господам офицерам даже нравится "морское слово". - Он кивнул в сторону вахтенного офицера. - Белобрысенький даже в книжечку записывает, когда кто произнесет что позабористей. И сейчас строчит. Видишь? А ты говоришь! Понимать надо! Что же, теперь, при новой власти, если она и завелась гдей-то, так онеметь моряку? Язык вырвать? |
|
|