"Битва Шарпа" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Бернард)Глава 5Оливейра привел в форт более четырехсот стрелков. Теперь не менее ста пятидесяти были мертвы, семьдесят ранены и еще многие отсутствовали. Лишь четверть португальского полка выстроилась в полдень. Они потерпели ужасное поражение, разгромленные в неподходящем месте превосходящим их вчетверо противником, но все же они не были разбиты полностью, и их знамена все еще развевались. Те самые знамена, что за всю ночь, несмотря на все усилия Лупа, не были им найдены. Полковник Оливейра был мертв, и раны на его теле были ужасающим свидетельством того, как он умер. Большинство других офицеров были также мертвы. — Нас защищали двери, — неубедительно объяснял лорд Кили спасение обитателей сторожки. — И жабы не пытались сломать их? — спросил Шарп, не потрудившись скрыть свой скептицизм. — Будьте осторожнее в ваших суждениях, капитан, — сказал Кили надменным тоном. Шарп реагировал как собака, чующая запах крови. — Слушай, ты, ублюдок! — сказал он, сам удивляясь тому, что говорит это. — Я проложил себе дорогу наверх из сточной канавы, и я не испугаюсь, если мне придется драться с тобой, чтобы сделать еще один проклятый шаг. Я убью тебя, пьяный педераст, а затем скормлю твои проклятые кишки собакам твоей шлюхи. — Он сделал шаг в сторону Кили, который, напуганный внезапной страстностью стрелка, отшатнулся. — Что касается моих суждений, — продолжал Шарп, — то я полагаю, что один из твоих проклятых друзей в твоей проклятой башне открыл проклятые ворота проклятым французам и что они не нападали на вас, Рука Кили легла на эфес шпаги. — Вы хотите поединка, Шарп? — спросил он, лицо вспыхнуло от возмущения. Его достоинство было оскорблено перед его людьми, и что было еще хуже, он знал, что заслужил их презрение, однако гордость никогда не позволила бы лорду Кили это признать. Какое-то мгновение казалось, что он размахнется, чтобы ударить Шарпа по щеке, но вместо этого он лишь сказал: — Я пришлю вам своего секунданта. — Нет! — сказал Шарп. — Сифилис вам в печенку с вашим секундантом, милорд. Если вы хотите драться со мной, деритесь со мной сейчас же. Здесь. Прямо здесь! И мне наплевать, каким проклятым оружием мы будем драться. Палаши, пистолеты, мушкеты, винтовки, штыки, кулаки, ноги. — Он шел прямо на Кили, который отступал в противоположном направлении. — Я вобью вас в землю, милорд, и я выбью дерьмо из ваших желтых кишок, но я сделаю это здесь и сейчас. Прямо здесь. Прямо сейчас! — Шарп не хотел выходить из себя, но он был рад, что сделал это. Кили казался ошарашенным, беспомощным перед лицом ярости, существования которой он никогда не подозревал. — Я не буду драться как животное, — тихо сказал Кили. — Вы не будете драться вообще, — сказал Шарп сказал, затем рассмеялся: — Бегите, милорд. Убирайтесь. Я покончил с вами. Кили, совершенно убитый, пытался уходя сохранить остатки достоинства, но покраснел, когда некоторые из наблюдавших за ними солдат приветствовали его уход. Шарп прикрикнул на них, приказав заткнуться, затем обернулся к Харперу. — Проклятые французы даже не пытались войти в башню, — сказал он Харперу, — потому что они знали, что их проклятые друзья сидят внутри, и поэтому они не украли лошадей своих друзей. — Похоже на правду, сэр, — согласился Харпер. Он видел, как уходил Кили. — Он весь пожелтел, не так ли? — С ног до головы, — согласился Шарп. — Но капитан Ласи говорит, сэр, — продолжал Харпер, — что это не его Светлость отдал приказ, чтобы не сражаться вчера вечером, а его женщина. Она сказала, что французы не знают, что в башне кто-то есть, значит, они все должны сохранять спокойствие. — Женщина, отдающая приказы? — спросил Шарп в отвращении. Харпер пожал плечами. — На редкость сильная женщина, сэр. Капитан Ласи говорит, что она наблюдала бой и наслаждалась каждой секундой его. — Я бы спалил эту ведьму на костре немедленно, вот что я скажу тебе, — сказал Шарп. — Будь проклята чертова шлюха! — Кто проклят, Шарп? — Полковник Рансимен задал этот вопрос, но не ждал ответа. Вместо этого Рансимен, у которого наконец была подлинная военная история, чтобы рассказать, торопился описать, как он пережил нападение. Полковник, как оказалось, запер свою дверь и спрятался позади большой груды запасных боеприпасов, которые Шарп сложил в его комнате, хотя теперь, при дневном свете, полковник приписывал свое спасение божественному Провидению, а не случаю и наличию укрытия. — Возможно, у меня было более высокое предназначение, Шарп? Моя мать всегда верила в это. Как еще ты объяснишь мое спасение? Шарп был склонен полагать, что полковник спасся, потому что французам было приказано оставить башни у ворот нетронутыми, но он не думал, что благоразумно говорить об этом. — Я просто рад, что вы живы, генерал, — сказал Шарп вместо этого. — Я не дался бы им легко, Шарп! У меня были оба моих двуствольных пистолета! Я прихватил бы некоторых из них со мной, верьте мне. Никто не смог бы сказать, что Рансимен отправился в вечность один! — Полковник дрожал, поскольку ужасы ночи возвратились к нему. — Ты заметил какой-нибудь намек на завтрак, Шарп? — спросил он, желая поднять настроение. — Спросите повара лорда Кили, генерал. Он жарил бекон десять минут назад, и я не думаю, что у его Светлости хороший аппетита. Я только что предложил желтому ублюдку драться. Рансимен выглядел потрясенным. — Ты сделал