"Борис Зеленский. Нимфа с Литейного (Журнал "Фантакрим-MEGA")" - читать интересную книгу автора

бабник; про его амурные похождения ходили по городу легенды. Поговаривали,
что как-то на пасху он умудрился совратить фрейлину Вырубову, близкую
приятельницу Распутина. Сие, впрочем, Шустовский отрицал с пеной у рта:
- Помилуйте, господа! - объяснял он друзьям. - На кой ляд мне тягаться
со старцем? Сила мужская у меня не та, что у Григория, происхождения
Шустовские хоть и захудалого, но все же дворянского!
Каштымов и Николя были не то что друзьями, скорее приятелями. Бывали
вместе на студенческих пирушках под аккомпанемент непременной гитары с
атласным бантом, кратковременно увлекались политэкономией и курсистками из
Бестужевки, совершали озорные променады по Невскому, задирая городовых.
- Ишь, дьявол бледный! - хлопая приятеля по плечу, заорал Николя. - А
мне говорили, ты - на фронте!
- Был ранен. Госпиталь. А в нем, брат, румянец не появится!
- Что-нибудь серьезное?
- Пустяки, Коля. Уже поправился. Даже вот в ресторацию собрался
выздоровление отметить. Почтишь данное мероприятие присутствием?
- Отставить, поручик. Я тебя с собой прихвачу. Бал не бал, прием не
прием, но нечто весьма пикантное. Будет весь свет и полусвет. Обещают
живые картины, возможны танцы и прочие кренделя. Смекаешь, Алеша?
Он подсадил друга в пролетку и уселся рядом, шикарно заложив, ногу на
ногу:
- Гони, Иван, на Литейный. Особняк господина барона фон Гольдензака! -
и, обернувшись к Каштымову, добавил: - Баронесса - пальчики оближешь!
Мила, непосредственна, грациозна, пугливая лань, да и только! Конечно, как
всякая женщина, не без коготков, будь здоров!
- А что же барон?
- Изволит ничего не замечать. Знакомый эскулап из морской коллегии на
днях по секрету признался, что Гольдензак долго не протянет. Желчные
протоки, вроде. Но похоже, это супруга его в могилу сводит. Но я барона
понимаю! Татьяна Андреевна - такой аленький цветочек! Цирцея-искусница! Да
чего тут рассусоливать, сам увидишь!
Особняк в три этажа был празднично иллюминирован, словно ожидалось
прибытие высокопоставленной особы. У парадного прибывающих встречал
могучий швейцар, выряженный зачем-то на финляндский манер. В прихожей две
молоденькие и кокетливые горничные то и дело появлялись, чтобы принять
верхнюю одежду у гостей и с визгом исчезали, когда кто-нибудь из мужчин
пытался ущипнуть их за щечку или иную упругую деталь.
Друзья-приятели задержались перед лестницей, ведущей в гостиный зал, у
громадного во всю стену зеркала в позолоченной массивной раме. Каштымов
заметил едва намечавшиеся залысины у Николя, сказал что-то шутливое, но
Шустовский отмахнулся, хохотнул и побежал наверх. Поручик провел
костяшками пальцев по щеке, отметив проступившую после утреннего бритья у
госпитального еще парикмахера щетину, и вдруг отшатнулся в неподдельном
ужасе: вместо родного и знакомого до последней родинки собственного лица
на него в упор пялил глаза-буравчики, мало просто сказать, неприятный тип.
Во-первых, он был в больших летах, нежели Алексей Дмитриевич, во-вторых,
широкий в крупных порах нос свекольного цвета наводил на мысль, что его
обладатель может дать сто очков вперед по части употребления спиртного
самому Николя Шустовскому, в-третьих, а вам бы понравилось, если из
зеркала, кое обязано правдивым образом сообщать, что именно надлежит