"Владимир Карпович Железников. Таня и Юстик (Повесть) " - читать интересную книгу автора

- Миколас, в другой раз, - попросила Даля.
Она опять хотела помешать их разговору.
- Нет, нет, - сказал папа, - сейчас.
- Уже ночь, - сказала Даля. - Мы разбудим детей.
- Он стоял здесь, - вдруг сказал папа.
Я приоткрыла глаза, потому что мне было очень интересно, где стоял он
тогда. Я видела папину руку, которая протянулась к стене, и мне почему-то
стало жутковато, и я зажмурила глаза, и еще я подумала, как сейчас трудно
папе. Он, вероятно, видел своего отца, будто тот живой, будто стоит у этой
стены.
- Ему трудно было держать меня на руках, и он прислонился к стене,
чтобы не упасть, - сказал папа.
Бачулис покашлял, но промолчал.
Я знала, что папу принес дедушка. Впервые назвала его про себя
дедушкой, потому что трудно называть так человека, которого никогда не
видела. Но теперь он вдруг стал для меня как живой, я ведь столько про
него знала. Значит, ему трудно было держать папу на руках, и он
прислонился к стене. "Завтра надо будет постоять около этой стены", -
подумала я.
- Он был выносливый, - сказал папа. - Двое суток нес меня голодный,
контуженый. - И попросил: - Расскажи мне, Миколас. Я ничего не помню.
Я открыла глаза: они все трое стояли. "Ну, ну, - хотела я крикнуть
Бачулису, - расскажи ему, он ведь тебя просит! Ему это надо. И бабушка
дома нас ждет, и ей надо еще больше, чем ему. Она прожила с дедушкой
двадцать пять лет одной жизнью, так бабушка мне говорила, и не проходит
дня, чтобы она его не вспомнила. Бабушка собиралась ехать вместе с нами,
но в последний день передумала, сказала, что поедет сюда после, одна".
- Сейчас, - сказал вдруг Бачулис и сел. - Когда вы пришли, ты был без
сознания, и он спросил воды. Сам он и его товарищ были в гражданских
пиджаках, но в военных брюках и сапогах. Я принес воды, и он тебя напоил.
Он тебя успокаивал, став около дивана на колени, говорил, чтобы ты не
пугался, рана неопасная. Потом отдал мне стакан, встал с трудом. Теперь я
понимаю, он тогда уже знал, что ему отсюда не выбраться. Но страха в нем
не было. Второй военный попросил у меня воды и с жадностью стал нить. И я
подумал, что твой отец тоже хочет пить, и предложил ему воды. Он
отказался. Его, конечно, мучила жажда, но все это для него уже не имело
значения. Другая задача владела им - как спасти тебя, и он хотел успеть
это сделать в короткие минуты, еще отпущенные ему.
Он сказал, что у нас была открыта дверь и поэтому вы вошли. Дядя
ответил, что мы никогда не закрываем дверей. Он не обратил внимания на его
слова и попросил дядю спрятать тебя. И тогда дядя сказал ему, что мы не
участвуем в войне. Он впервые поднял глаза, внимательно посмотрел на дядю
и спросил: "Кто это мы"? Дядя ответил: "Я и мой племянник". Он постоял,
что-то обдумывая, выглянул в окно, потом быстро, насколько мог, хромая,
подошел к дивану и поднял тебя. Теперь мы уже не существовали для него, он
торопился, надеялся, видно, еще где-нибудь тебя спрятать.
Дядя всегда внушал мне, что помогать людям в несчастье святое дело, и
я знал, что для него это не пустые слова. И я напомнил ему об этом. Дядя
смутился. Твой отец услыхал мои слова, повернулся от дверей и сказал: "У
него по литовскому пятерка".