"Станислав Зарницкий. Дюрер " - читать интересную книгу автора

Дюрера мастер Михаэль никогда не был авторитетом, именно это и помогло ему
вступить на самостоятельный путь.
И все-таки годы, проведенные в вольгемутовской мастерской, не были
потрачены напрасно. Даже копирование гравюр, которое иногда доводило
Альбрехта до исступления, заставило его над многим задуматься. Работы
Шонгауэра, которые, как потом оказалось, мастер Михаэль очень ценил, дали
многое. Конечно, не манерность поз апостолов, не эти картинно выставленные
из-под одежд ноги, не дубина, изящно придерживаемая святым Яковом двумя
пальчиками, и не святой Михаил, столь бережно поражающий дракона-дьявола,
словно имеет пело с сырым яйцом, - нет, не это поразило его воображение.
Штриховка - вот на что он обратил внимание. Большой мастер из Кольмара очень
близко подошел к возможности передачи светотени на гравюре. Альбрехт Дюрер -
а его можно считать учеником Мартина Шонгауэра - решил задачу до конца.
Начались те опыты, которые нередко вызывали у его друзей недоуменную улыбку:
Дюрер стал рисовать скомканные простыни, смятые подушки, сжатые в комки
листы бумаги. Он постигал тайну жизнеподобия в рисунке упорно, как умел лишь
он один.
Стремился Вольгемут остановить то новое, что внушало ему опасения, на
пороге своей мастерской, но вместе с очередным своим учеником - постоянно
думающим, вечным тружеником Альбрехтом Дюрером - впустил это новое в свою
дверь. Ибо желание твердо поставить на землю танцующих, порхающих, словно
бестелесных, апостолов и святых и вернуть им живую плоть вскоре приведет
Дюрера к итальянским мастерам, уже сумевшим сделать это.
"O tempora, o mores!" ("О времена, о нравы"!) - говаривали еще древние
римляне. "Раньше все было лучше", - не переставал твердить и мастер Михаэль.
Да, времена менялись: исчезал мало-помалу дух корпоративности и
взаимовыручки, свойственный цехам ремесленников. Каждый был за себя, за
всех, как теперь частенько говорилось, был лишь бог. Сетовал мастер на
коллег-художников, а сам был ничем не лучше их: беззастенчиво грабил своих
собратьев, выискивал неудачников, которые безропотно работали на него,
набирал заказы, которые и за несколько лет не смог бы исполнить, а потом за
некоторую мзду уступал другим художникам. Дух накопительства, не знающего
жалости и сострадания, все прочнее овладевал Нюрнбергом.
Особенно жалко было Альбрехту Дюреру живописца Ганса Траута, чужака,
пришедшего в Нюрнберг с верховьев Рейна, а потому не имевшего в городе
покровителей. Ганса терзала неизлечимая болезнь, и жить ему, видимо,
оставалось немного. Добредя до мастерской Вольгемута, Ганс усаживался на
скамью и долго не мог отдышаться. Молчал. Впрочем, для мастера Михаэля и без
слов было ясно: пришел просить работы. Ганс никогда не брал денег взаймы,
хотя его семья перебивалась с хлеба на воду. Будучи неудачником, на судьбу,
однако, не жаловался. Все помыслы его были заняты сыном Вольфом, родившимся
год назад. Будущее мальчика отец определил - он станет художником. Ведь
должна же когда-то и для Траутов наступить пора везения. Верил Ганс
почему-то: Вольф обязательно станет знаменитым мастером - иначе во имя чего
все те страдания, которые выпали на долю его деда и отца? Сейчас, доживая,
по всей вероятности, последние дни, хватался за любой заказ - лишь бы
обеспечить малыша. Вместе с Вольгемутом работал над витражами для церкви
святого Лоренца. Иногда Михаэль, считая ниже своего достоинства заниматься
трудом, в котором его с успехом могли заменить ученики, посылал Альбрехта
помогать Трауту. И в один прекрасный день рассказал Траут, что, собственно