"Лев Жданов. Третий Рим (трилогия) " - читать интересную книгу автора

поддерживающими ее, на небольшой, черным сукном покрытый помост,
устроенный посреди кельи.
Начался обряд... отпевание человека заживо. "Ныне отпущаеши с миром
душу рабы Твоея..." Как печально звучат напевы!
Княгиню не спрашивают ни о чем, как привычно в таких случаях. За нее
отвечают, за нее молитвы творят, за нее действуют, пригибая, когда надо,
непокорную шею несчастной для подневольного поклона...
Она, бледная как мертвец, даже сопротивляться перестала, как это было
до сих пор. Широко раскрыты ее черные и без того большие прекрасные глаза;
как затравленная серна, озирается она с тоскою кругом и ждет: не явится ли
откуда-нибудь спасения, не пошлет ли Бог чуда? Нет! Ярко озарены огнями
лики темных икон... Кротко глядит Спаситель; скорбно улыбается Матерь
Его... Сам Саваоф, грозный и всемогущий, простер длани и благословляет
мир, "сияя на злыя и на благая" всеми солнцами своими. В небесах - правда
и мир и покой! Но здесь, на земле, нет ей помощи, ни от кого нет спасения.
Он, даже он, в кого княгиня так верила, кого любила, несмотря на все
измены, на его болезни и на лютость нрава порой, - он, Василий... князь...
он сам отдал жену свою на поругание врагам... хуже - оторвал от себя! И
место ее займет хитрая, распутная девчонка литовская.
Кровь татарских князей, кровь предка Соломонии, мурзы Четала, опять
вспыхнула в жилах. Бледные до сих пор щеки сразу побагровели. Мрачно
горевшие, заплаканные глаза сразу засверкали, как раскаленные угли.
Грудь, которая перед этим была словно камнем тяжелым сдавлена, опять
ходенем заходила, заволновалась. Какой-то клубок подбежал, подкатился из
глубины - к самому горлу. Давит княгиню, больно ей.
Красные от жары и напряженного состояния бояре, стоявшие поближе,
зашептались между собой:
- Гляди, никак, на нее находит. Пожалуй, не удастся по чину и обряду
доправить?!
А уже на нее собираются возлагать облачение иноческое.
Вот приблизился Даниил.
Почувствовав его дыхание почти на своем лице, Соломония вздрогнула,
невнятно застонала.
- Смирися, жено! Не твори соблазну! - раздается ненавистный, властный
голос.
Приняв ножницы из рук иерея, митрополит коснулся распущенных волос
княгини.
Та громче застонала и забилась в истерических рыданиях.
Две сильные монахини, выбранные и приставленные здесь нарочно,
поддерживают под руки несчастную, но теперь едва могут удержать Соломонию,
так порывисто и сильно рвется и трепещет она всем телом у них в руках.
- Нет... нет... не... хочу... не изволю сама... на это!.. - с визгом
вырывается из груди у Соломонии, губы которой до сих пор словно судорогой
были сжаты.
Но ее не слушают.
Клир старается громким пением покрыть жалобы, крики и плач женщины, а
Даниил быстро и сильно смыкает концы ножниц над волнистыми прядями ее
волос, которые черным блестящим каскадом падают вниз.
- Ну, ладно. Чего не так, потом достригут! - произносит он, кое-как
исполнив обычный обряд пострижения.