"Сергей Жемайтис. Вечный ветер (Другое название - Плавающий остров)" - читать интересную книгу автора

жалкие плоды. "Звездная пыль" была сложнейшим синтезом, где главный
компонент составляло мое чувство к Биате.
Так Биата стала обладательницей уникального соединения ароматического
ряда, названного ею "Звездной пылью".
До меня доносился нежно-грустный запах, в нем было что-то музыкальное.
"Пусть, - думал я, - пусть он ей вечно напоминает обо мне, о нашей нелепой
ссоре. Он неистребим, все ее вещи, она сама всегда будут излучать "Звездную
пыль".
Почему-то эта сентенция доставила мне горькое удовлетворение.
Биата что-то говорила Косте. Склонив голову, она пальцем трогала его
рукав.
По временам доносился гул стартовых дюз, низкие гудки буксиров,
отвозивших корабли от посадочных галерей к взлетным полосам, и шипение
автокаров, везущих мимо нас более солидных путешественников. Я с деланным
равнодушием повернулся спиной к Биате и Косте и тоскливо обводил глазами
зал, напоминающий крытый стадион для зимних соревнований по легкой атлетике,
только гораздо больше и красивей.
Я старался думать с критической горечью, что это здание, в которое
вложили столько труда, лишено теплоты, что в нем почему-то чувствуешь себя
одиноким, каким-то затерянным, словно вдруг очутился в редком уголке Сахары
или Каракумов, где еще не побеждены пески. Единственное, что радовало взор,
был золотистый паркет с просвечивающими пятнами и узором орнамента,
созданным мастерами школы Васильева, художника-психоаналитика. Стоило
вглядеться пристально в пол, как пятна и линии начинали формироваться в
реальные картины. Они рождались в подсознании и проецировались с
удивительной отчетливостью на полу. Я увидел портрет Биаты, словно на
витраже, созданном мастером прошлых веков. Лицо ее было таким строгим и
отрешенным, что у меня мороз пробежал по коже. Мне пришлось уже испытать
нечто похожее, когда я впервые оказался в состоянии невесомости. Все
привычное уходило из-под ног, руки ловили пустоту. Но тогда это необычное
состояние длилось недолго, несколько десятков секунд, я был подготовлен к
нему и быстро овладел собой. И пришло изумление перед необычным, быстро
сменившееся радостью нового ощущения.
Сейчас я не чувствовал этой радости. Мне вдруг стало страшно, как в
детстве, когда я, тайком пробравшись в библиотеку дедушки, стал
просматривать магнитные записи, взятые из Центрального исторического музея.
На маленьком экране я увидел поле, обломки машин, среди них стоял мальчик
одних лет со мной. К мальчику подошел человек в странной черной форме и
выстрелил ему в лицо...
Робот называл номер рейса и минуты, оставшиеся до отлета. Товарищи
хлопали меня по плечу, что-то говорили и с шумом усаживались в автокар или
убегали за скользящим пятном света. Кто-то сказал:
- Он погрузился в нирвану, не мешайте ему, идущему по пути
совершенства.
- Прощай! Ну прощай же! Костя, что с ним?
Биата смотрела на меня. Глаза ее были ласково-строги.
- Он дозревает, как йог, - объяснил Костя. - Его опасно выводить из
этого состояния.
И они захохотали. Подкатил сиреневый автокар. Такие автокары доставляли
пассажиров только на космодром.