"Виталий Закруткин. Подсолнух (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

у баптиста-овцевода Мазаева, потом до самой войны и в первые военные годы
чабановали в совхозе. Несколько лет, высланный со всеми своими
односельчанами, Бадма прожил в Сибири, работал в лесхозе, потом вернулся,
определил дочь в техникум, а сам по старой привычке ушел в степь, разыскал
Отца и попросился к нему в помощники.
Пригретый Отцом буйный красавец Донька, силач и озорник, два года назад
на хуторской гулянке до полусмерти избил и поранил ножом своего счастливого
соперника, отсидел в тюрьме за хулиганство и подался в степь. Поначалу Отец
косился на него, поругивал, а потом обмяк. Случилось это после того, как
Донька минувшей зимой в страшный буран вызвался искать отбившихся от отары
ягнят-двойняшек, всю ночь плутал по степи, обморозил лицо и руки, но ягнят,
отогревая за пазухой, принес в кошару...
Думая о Бадме, о Доньке, о голодных овцах, Отец шагал и шагал по сырой,
еще не прогретой ослепительным солнцем земле, и его острый взгляд замечал
все, что творилось вокруг. Вот из-за ближнего куста черной полыни выпорхнул
жаворонок - первый вестник весны; покачиваясь на лету, он взмыл вверх,
прозвенел робкой, удивленной, радостно захлебнувшейся трелью и замолк,
словно растаял в прозрачной бледно-голубой бездне. Вот справа, сквозь
рыжеватую толщу прибитых к земле ковылей, между корневищами старинка,
изумрудно зазеленела полоса ранней муравы.
А это что?
Снежно-белые лебеди летели невысоко, вытянув гибкие шеи, равномерно
махая крыльями. Время от времени они слегка ломали строй, тревожно
перекликались, и тогда до земли доносился протяжный затихающий звон, будто
далеко-далеко звучал колокол.
"На север летят, на лиманы", - подумал Отец. На мгновение его кольнула
грустная зависть к белым птицам-странникам, которые могли видеть широкие
реки, моря, океаны, то есть все то, чего он, старый чабан, не видел даже во
сне.
Когда стая белых птиц скрылась за горизонтом, Отец заметил одинокого
отставшего лебедя. Должно быть, лебедь был ранен или подбился на долгом и
трудном пути. Летел он совсем низко, припадая на левое крыло и заваливаясь
набок.
- Чего ж это ты, сынок? - с жалостливой укоризной сказал Отец лебедю.
Не успел он произнести слово "сынок", как вдруг почувствовал, что
глубоко схороненное воспоминание о погибшем сыне вновь, как всегда, обожгло
его, сдавило сердце.
Сын у Отца был единственным. Рос он без матери. Мать умерла вскоре
после родов. Отец выкормил сына овечьим молоком, носил на руках по степи, не
расставался с ним, когда гонял на пастбища отары овец, и стал сын
круглолицым, румяным мальчишкой. От ранней весны до поздней осени бегал он
босиком, месяцами не стригся, и его рыжевато-белявые, нечесаные вихры сияли,
как лепестки цветка. Когда пришла пора, Отец по совету грамотных людей
отправил сына учиться. Три раза сын приезжал из города в родные степи, потом
стал приезжать все реже и реже. Отец тосковал, мучился, но втайне гордился
им.
Потом пришла война. Сын ушел на фронт. Писал он редко, фотографий не
прислал ни одной, и Отцу казалось, что где-то там, на фронте, в огне и
грохоте, словно обожженный свирепым морозом лазоревый цветок тюльпан, каждый
день, каждую ночь гибнет, умирает его малый, круглолицый, с