что, Шарп? Поединок? Разве ты не знаешь, что поединки в армии запрещены? — Я никогда ничего не говорил о поединке, генерал. Я просто пообещал выбить из него дерьмо здесь и сейчас, но у него, похоже, были другие вещи на уме. Рансимен покачал головой. — Вот это да, Шарп, вот это да! Я уверен, что ты плохо кончишь, но мне будет грустно, когда это случится. Какой ты проходимец! Бекон? Повар лорда Кили, ты сказал? Рансимен пошел прочь, и Шарп смотрел ему вслед. — Через десять лет, Пат, — сказал Шарп, — он превратит хаос прошлой ночи в замечательную старинную легенду. Как генерал Рансимен спасал форт, вооруженный до зубов, и разбил целую бригаду Лупа. — Рансибабл не пропадет, — сказал Харпер. — Он не пропадет, Пат, — согласился Шарп, — пока мы держим дурака подальше от опасности. А я чуть было не дал промашку, не так ли? — Вы, сэр? Вчера вечером вы не потерпели неудачу. — Нет потерпел, Пат. Я потерпел неудачу. Я потерпел ужасную неудачу. Я не ожидал, что Луп окажется умнее меня, и я не вдолбил правду в голову Оливейре, и я никогда не думал, насколько опасно быть пойманным в ловушку, как были мы в тех казармах. — Он вздрогнул, вспомнив зловонную, влажную, насыщенную пылью темноту ночи и ужасный, царапающий душу звук, когда французы пытались прорваться сквозь тонкий слой каменной кладки. — Мы выжили, потому что какой-то несчастный дурак поджег зарядный ящик, — признал Шарп, — а не потому, что мы победили в бою Лупа. Мы не победили. Он победил, а мы были разбиты. — Но мы живы, сэр. — И Луп тоже, Пат, Луп тоже. Чтоб его черти взяли! *** Но Том Гаррард не был жив. Том Гаррард умер, хотя поначалу Шарп не узнал старого друга, настолько его тело было опалено и искалечено огнем. Гаррард лежал лицом в самом центре почерневшего пятна, оставшегося от зарядного ящика, и единственным ключом к опознанию его тела был закопченный и покореженный кусок металла в вытянутой руке, которую огонь превратил в обугленный коготь. Шарп заметил тусклый отблеск металла и шагнул прямо в горячие угли, чтобы забрать коробочку из обгоравшей плоти. Он осторожно отогнул два пальца, сжимавшие трутницу, открыл крышку и увидел, что картинка, изображающая развлечения красного мундира, не повреждена. Шарп пальцем очистил от копоти гравюру, затем стер слезы с глаз. — Том Гаррард спас наши жизни вчера вечером, Пат. — Спас? — Он нарочно взорвал боеприпасы и при этом погиб сам. — Присутствие трутницы не могло означать ничего иного. После поражения его батальона Тому Гаррарду так или иначе удалось добраться до зарядных ящиков и зажечь огонь, зная, этот огонь унесет и его собственную душу в вечность. — Бог ты мой! — воскликнул Шарп и замолчал, вспоминая годы их дружбы. — Он был в Ассайе со мной, — продолжил он через некоторое время, — и в Гавилгуре также. Он был родом из Рипона, сын фермера, только его отец был арендатором, и владелец выбросил его с земли, когда он на три дня опоздал с арендной платой из-за плохого урожая, так что Том избавил свою семью от необходимости кормить еще один рот, когда завербовался в 33-й. И он еще отсылал домой деньги — Бог знает как он ухитрялся — при солдатском-то жалованьи! Еще через два года, Пат, он стал бы полковником у португальцев, а затем он планировал вернуться домой в Рипон и первым делом устроить десять казней египетских землевладельцу, из-за которого он попал в армию. Он сказал мне об этом вчера вечером. — Теперь вы должны будете сделать это для него, — сказал Харпер. — Да. Этот педераст изведает такой ужас он, какого и представить не мог, — сказал Шарп. Он попытался закрыть трутницу, но высокая температура покорежила металл. Он последний раз взглянкл на картинку и бросил останки трутницы в пепел. Потом он и Харпер поднялись на крепостные валы, где они атаковали маленькую группу — Бедный Томпсон, — сказал Харпер. — Я дал ему выволочку за то, что разбудил меня вчера вечером. Бедняжка всего лишь выходил наружу поссать и споткнулся об меня. — Вовремя он это сделал, — сказал Шарп. Харпер пошел к двери башни, на которой все еще были видны вмятины, оставленные прикладом его семизарядного ружья. Огромный ирландец потрогал следы пальцем. — Ублюдки внутри должны были знать, что мы пытаемся спастись в башне, сэр, — сказал он. — По крайней мере один из этих ублюдков хотел видеть нас мертвыми, Пат. И если я когда-либо узнаю, кто это, тогда пусть Бог поможет ему, — сказал Шарп. Он заметил, что никто не подумал поднять флаги на зубчатых стенах. — Стрелок Купер! — крикнул Шарп. — Сэр? — Флаги! *** Первым добрался до Сан Исирдо сильный отряд кавалеристов Королевского германского легиона, который обыскал долину, прежде чем подняться в форт. Их капитан сообщил о числе мертвецов, найденных на склонах гор, затем увидел намного большее число тел внутри форта. — — Спросите полковника лорда Кили, — сказал Шарп и большим пальцем ткнул в сторону Кили, который был виден на башне у ворот. Другие офицеры Следом за германцами прибыла группа штабных офицеров, главным образом британских, несколько португальцев и один испанец, генерал Вальверде. Их привел Хоган, и примерно с полчаса майор-ирландец расхаживал с выражением ужаса на лице, но когда он оставил других штабных офицеров, чтобы присоединиться к Шарпу, он усмехался слишком уж жизнерадостно. — Трагедия, Ричард! — сказал Хоган счастливо. Шарп был оскорблен жизнерадостностью друга. — Это была кровавая, тяжелая ночь, сэр. — Я уверен, я уверен, — сказал