"Евгений Замятин. Ела" - читать интересную книгу автора

- Если ты только... Я тебя самого... ссволочь! Клаус попятился, губы у
него тряслись, он налетел задом на Фомича - Фомич теперь стоял на месте
Цыбина, держа брошенное им погудало руля. Клаус закричал плачущим голосом:
- Фомич, говори ему ты, он должен сейчас рубить, он нас всех пропадет!
Бот уже снова поднимался на огромную, черную волну - и снова ела,
перепрыгивая через белые гребешки, неслась к боту. Фомич стоял, крепко
вросши в палубу, губы у него были плотив стиснуты, но сейчас они откроются и
скажут.
Темно, на дне, Цыбин знал Фомич - это судья, и то, что он скажет закон.
Похолодевшими пальцами вцепившись в топор, Цыбин ждал.
Сквозь косые, серые веревки дождя ела виднелась уже совсем близко. С
трудом, чуть слышно Фомич сказал, не глядя на Цыбина:
- Руби...
У Цыбина перехватило горло, чтобы; не видеть - он зажмурился; поднял
топор. И закрытыми глаза тотчас же увидел: серебряное кольцо на руке у Анны;
белые водяные вихры от играющей в море селедки, бабье лицо человека в
мурманке, хозяйку с желтыми волосатми и елу, какой она стояла там, в гавани,
радостную, нарядную, как невеста.
Цыбин громко всхлипнул, бросил топор, и ничего не видя, хватаясь за что
попало, пошел - все равно куда. Там, где позади него остались все - ударили
топором еще раз, еще раз. Елы больше не было, больше не было ничего.
Цыбин сидел на полу, на палубе, возле лебедки. Через ноги
перекатывалась вода, и он видел за бортом круглую, черную воду, так, не
понимая, видело бы ее зеркало, если его поставить тут, возле лебедки. Потом,
как будто сквозь двойную зимнюю раму, Цыбин услышал: кто-то говорит с ним.
Это был Олаф. По лицу его катились крупные слезы, он говорил Цыбину: "Ты не
плачь, пожалуйста, не плачь". - "Я - ничего-..." - сказал, а может быть,
только хотел сказать Цыбин.
Олаф встал и, стоя над Цыбиным, вгляделся в серый, хлещущий воздух. Он
толкнул в плечо Цыбина, глаза у него блестели.
- Гляди, гляди! - крикнул он Цыбину. Цыбин поднял голову и увидел свею.
елу. Теперь, без буксира, еще легче резала воду, она неслась сюда, к Цыбину,
она не хотела бросить его, она сейчас будет совсем близко. У Цыбина сразу
налились теплым, стали живыми ноги, руки, глаза, он вскочил... Ела - тут,
она - тут, ему нужно что-то сделать - и опять все будет хорошо.
- Эй, эй! Куда! - услышал Цыбин и потом еще что-то по-норвежски - это,
должно быть звала хозяйка елы. Потом сейчас же понял: - это Клаус, он на
корме возле Фомича. И успел увидеть еще Фомич, глядя одним глазом на елу,
круто поворачивает бот, чтобы елу пронесло мимо, - чтобы она не задела.
Все это мгновенно падало одно за другим. Нос елы мелькнул за кормой,
она обогнала, ее ударило ветром, на одну секунду она ласково, тесно
прижалась к боту. И этой секунды Цыбину было довольно, чтобы прыгнуть туда,
к себе, на свою елу. Ей как будто это и было нужно: она сейчас же отошла от
бота, и Цыбин уже не слышал, как вслед ему кричали Фомич, Клаус и Олаф.
Сквозь косо хлещущий сумрак они еще два раза увидели елу. Второй раз
она была отделена от них и от всего мира глубокой водяной ямой - Цыбина они
уже больше не могли разглядеть.
1928