"В.Зазубрин. Щепка ("Сибирские огни", No 2 1989) (про революцию)" - читать интересную книгу автора

"Повольниках" Яковлева) насилуют Олечек, Манечек, Ниночек и вместе с ними
безнадежно надают в мещанско-похабную стихию, эти на миг захотевшие быть
героями люди-мещане.
У Никитина написано это в формах обмызганного, порой сюсюкающего
мастерства упадочного искусства, у Яковлева более ясно и просто, у Пильняка
его ужасы оправдываются в общем ритме его "мятельной" стихни, от которой
веет революцией настолько, нисколько революция раздробила старые формы
жизни,
В. Зазубрин делает попытку найти новую форму для изображения революции.
Самый стиль, его ритм - суровый, резкий, скупой и ударный - это ритм
революции - по его слову, "прекрасной и жестокой любовницы", которая
уничтожила не только старый миропорядок, наше былое, индивидуалистическое
прекраснодушие, но и заставляет нас жить, чувствовать по-иному, утверждает
новую поступь, ритмику наших душевных переживаний. Если Достоевский в
"Бедных людях", если Л. Андреев- последыш индивидуалистического символизма,
в своем рассказе "Семь повешенных" ставили своей задачей вызвать ненужную
жизни жалость в наших душах к ненужному Янсону: претворить никчемную
кантовскую идею о самодовлеющей ценности существования каждого человека, то
Зазубрин, изображая совсем не идеал революционера, - ставит своей задачей
показать, что есть общее - грядущий океан коммунизма, бесклассовою
общества, во имя которого революция беспощадно идет по трупам вырождающихся
врагов революции. Среди них и сильные телом, иногда духом, которые свой
аристократизм декларативно или искрение стараются сохранить в тот момент,
когда смотрят в лик неизбежной для них смерти, но большинство из них -
"тесто", булавочные головки, головки жаворонков, которых в детстве мать
Срубова запекала в печи.
В страшной сцене расстрела, в сцене допроса, в сцене суда над
следователем Ивановым Зазубрин художнически побеждает мещанство,
индивидуализм, выжигая из нас оставшийся хлам мистических и идеалистических
понятий в наших душах о нужности ненужных, остывших уже идей.
Но сам герой Зазубрина носит в себе эти атавистические понятия, он
ранен ими, и, несмотря на громадный подвиг, который он несет до конца во имя
революции, он таит эту историческую занозу; "Есть душа или нет? Может быть,
это душа с визгом выходит?" - спрашивает он себя. Отсюда его трагедия и
неизбежная гибель. Он мужественно встречает уход от себя мещанки-жены,
падение своих сотрудников, но сам не выдерживает подвига революции - и
гибнет. Гибнет во имя революции, как Моисей, которому "не дано войти в землю
обетованную" коммунистического общества.
Удар по индивидуализму, по последним наслоениям оставшихся
напластований буржуазной мистики и морали наносит художник, показывая эту
историю героя, не выдержавшего в конце концов подвига революции.
И эта повесть, несмотря на срывы, психологические сбои, нужная и
художественная вещь, несущая с собой сильную эмоциональную "встряску"
дряблым, тепличным душам.
Художник ведет нас в самую страшную лабораторию революции и как бы
говорит: "Смотрите революцию. Слушайте ее музыку, страшную и прекрасную,
которая обнажает перед нами узкий и трудный переход русла к огромному и
прекрасному океану. Смотрите на ее беспощадный кровавый меч, который своим
ударом обнажает проклятие и наследие вековых блужданий человечества,
социальных извращений, превративших человека или в мясо, в тесто, в слякоть,