Хоган, пытаясь без особого успеха изобразить сочувствие. Майор не мог скрыть своего счастья. — Очень жаль — Я предупреждал его. — Я уверен, что вы сделали это, Ричард, я уверен, что вы сделали. Но это всегда так на войне, не так ли? Погибают не те, кому следовало бы. Если бы только — Для чего? — спросил Шарп в отчаянии. — Вы знаете, что случилось здесь вчера вечером, сэр? Мы были преданы. Какой-то ублюдок открыл ворота к Лупу. — Конечно он сделал это, Ричард! — сказал Хоган успокаивающе. — Разве я не говорил все время, что им нельзя доверять? — Мои люди не распространяли слухов, — возразил Шарп. — Ваши люди? — поддразнил его Хоган. — Они не ваши люди, Ричард. Они — люди Кили, или, более вероятно, люди Бонапарта, но они не ваши. — Они — хорошие солдаты, сэр, и они дрались хорошо. Хоган только покачал головой, слыша гнев в голосе Шарпа, затем, придерживая друга за локоть, повел его вдоль восточных зубчатых стен. — Позвольте мне попробовать объяснять кое-что вам, Ричард, — сказал Хоган. — Треть этой армии — ирландцы. Нет батальона, в котором среди рядовых не было бы полным-полно моих соотечественников, и большинство этих ирландцев — не поклонники короля Георга. А с какой стати им быть? Но они здесь, потому что дома нет никакой работы и никакой пищи, и потому что в армии, благослови ее Бог, у людей хватает здравого смысла относиться к ирландцам хорошо. Но просто представьте, Ричард, просто представьте, что мы обидим всех этих добрых парней из графства Корк и графства Оффали, и всех тех храбрецов из Иннискиллинга и Баллибофи, представьте, что мы обидим их так сильно, что они взбунтуются. Как долго эта армия устоит? Неделю? Два дня? Один час? Французы, Ричард, уже почти разделили армию на две части, и не думайте, что они не попробуют еще раз, потому что они попробуют. Только следующий слух будет более тонким, и единственный способ, которым я могу остановить тот следующий слух, — избавить армию от Шарп развернул бумагу. Он был огорчен тем, что считал несправедливостью. Капитан Донахью и его люди хотели драться с французами, но вместо этого их задвигают в дальний угол. Они должны возвращаются в штаб, где их разоружат как предателей. Шарп чувствовал искушение скомкать предписание Веллингтона, но заставил себя сдержаться. — Если вы хотите избавиться от нарушителей спокойствия, — сказал он вместо этого, — тогда начните с Кили и его проклятой шлюхи, начните с… — Не учите меня как делать мою работу, — едко оборвал его Хоган. — Я не могу действовать против Кили и его шлюхи, потому что они не состоят в британской армии. Вальверде мог бы избавиться от них, но он не будет, таким образом, самое простое и благоразумное решение — избавиться от всего проклятого клубка проблем разом. И завтра утром, Ричард, вы сделаете именно это. Шарп глубоко вздохнул, чтобы обуздать гнев. — Почему завтра? — спросил он, когда он успокоился настолько, чтобы заговорить снова. — Почему не теперь? — Потому что вам потребуется весь оставшийся день, чтобы похоронить мертвецов. — А почему приказывают, чтобы это делал я? — спросил Шарп недовольно. — Почему не Рансимен или Кили? — Потому что эти два господина, — ответил Хоган, — вернутся вместе со мной, чтобы дать показания. Собирается следственная комиссия, и я должен быть абсолютно уверен, что суд обнаружит в точности то, что я хочу, чтобы он обнаружил. — Какого черта нужна следственна комиссия? — спросил Шарп неприязненно. — Мы и так знаем, что случилось. Мы были разбиты. Хоган вздохнул. — Мы нуждаемся в следственной комиссии, Ричард, потому что отличный португальский батальон был порван в клочья, и португальскому правительству это не понравится. Хуже того: нашим противникам в испанской Шарп почувствовал как медленно, исподтишка подбирается к нему беда. Португальцы и испанцы хотели получить козла отпущения, и Ричард Шарп будет отличной жертвой — жертвой, которая будет связана по рукам и ногам рапортом, который Хоган представит сегодня днем в штабе. — Я пытался объяснить Оливейре, что Луп собирается напасть, — сказал Шарп, — но он не верил мне… — Ричард! Ричард! — прервал его Хоган страдальческим тоном. — Вы — не козел отпущения! Слава Богу, приятель, вы — всего лишь капитан, и то временно. Разве по бумагам вы не лейтенант? Вы думаете, что мы можем пойти к португальскому правительству и сказать, что мы позволили лейтенанту зеленых курток прикончить целый полк — Рансимен, — сказал Шарп. Хоган хищно улыбнулся. — Точно. Нашим Управляющим фургонами пожертвуют, чтобы сделать португальцев счастливыми и убедить испанцев, что Веллингтону можно доверить их драгоценных солдат. Я не могу пожертвовать Кили, хотя я хотел бы, потому что это расстроит испанцев, и я не могу пожертвовать вами, потому что у вас слишком низкое звание, кроме того, вы понадобитесь мне в другой раз, когда у меня будет очередное дурацкое поручение, но полковник Клод Рансимен родился именно для такого момента, Ричард. Это — гордая и единственная цель жизни Рансимена: пожертвовать честью, званием и репутацией, чтобы сделать Лиссабон и Кадис счастливыми. — Хоган сделал паузу, размышляя. — Возможно, мы даже расстреляем его. Исключительно Шарп подумал, что, очевидно, предполагается, что он понял французскую фразу, но она ничего не означала для него, и он был слишком подавлен, чтобы попросить перевод. Ему также было отчаянно жалко Рансимена. — Независимо от того, что вы сделаете, сэр, — сказал