"Алексей Жданов. Космическая сказка Тапа" - читать интересную книгу автора

год, если учесть все это, то это, знаете ли... это просто ужас, что
получается!


ПОЛЬ ГИЙОМАР


Поль не знал и не догадывался, откуда взялась на корабле эта кошка. И в
общем, ему было совершенно наплевать на все это: другие мысли терзали его.
Далекие от задач экспедиции и научных исследований они превратились в
целый комплекс, в своего рода навязчивую идею, - ему не давала покоя
загадка человеческого "я". Конечно, разведчик-космонавт галактического
флота не принадлежит самому себе до конца и потому не имеет морального
права предаваться подобным раздумьям, но кто же виноват в том, что в
звездном рейсе времени для ереси - дикая прорва, во всяком случае в
десятки и даже сотни раз больше, чем на любой земной работе, и уж куда как
больше, чем в загруженной занятиями школе космонавтов?.. А он уже тогда
был дьявольски тщеславен. Уже тогда - в школе космонавтов - непреодолимая
бредовая идея полностью овладела им, пригрелась, злобная, как аспид,
временами покусывая, отравляя жизнь. Сначала он думал, что это мания
величия, Ему хотелось, чтоб люди преклонялись перед ним, почитали его, а
жажда славы, как и жажда всех радостей земных, не была ему чужда. Однако
работать ради славы он не мог. Не потому, что был лентяй, а потому, что не
был увлечен. Ведь ни одна из областей человеческой деятельности не
прельщала его: и поприще науки манило его так же мало, как поприще
искусства. Нет, подлинное величие не нуждается в формах выражения. Зачем
доказывать людям, что ты велик, выпячивать и возносить, лелеять
собственное Я? Их "я" не менее важны для них, и люди, сколько бы ты не
бился, сколько бы не возносился над ними, всегда будут любить и уважать
во-первых свое, кровное, доморощенное "я". Тут нет никакого парадокса.
Человек уже сам по себе довольно крупное произведение природы, и любое
сознание, каким бы тупым и ослиным оно ни казалось, несет в себе все
признаки и симптомы Величия. Любое. А уж тем более то, которое объективно
не глупее тебя...
В последних классах Школы он наконец понял, чего ему хочется: он жаждал
свободы, ему попросту было тесно среди людей, среди десятков сотен и
миллионов я (он сравнивал себя с рыбой, зажатой в консервной банке другими
рыбами). Он хотел жить один, один - среди бескрайнего простора, в такой
дали, где лишь зверье да птицы, и ни одна живая душа ни тихим словом, ни
осторожным жестом не потревожит вселенскую тишь. И только так он смог бы
обрести свободу, свободу истинную, и ощутить всю силу и бесконечность
собственного Я. "Миллионы лет назад,- рассуждал он,- люди еще не были
людьми. Животный инстинкт стадности держал их вместе. И хоть все муки и
страдания, все беды, все напасти происходили от людей, человек не мог
покинуть ближних - он был тогда еще очень слаб. С тех пор миновали века и
века. Человек изменился. Он рос постепенно, превращался болезненно, с
трудом, иногда и с утробным воплем выжигал из себя последние атавизмы
животного духа. И неужели теперь, когда он вырос и вырос настолько, что
стал самим Богом, неужели теперь он еще не достиг той высокой точки в
своем развитии, когда одно лишь одиночество может быть приемлемо для него?