"Леонид Михайлович Жариков. Повесть о суровом друге " - читать интересную книгу автора

воробьи. Пахло известью, мазутом, гарью - задохнуться можно.
У высоких домен мускулистые катали возили железные двухколесные тачки
с коксом и рудой. Глядя на их голые, красные от руды, натруженные спины, я
вспоминал Абдулкиного отца - дядю Хусейна. Он работал здесь, а теперь ни
за что сидел в тюрьме.
За доменными печами начинался мартеновский цех. Я долго смотрел, как
сталевары носили на плечах пудовые чушки чугуна. Корчась от пламени, они
швыряли чугун в пасти печей, откуда с яростью выбивался огонь, будто хотел
догнать рабочих и сжечь их. Кожа на лицах лопалась от жара, одежда
дымилась. Но сталевары были смелыми людьми - куда Кузьме Крючкову и даже
царю! - они лезли в самое пламя, и, если на ком-нибудь загоралась рубаха,
он окунался в бочку с водой и, объятый паром, опять спешил к печам.
Из завалочных окон через край выливалась на площадку горячая жидкая
сталь. Она расползалась ручьями, но рабочие спокойно перешагивали через
них.
Возле прокатного цеха встретились мне тряские дроги, покрытые
рогожей. Из-под края рогожи торчали две ноги, обутые в чуни. "Наверно,
задавило кого-нибудь", - подумал я и поспешил уйти подальше.
Прошелся я мимо горячего заводского ставка, где, по рассказам ребят,
хорошо купаться даже зимой. Кто знает, может, и взаправду хорошо, а только
берега в том ставке были черны от мазута.
Суп в моем судке давно остыл, а я все бродил по заводу. У литейного
цеха меня увидел городовой и взялся за свисток. Я прицепился позади
паровозного крана и доехал до кузнечно-костыльного цеха, где работал отец.
Здесь тоже стоял грохот; синий дым висел под высокими сводами здания.
Голоплечие кузнецы выхватывали из огня клещами раскаленное железо и лупили
по нему тяжелыми кувалдами. Только и слышно:

Динь-дон-бум,
Динь-дон-бум...

Жара стояла невыносимая. Из-под молотов в разные стороны летели
искры. Недаром у отца одежда была прожженная, мать вечно заплатки
пришивала.
Я с трудом узнал отца среди кузнецов. Он грохал молотом по
вишнево-огненному железу, и под его ударами кусок железа превращался в
топор.
"А корону царю кто выковал?" - вспомнились мне слова Анисима
Ивановича. "Может быть, здесь, в кузнечном цехе, и сделали царю корону, -
подумал я, - может, отец и выковал ее?"
Я смотрел на кузнецов и думал: "Вырасту, никем не буду, а только
кузнецом и еще сталеваром, чтобы ковать железо, варить сталь и окунаться в
кадушку с водой. Я нырял бы на самое дно и сидел в бочке, пуская пузыри.
Люди бы удивлялись: откуда пузыри в кадушке? А я сидел бы на дне и
смеялся..."
Хрипло, натруженно завыл гудок. Начался обед. Рабочие примостились
кто где: на ржавых болванках, а то и просто на полу, привалившись спиной к
наковальне. Одни тянули из бутылок чай, другие черпали из чугунков жидкую
похлебку.
Пока отец обедал, я бродил по цеху, ощупывал только что выкованные