Шарп, — не расстреливайте его. Это была не его ошибка. А моя. — Если чья-то, — сказал Хоган резко, — так это была ответственность Оливейры. Он был хорошим человеком, но он должен был слушать вас, хотя я не осмелюсь обвинить Оливейру. Португальцам он нужен как герой, так же как испанцам — Кили. Так что в жертву принесем Рансимена. Это не правосудие, Ричард, это политика, и как всякая политика она противна, но правильно проведенная может творить чудеса. Я оставляю вас хоронить ваших мертвецов, а завтра утром вы докладываете в штабе о ваших разоруженных ирландцах. Мы найдем такое место, чтобы расквартировать их, где с ними не случится новых неприятностей, а вы, конечно, сможете тогда возвратиться к исполнению своих обязанностей. Шарп снова почувствовал острую боль от несправедливости решения. — Предположим, Рансимен захочет вызвать меня как свидетеля? — спросил он. — Я не буду лгать. Мне нравится этот человек. — У вас извращенные вкусы. Рансимен не будет вызывать вас, никто не вызовет вас. Я позабочусь об этом. Эта следственная комиссия не устанавливает правду, Ричард, но снимает Веллингтона и меня со здоровенного крюка, который воткнули в наш общий зад. — Хоган усмехнулся, затем повернулся и пошел. — Я пришлю вам кирки и лопаты, чтобы похоронить мертвецов, — крикнул он на прощанье. — Вы не могли послать нам то, в чем мы нуждались, не так ли? — крикнул Шарп вслед майору. — Но вы можете быстро найти проклятые лопаты! — Я работаю волшебником, вот почему! Приезжайте и пообедайте со мной завтра! *** Запах мертвечины уже царил в форте. Отвратительные стервятники парили над головами или громоздились на рушащихся крепостных валах. В форте уже было немного шанцевых инструментов, и Шарп приказал, чтобы — Мы делаем это, потому что они делают это, — сказал он своим недовольным людям, указывая большим пальцем на ирландских гвардейцев. Шарп даже взялся руководить непосредственно: разделся до пояса и бил киркой так, словно это было орудие мести. Он раз за разом вгонял острие в твердую, скалистую почву, выворачивал комок и бил снова, пока пот не прошиб его. — Шарп? — Грустный полковник Рансимен, сидя на своей большой лошади, всматривался вниз в потного, обнаженного до пояса стрелка. — Это действительно ты, Шарп? Шарп выпрямился и откинул волосы с глаз. — Да, генерал. Это я. — Тебя пороли? — Рансимен смотрел ошеломленно на глубокие шрамы на спине Шарпа. — В Индии, генерал — за то, чего я не делал. — Ты не должен копать! Это ниже достоинства офицера — рыть землю, Шарп. Ты должен учиться вести себя как офицер. Шарп вытер пот со лба. — Мне нравится копать, генерал. Это — честная работа. Мне всегда хотелось, чтобы у меня была ферма. Совсем маленькая, и чтобы самому работать от рассвета до заката. Вы здесь, чтобы попрощаться? Рансимен кивнул. — Ты знаешь, что собирают следственную комиссию? — Я слышал, сэр. — Они нуждаются в ком-то, чтобы обвинить, я предполагаю, — сказал Рансимен. — Генерал Вальверде говорит, что кого-то следует повесить за все это. — Рансимен дернул поводья, потом повернулся в седле и уставился на испанского генерала, который шагах в ста от них беседовал с лордом Кили. Кили, похоже, в чем-то убеждал генерала, нелепо жестикулируя и время от времени указывая на Шарпа. — Ты не думаешь, что они повесят меня, Шарп? — спросил Рансимен. Казалось, он вот-вот заплачет. — Они не будут вешать вас, генерал, — сказал Шарп. — Но это будет означать позор все равно, — сказал Рансимен так, словно был убит горем. — Так сопротивляйтесь, — сказал Шарп. — Как? — Скажите им, что вы приказали, чтобы я предупредил Оливейру. Что я и сделал. Рансимен нахмурился. — Но я не приказывал, чтобы ты сделал это, Шарп. — Да? А откуда им знать, сэр? — Я не могу солгать! — сказал Рансимен, потрясенный до глубины души. — Ваша честь под угрозой, сэр, и найдется много ублюдков, которые оболгут вас. — Я не буду врать, — настаивал Рансимен. — Тогда используйте правду, ради Бога, сэр. Скажите им, как вы должны были пускаться на хитрости, чтобы добыть исправные мушкеты, и если бы не те мушкеты, никто не выжил бы вчера ночью! Изображайте героя, сэр, пусть ублюдки попляшут! Рансимен медленно покачал головой. — Я не герой, Шарп. Я хотел бы думать, что я смог сделать что-то полезное для армии, как мой дорогой отец сделал для церкви, но я не уверен, что я нашел свое настоящее призвание. Но я не могу притворяться тем, кем я не являюсь. — Он снял треуголку, чтобы вытереть пот. — Я просто приехал, чтобы сказать тебе до свидания. — Удачи, сэр. Рансимен улыбнулся с сожалением. — Я никогда не был удачлив, Шарп, никогда. Кроме как с моими родителями. Мне повезло с моими дорогими родителями и я был благословлен здоровым аппетитом. Но в остальном… — Он пожал плечами, как если бы вопрос не имел ответа, снова надел шляпу и затем, в отчаянии махнув рукой, поехал вслед за Хоганом. Два запряженных волами фургона прибыли в форт с лопатами и кирками, и как только инструменты были разгружены, отец Сарсфилд реквизировал транспорт, чтобы отвезти раненных в госпиталь. Хоган помахал на прощанье Шарпу и повел фургоны из форта. Выжившие — Капитан Шарп? — сказал он. — Генерал? — Шарпу пришлось прикрыть ладонью глаза, чтобы разглядеть против света высокого, худого человека одетого в желтую форму на высоком коне. — Что было причиной нападения генерала Лупа вчера вечером? — Вы должны спросить его, генерал, — сказал