"Анатолий Жаренов. Обратная теорема ("Кладоискатели" #1) " - читать интересную книгу автора

Тик-так. И кусок жизни назаровской отвалился, как крыло от самолета.
Восемь лет испуга на две секунды радости променял. В запале все делал, в
бреду каком-то горячечном. А может, жило в нем это? Таилось, момента
поджидало. "Вздумалось козлику в лес погуляти".
Думалось! Родиться бы ему девчонкой, глядишь, и жизнь пошла бы иначе.
Случай... Все - случай. И это случай, и он случай, игрушка, каприз природы,
ошибка матери. Сейчас у него уже не осталось ненависти к ней. Высохла
ненависть, коркой жесткой покрылась. А ведь была: звериная, безотчетная.
Когда сообразил, что и мать его ненавидит, когда догадался, за что... Рано
он узнал это чувство. Сперва не понимал, мал был, недогадлив. Чувствовал все
время ее тяжелый взгляд. Всегда, с той поры, как только стал помнить себя.
Даже во сне чувствовал. Вздрагивал, просыпался. Как сейчас... А понял все
гораздо позднее...
Назаров закрыл глаза и прислушался к тиканью будильника, к сонному
дыханию Лизы. И поплыл перед его взором маленький волжский городок на крутом
берегу. Золотые маковки церквей, деревянные домики, как затейливые игрушки,
древний парк над рекой. Городок его детства и юности.
Тик-так... Тик-так... У местного адвоката была дочка-красавица. В
шестнадцатом году окончила гимназию. В семнадцатом началась революция.
Налаженный адвокатский быт полетел в тартарары. Дочка-красавица пошла
работать в библиотеку. Она наизусть знала Надсона, Майкова и Фета, но не
имела понятия о том, как добывается хлеб насущный. Надсон об этом не мог
рассказать. Тик-так... Восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый прошумели над
городком, а она все еще читала Надсона. Старый адвокат умер. Мебель красного
дерева, ломберные карточные столы, драгоценности, фарфор разнесли из
квартиры бородатые мужики. Взамен они давали мешки с мукой. Она пекла из
этой муки лепешки и плакала над томиками стихов. И грезила о необыкновенной
любви.
В двадцать первом в городок приехал на короткие гастроли симфонический
оркестр из столицы. Она ходила на все концерты, садилась во второй ряд и
упивалась Гайдном и Вагнером. Черный фрак молодого дирижера, его белое
интеллигентное лицо пробуждали у нее в мозгу какие-то туманные образы,
ассоциировались со стихами о безысходности, о соловьиных трелях в липовых
аллеях, о белом платье блоковской Невесты. А угрюмая музыка Вагнера
будоражила кровь, звала к решительным поступкам.
Дирижер заметил красивую девицу из первых рядов и как-то после концерта
подошел к ней. Потом был темный парк без соловьев, жадные руки,
расстегивающие платье, и холодная трава. Понять она так ничего и не смогла,
разве только то, что Надсон и Майков лгали ей, лгали так же бесстыдно, как и
дирижер, показавшийся ей вначале волшебником, а затем просто мерзавцем. Она
сочла себя обкраденной. Праздника любви не состоялось, и она перестала
посещать концерты. Да и дирижер вскоре уехал, забыв о приключении, о глупой
экзальтированной девице. Тем и закончилась необыкновенная любовь.
Но плод мимолетного романа уже зрел у нее под сердцем и в двадцать
втором появился на свет. У мальчика была странно большая голова с заметной
вмятиной на темени и маленькое, какое-то старушечье лицо. Сначала она
боялась на него смотреть, потом привыкла, смирилась с его существованием, с
криком, с пеленками, с укоризненными взглядами родственников. Смирилась, но
сама внутренне сжалась, затаилась. Она сразу подурнела после родов. Красивые
черты лица обострились, взгляд стал бегающим, губы она теперь поджимала.