"Леонид Залата. Волчьи ягоды " - читать интересную книгу автора

взглянул на него снизу вверх, подмигнул и, блаженно закрыв глаза, потонул в
кресле.
- Богато живешь, Артемьевич, - сказал он то ли с осуждением, то ли с
завистью. - Не кабинет - хоромы.
- Это еще до меня. - Гальченко достал из холодильника бутылку
минеральной воды и, на ходу откупоривая ее, поискал глазами стаканы. -
Матяков оборудовал. Любил показуху, ох как любил... Кое-что пришлось убрать,
все остальное осталось в наследство.
- Боржомчик попиваешь?
Николай Артемьевич ткнул пальцем в пуговицу на животе.
- Жжет... У Матякова был свой стиль. Скажем, на прием к нему
записывались за три дня вперед. Никто не мог понять, зачем введен такой
порядок. Если, конечно, вообще можно назвать это порядком. Но и не роптали,
и знаешь, почему? Это уже потом секретарша призналась. Заходит, например,
Иванова, Матяков встречает ее около дверей: "Мария Петровна? Здравствуйте,
здравствуйте! Как здоровье вашего сына?" Мария Петровна, ясное дело,
растрогана - еще бы, сам директор знает, что у нее болен сын. Такой занятой
человек, а вишь... И никогда ей не догадаться, что секретарша заранее
собирает сведения о всех, кто записался на прием. Забыла уже Мария Петровна,
с чем и пришла, удовлетворил Матяков ее просьбу или отказал. Следует
сказать, что он никогда не отказывал. На приемах говорил: "Разберемся", на
производственных совещаниях: "К этому вопросу мы еще вернемся". Так и
крутился.
Гальченко налил себе еще стакан боржома.
- Представь себе, долгое время слыл демократом. Магия!
Гафуров лично не знал Матякова, но слышал, что работники фабричного
управления называли его между собой Матюковым, так как в минуты гнева бывший
директор пользовался далеко не интеллигентными словами.
- Рассказываешь ты интересно, - сказал он, - а хозяин из тебя
никудышный. Сам выдул бутылку целебной. Матяков этого себе, наверное, не
позволил бы.
Гальченко посмотрел на пустую бутылку, которую за время разговора так и
не выпустил из рук.
- И в самом деле, - растерянно проговорил он. - Тем более, что это
последняя. Извини, Рахим.
Гафуров беззвучно смеялся, ухватившись жилистыми руками за подлокотники
кресла.
- Обойдусь и без боржома, - сказал он. - Не за тем я пришел. Пряжа меня
интересует, причем японская.
Гальченко поставил пустую бутылку на столик и сразу помрачнел.
- Наконец, - сказал он. - А я ломаю голову... Ну, давай, давай, что там
у тебя?
Гафуров вынул из кармана сверток.
- Что скажешь об этом товаре?
Николай Артемьевич развернул сверток и облегченно, не скрывая этого,
вздохнул.
- Хорошая водолазка, - сказал он. - Шерсть японская, пряжа номер
пятьдесят дробь два. Но производство не наше, планируем освоить только в
следующем году.
- Как видишь, кто-то опередил вас, товарищ директор, - прервал его