Шарп. Вальверде улыбнулся. — Возможно, я спрошу. Теперь вернемся к вашему рытью, капитан. Или надо говорить «лейтенант»? — Вальверде ждал ответа, но так и не дождался; в конце концов он повернул коня и, пришпорив его, погнал назад. — И что все это значит? — спросил Харпер. — Бог его знает, — сказал Шарп, наблюдая изящный галоп испанца, догоняющего фургоны и других всадников. Однако на самом деле он знал — знал, что это означает неприятности. Он выругался, затем поднял кирку с земли и ударил. Искры полетели от кусков кремня, когда острие кирки врезалось в камень. Шарп отпустил рукоять. — Но я скажу тебе, что я действительно знаю, Пат. Всем стало хуже после вчерашнего проигранного боя — всем, кроме проклятого Лупа, и Луп все еще там, и это не дает мне покоя. — И что вы можете поделать с этим, сэр? — Сейчас, Пат, ничего. Я даже не знаю, где найти ублюдка. *** А потом пришел — — Я не могу выделить больше, — сказал он — — Откуда вы знаете? — спросил Шарп. — Я — — Правду ли говорят, — В Лондоне — да. — За золото? — Они платят золотом, да. Или серебром, — сказал Шарп. Зубы мертвецов превращались в зубные протезы для богатых клиентов, которые хотели кое-что получше, чем искусственные зубы, сделанные из слоновой кости. — Если я выдеру зубы, — Я слишком занят, чтобы заниматься коммерцией, — сказал Шарп, скрывая отвращение. — Кроме того, мы берем зубы только у французов. — А французы берут зубы британцев, чтобы продать в Париже, да? Стало быть, французы едят вашими зубами, а вы едите ихними, и никто не ест собственными. — — Где находится Сан-Кристобаль? — сменил Шарп тему. — За холмами, — сказал — Покажите мне. — Шарп повел здоровяка к восточным крепостным валам. — Покажите мне, — повторил он, когда они поднялись на горжу. — Вы пройдете по этой тропе пять миль, — сказал — А откуда вы знаете, что Луп там? — спросил Шарп. — Потому что мой кузен видел, как он прибыл туда этим утром. Мой кузен сказал, что с ним были раненые. Шарп пристально глядел в восточном направлении. Пять миль. Скажем, два часа, если будет светить луна, или шесть часов — если придется идти в кромешной тьме. — Что ваш кузен делал там? — спросил он. — Он когда-то жил в деревне, Жалко, подумал Шарп, что никто не наблюдал за Лупом прошлым вечером. — Расскажите мне о Сан-Кристобале, — сказал он. Это просто деревня, рассказал испанец, высоко в горах. Небольшая деревня, но богатая — с прекрасной церковью, площадью и множеством солидных каменных домов. Место когда-то было известно тем, что там выращивали быков для корриды и продавали в маленькие пограничные города. — Но не теперь, — сказал — Это действительно горная деревня? — спросил Шарп. — Она расположена в долине, вроде этой, — кивнул он в сторону восточной долины, — но не такой глубокой. Там не растет ни одного дерева, Шарп не отвечал в течение долгого времени. Конечно, он собирался идти туда, но с какой целью? У Лупа целая бригада, в то время как у Шарпа — половина роты. — Как близко я могу подобраться, не будучи замеченным? — спросил он. — На полмили… Но есть один узкий проход, долина, через которую проходит дорога. Я часто думал, что там мы могли бы заманить Лупа. Он обычно посылал дозор в долину, прежде чем он идти через нее, но не теперь. Теперь он слишком уверен. Значит, подойти к узкому проходу, подумал Шарп, и наблюдать. Только наблюдать. Ничего больше. Никакого нападения, никакой засады, никакого неповиновения, никакого героизма — только разведка. И в конце концов, сказал он себе, в приказе Веллингтона вести — У Лупа есть артиллерия в Сан-Кристобале? — спросил он партизана. — Нет, Шарп задавался вопросом, не позаботился ли Луп о том, чтобы эти сведения дошли до него. Не заманивает ли Луп Шарпа в ловушку? — Вы пойдете с нами, — Чтобы наблюдать за Лупом, — спросил в свою очередь испанец осторожно, — или драться с ним? — Наблюдать за ним, — сказал Шарп, зная это, не совсем честный ответ. Испанец кивнул. — У вас недостаточно людей, чтобы драться с ним, — добавил он, чтобы объяснить свой осторожный вопрос. В глубине души Шарп был согласен. У него не было достаточного количества солдат — если только он не обманет Лупа, не заманит его в засаду в узком проходе. Одна винтовочная пуля, попавшая точно в цель, убьет человека так же, как атака целого батальона, и когда Шарп думал об изуродованном теле замученного Оливейры, он считал, что Луп заслужил эту пулю. Так что, возможно, сегодня вечером Шарп может привести своих стрелков к Сан-Кристобалю и молиться насчет своей личной мести в узком проходе на рассвете. — Я приветствовал бы вашу помощь, — сказал Шарп — Через неделю, — Мы идем сегодня вечером, — сказал Шарп. — Сегодня вечером? — Испанец был потрясен. — Я видел бой быков однажды, — сказал Шарп. — И матадор нанес быку смертельный удар: в шею и вниз, в плечо, и пораженный бык упал на колени. Матадор вытащил шпагу и отвернулся, воздев руки, торжествуя. Вы можете предположить, что случилось потом… — Бык поднялся? — И воткнул рог в спину матадора, — подтвердил Шарп. — Допустим, я — бык, — Но только наблюдать за ним, — сказал партизан осторожно. Он терпел поражения от Лупа слишком часто, чтобы рисковать с ним драться. — Чтобы наблюдать, — солгал Шарп, — только наблюдать. *** Он был правдивее с Харпером. Он привел своего друга на вершину башни у ворот, откуда два стрелка смотрели через восточную долину в сторону туманной дали, где пряталась деревня Сан-Кристобаль. — Честно говоря, не знаю, почему я иду, — признался Шарп. — И у нас нет никакого приказа туда идти, и я не уверен, что у нас что-нибудь получится, когда мы доберемся туда. Но есть причина, чтобы идти. — Он сделал паузу, внезапно почувствовав себя неуклюжим. Шарп обнаружил, как трудно ясно сформулировать свои мысли, возможно потому что это означает выставить напоказ свою уязвимость, и немногие солдаты способны сделать это; он хотел сказать, что солдат настолько хорош, насколько хорошо его последнее сражение, а последнее сражение Шарпа было катастрофой, которая оставила Сан Исирдо в дыму и крови. И в армии найдется много придирчивых дураков, которые обрадуются, что выскочка из рядовых наконец получил по заслугам, а значит, Шарп должен нанести ответный удар по Лупу, иначе он потеряет репутацию удачливого солдата и победителя. — Вы должны разбить Лупа? — нарушил его молчание Харпер. — У меня не хватит людей, чтобы сделать это, — сказал Шарп. — Стрелки пойдут за мной, но я не могу приказать людям Донахью идти в Сан-Кристобаль. Вся эта затея, вероятно, — пустая трата времени, Пат, но есть шанс, полшанса, что я могу увидеть одноглазого ублюдка через прицел своей винтовки. — Вы удивитесь, — сказал Харпер, — как много ребят из Шарп улыбнулся, затем пожал плечами. — Это, вероятно, — пустая трата времени, Пат, — повторил он. — Так что вы собираетесь делать сегодня вечером? — Ничего, — сказал Шарп. — Совсем ничего. И все же он знал, что, если он идет навстречу новому поражению, он готов рискнуть всем, чего добился, но он также знал, что не пойти, считая перспективу мести безнадежной, означает признать победу Лупа окончательной, а Шарп был слишком горд, чтобы признать это. Вероятно, он ничего не добьется, отправившись к Сан-Кристобалю, но идти он должен. *** Они вышли после наступления темноты. Донахью настаивал на том, чтобы идти, и пятьдесят из его людей пошли тоже. Желающих было больше, но Шарп хотел, чтобы большинство — Что было бы для меня чертовски удачно, — сказал Шарп. — Я совершаю марш, чтобы застрелить его, а он — чтобы кастрировать меня. — Его стрелки шли дозором впереди на случай, если французы надумают вернуться в Сан Исирдо. — Что мы сделаем, если встретим их? — спросил Донахью. — Спрячемся, — сказал Шарп. — Семьдесят человек не могут разбить тысячу — не под открытым небом. — Засада могла бы сработать этой ночью, но не перестрелка на открытом пространстве, залитом лунным светом, против подавляющих сил противника. — К тому же я ненавижу ночной бой, — продолжал Шарп. — Меня захватили в чертовой ночной драке в Индии. Мы тыкались из стороны в сторону в кромешной тьме, где никто не понимал, что он делает и зачем, за исключением индусов, которые все знали достаточно хорошо. Они нацеливали на нас ракеты. От них было немного толку как от оружия, но ночью их огонь ослепил нас, и следующее, что я увидел, были двадцать здоровенных педерастов, наставивших на меня штыки. — Где это было? — спросил Донахью. — В Серингапатаме. — Что вы забыли в Индии? — спросил Донахью с очевидным неодобрением. — То же самое, что и здесь, — ответил Шарп кратко. — Убивал врагов короля. Марш не был труден. Первый час был самым худшим, потому что они должны были подняться на крутой холм напротив Сан Исирдо, но дальше по гребню шла практически ровная дорога. Это была дорога гуртовщиков, травянистая и широкая, по которой легко было шагать в прохладном вечернем воздухе. Дорога вилась между скалистыми обнажениями, где, возможно, скрывались пикеты врага. Обычно Шарп посылал разведку в такие опасные места, но этой ночью он гнал свои дозоры только вперед. Он был в опасном и фаталистическом настроении. Возможно, думал он, этот безумный марш был следствием поражения, своего рода реакцией на пережитое потрясение, которая заставляет человека мчаться наугад, — а эта безумная экспедиция под луной была, несомненно, затеяна наугад, потому что в глубине души Шарп был уверен, что не законченное между ним и Лупом дело почти наверняка останется незаконченным. Было бы глупо рассчитывать, что после ночного марша к укрепленной деревне, без предварительной разведки, удастся устроить засаду. В результате его слабое войско понаблюдает деревню издалека, Шарп придет к выводу, что ничего не удастся сделать ни у ее стен, ни в узком дефиле неподалеку, и на рассвете гвардейцы и стрелки вернутся назад в Сан Исирдо с натертыми ногами, потратив впустую ночь. Вскоре после полуночи колонна достигла низкого горного хребта, с которого вида была долина Сан-Кристобаля. Шарп оставил людей отдыхать у гребня, а сам поднялся на вершину с Серые камни деревни были выбелены лунным светом, запутанная сеть каменных стен, отгораживающих окрестные поля, отбрасывала причудливые тени. Выкрашенная известью колокольня церкви, казалось, сияла, — такой ясной была ночь и так ярок полумесяц, висевший над мерцающими холмами. Шарп направил подзорную трубу на колокольню, и хотя он мог явно видеть неряшливое гнездо аиста на крыше и отблеск лунного света на колоколе, выглядывающем в открытую арку, часовых он там не видел. Но они не обязательно должны были быть видны: любой человек, стоящий на часах в долгую холодную ночь в таком высоком, продуваемом месте, вероятно, постарается найти себе убежище где-нибудь в углу. Сан-Кристобаль, похоже, был вполне благополучной деревней до того, как явидлась бригада Лупа, выселила жителей и разрушила их средства к существованию. Крепкие загоны в полях были построены, чтобы держать боевых быков, и те быки заплатили и за церковь, и за дома, которые еще хранили следы прежнего богатства. В Фуэнтес-де-Оньоро, крошечной деревушке, где он встретился в первый раз с Он направил трубу вдоль линии дороги и отметил, что в том месте, где дорога превращается в главную улицу деревни, между двумя зданиями выстроена каменная стена. В стене был промежуток, но Шарп мог различить лишь намек на тень второй стены сзади первой. Он сделал зигзагообразное движение рукой, глядя на — Ворота, — — Как они заводят своих лошадей внутрь? — спросил Донахью на испанском языке. — Вокруг дальней стороны, — ответил — Боже упаси, нет, — сказал Шарп. Его надежда на узкий проход Он опять направил подзорную трубу на деревню — как раз вовремя, чтобы увидеть какое-то движение. Он напрягся, но потом увидел, что это просто струя дыма, вырвавшегося из дымохода где-то в деревне. Дым шел там все время, но кто-то, должно быть, подбросил дров в огонь или попытался раздуть в очаге тлеющие уголья парой мехов и таким образом вызвал внезапный столб дыма. — Они все лежат в кроватях, — сказал Донахью. — Живые и здоровые. Шарп направил трубу поверх деревенских крыш. — Никакого флага, — сказал он наконец. — Он обычно вывешивает флаг? — спросил он Большой человек пожал плечами. — Иногда да, иногда нет. — Он явно не знал ответа. Шарп сложил трубу. — Поставьте дюжину солдат в караул, Донахью, — приказал он, — а остальных пока что отправьте спать. Пат! Отправь Латимера и несколько парней к тому холмику. — Он указал на скалистую высоту, которая представляла хороший обзор окружающей местности. — А ты и остальные стрелки пойдете со мной. Харпер сделал паузу, как если бы он хотел уточнить детали того, что они собираются делать, затем решил, что слепое повиновение будет самым правильным и скользнул вниз с вершины. Донахью нахмурился. — Я не могу идти с вами? — Кто-то должен принять командование, если я погибну, — сказал Шарп. — Так что выставьте караул, оставайтесь здесь до трех часов утра, и если вы не получите известий от меня к тому времени, возвращайтесь домой. — И что вы планируете делать там? — спросил Донахью, кивая в сторону деревни. — Что-то там неправильно, — сказал Шарп. — Я не могу объяснить это, но мне это кажется неправильным. Так что я просто собираюсь посмотреть. Ничего больше, Донахью, только взгляну. Капитан Донахью был все же недоволен, что его не включили в группу Шарпа, но не решался противоречить его планам. Шарп, в конце концов, был опытным солдатом, а у Донахью был боевой опыт только одной ночи. — Что я скажу британцам, если вы погибнете? — спросил он Шарпа ворчливо. — Чтобы сняли с меня ботинки, прежде чем похоронят меня, — сказал Шарп. — Я не хочу натирать мозоли целую вечность. — Он обернулся и увидел, что Харпер ведет группу стрелков вверх по склону. — Готовы, Пат? — Да, сэр. — Вы останетесь здесь, — сказал Шарп — Я буду ждать здесь, Шарп повел своих людей на юг позади гребня — туда, где изломанная линия скал отбрасывала достаточно густую тень, где они были в безопасности. Они двигались быстро, несмотря на необходимость карабкаться вверх, потому что тени каменных стен проложили целые полосы невидимости, которые вели к деревне. На полпути через долину Шарп остановился и внимательно осмотрел деревню через подзорную трубу. Отсюда он мог видеть, что все нижние окна домов заделаны камнями, а недоступные верхние окна оставлены свободными для наблюдения. Он также увидел фундаменты домов, снесенных вне ограждения, чтобы атакующие не могли укрыться поблизости от Сан-Кристобаля. Луп так же позаботился о том, чтобы разрушить все каменные ограды на дистанции выстрела из мушкета. Шарп мог пройти еще шестьдесят или семьдесят шагов, но после этого он и его люди будут видны столь же отчетливо, как навозные мясные мухи на побеленной стене. — Педераст не оставил нам ни шанса, — сказал Харпер. — Ты станешь упрекать его в этом? — спросил Шарп. — Я возвел бы десяток стен, чтобы не дать — И что мы сделаем? — спросил Харпер. — Еще не знаю. И Шарп действительно не знал. Он подобрался на расстояние выстрела из винтовки к цитадели врага, и при этом не ощущал и намека на страх. И никаких предчувствий. Возможно, думал он, Лупа здесь нет. Или, что куда хуже, с инстинктами Шарпа что-то не в порядке. Возможно, Луп — опытный кукловод, и он играет с Шарпом, заманивает его, внушает своей жертве гибельную веру в безопасность. — Кто-то там есть, — сказал Харпер, прерывая раздумья Шарпа, — иначе не было бы никакого дыма. — Самое умное, что мы можем сделать, — сказал Шарп, — убраться прочь отсюда и лечь спать. — Самое умное, что мы можем сделать, — сказал Харпер, — бросить чертову армию и умереть в собственной постели. — Но ведь мы не ради этого вступили в нее, не так ли? — Говорите за себя, сэр. Я вступил в армию, чтобы получать нормальную жратву, — сказал Харпер. Он зарядил винтовку, потом — свою семистволку. — Быть убитым не входило в мои планы. — А я завербовался, чтобы не болтаться на виселице, — сказал Шарп. Он тоже зарядил винтовку, затем пристально вгляделся в освещенные лунным светом стены. — Черт побери! Я подберусь ближе. Это походило на детскую игру, когда игроки пытаются как можно ближе подобраться к водящему, оставаясь незамеченными, а деревня представилась ему замком из детских фантазий — страшным, но при этом спящим, и надо было подобраться к нему, используя всю свою хитрость, иначе он проснется и убьет тебя. Но велик ли риск быть убитым, спрашивал он себя? И не мог дать себе другого ответа на этот вопрос, кроме того, что он не затем так близко подобрался к убежищу самого злейшего врага, чтобы повернуться и позорно отступить. — Наблюдайте за окнами, — сказал он своим людям, потом скользнул вдоль основания затененной стены, пока не добрался до места, где стены кончились, и лишь несколько упавших камней показывали, где они прежде стояли. Но по крайней мере эти разбросанные камни создавали запутанный лабиринт теней. Шарп глядел на этот лабиринт, задаваясь вопросом, были ли тени достаточно глубоки, чтобы скрыть человека, затем посмотрел в сторону деревни. Никакого движения, только дым из печи, сдуваемый легким ночным ветерком. — Вернитесь, сэр! — прошептал Харпер. Но вместо этого Шарп вздохнул, лег и пополз прямо в лунный свет. Он скользил как змея между скалами, настолько медленно, что, как он полагал, никакой наблюдатель не мог обнаружить его движения среди путаницы теней. Ремень и прорехи в его мундире цеплялись за камни, но каждый раз он освобождался и проползал несколько футов вперед, прежде чем застыть и прислушаться. Он ждал, что раздастся знакомый звук взводимого курка мушкета: резкий двойной щелчок, который будет предвещать убийственный выстрел. Но не услышал ничего, кроме мягкого шелеста ветра. Даже собаки не лаяли. Он подползал все ближе и ближе, и в конце концов и разбросанные камни кончились, и впереди было только залитое лунным светом открытое пространство между ним и высокой стеной ближнего дома. Он вглядывался в окна, но ничего не видел. И не чуял ничего, кроме запаха лошадиного навоза. Не пахло табаком, не доносилась вонь от натертых седлами лошадиных спин и нестиранных солдатских мундиров. Только слабый аромат печного дыма примешивался к навозному духу, а больше никаких следов присутствия в деревне людей. Две летучие мыши пролетели мимо стены, их черные крылья мерцали на фоне белой извести. Подобравшись так близко к деревне, Шарп уже видел признаки разрухи. Побелка всюду облезла, черепица осыпалась с крыш, оконные рамы были пущены на дрова. Французы выселили жителей из Сан-Кристобаля и превратили его в деревню призраков. Сердце Шарпа тяжело билось, отдаваясь эхом в ушах, покуда он ждал хоть какого-то намека на то, что ждет его за этими чистыми немыми стенами. Он взвел курок винтовки и щелчки показались противоестественно громкими среди ночи, но не вызвали никакого отклика в деревне. — К черту все это! — Он не должен был говорить громко, но сказал, а после того, как он заговорил, он встал. Он почти чувствовал, как Харпер тревожно вздохнул в нескольких шагах позади него. Шарп стоял и ждал, и никто не заговорил, никто не крикнул, никто не отдавал приказов, и никто не стрелял. Он чувствовал себя в пустоте между жизнью и смертью, словно весь огромные земной шар стал хрупким, как стеклянный шарик, который может разбиться от единственного громкого звука. Он шел к деревне, которая была в двадцати шагах от него. Самыми громкими звуками в ночи были шарканье его ботинок в траве и дыхание у него в горле. Он протянул руку и коснулся холодной каменной стены — и никто не стрелял, никто не окликнул его, и так Шарп прошел вдоль окраины деревни, мимо замурованных окон и забаррикадированных улиц, пока он не добрался наконец до подобного лабиринту входа. Он остановился в пяти шагах от внешней стены. Облизал сухие губы и уставился на темный промежуток. За ним наблюдают? Луп, как волшебник в башне, заманивает его? Французы затаили дыхание и едва верят в свою удачу: жертва сама неторопливо пришла к ним? Ночь сейчас взорвется ужасным грохотом? Заполнится ружейным огнем, резней, поражением и болью? Эта мысль чуть не заставила Шарпа бежать прочь от деревни, но гордость не давала ему отступить, и гордость была достаточно сильна, чтобы заставить его сделать еще один шаг к зигзагообразному проходу. Шаг, другой — и внезапно он оказался уже в проходе, и не видел никакого движения. Ни единого вздоха. Перед ним была вторая стена с приглашающим просветом слева от Шарпа. Он прошел в промежуток между стенами, укрытый теперь от лунного света и от взглядов своих стрелков. Он был в лабиринте, в ловушке Лупа — и он двигался дальше, в узком проходе между стенами, держа палец на спусковом крючке винтовки. Он зашел во второй просвет и увидел третью глухую стену впереди, и тогда он вступил в последний узкий проход, который привел к его к правому, последнему просвету в последней стене. Его подошвы скрипели на камнях, дыхание стремительно учащалось. Лунный свет царил за третьей стеной, но в лабиринте было темно и холодно. Его спина была прижата к средней стене, и от прикосновения к твердому камню ему было спокойнее. Он двинулся в сторону, пытаясь не обращать внимания на учащенный стук сердца, глубоко вздохнул, упал на одно колено и одновременно уклонился в сторону, так что он оказался на коленях в последнем проходе, ведущем в деревню Лупа, с винтовкой, нацеленной прямо сквозь мощеную камнем улицу в сторону силуэта церкви. И перед ним не было ничего. Никто не орал от восторга, никто не глумился над ним, никто не приказывал его захватить. Шарп с облегчением выдохнул. Ночь была холодная, но пот стекал у него по лбу и ел глаза. Он вздрогнул и опустил дуло винтовки. И тут раздался вой. |
||
|