"Виталий Закруткин. Матерь Человеческая [H]" - читать интересную книгу автора

Санину голову, стала вытирать клочком застиранного ситца рот и лицо
девочки. Прикасалась к ней бережно, целовала солоноватый от крови лоб,
теплые щеки, тонкие пальцы покорных, безжизненных рук.
В груди у Сани хрипело, хлюпало, клокотало. Поглаживая ладонью
детские, с угловатыми колонками ноги девочки, Мария с ужасом
почувствовала, как холодеют под ее рукой узкие ступни Сани.
- Прокинься, деточка, - стала молить она Саню. - Прокинься,
голубочка... Не умирай, Санечка... Не оставляй меня одну... Это я с
тобой, тетя Мария. Слышишь, деточка? Мы же с тобой только двое остались,
только двое...
Над ними однообразно шелестела кукуруза. Утихли пушечные залпы.
Потемнело небо, лишь где-то далеко, за лесом, еще содрогались
красноватые отсветы пламени. Наступил тот предутренний час, когда
убивающие друг друга тысячи людей - и те, кто, подобно серому смерчу,
несся на восток, и те, кто грудью своей сдерживал движение смерча, -
уморились, устали корежить землю минами и снарядами и, одуревшие от
грохота, дыма и копоти, прекратили страшную свою работу, чтобы
отдышаться в окопах, отдохнуть немного и вновь начать трудную, кровавую
жатву...
Саня умерла на рассвете. Как ни старалась Мария согреть смертельно
раненную девочку своим телом, как ни прижималась к ней горячей своей
грудью, как ни обнимала ее - ничего не помогло. Похолодели Санины руки и
ноги, замолкло хриплое клокотание в горле, и вся она стала застывать.
Мария закрыла Сане чуть приоткрытые веки, сложила на груди
исцарапанные, со следами крови и лиловых чернил на пальцах,
одеревеневшие руки и молча села рядом с мертвой девочкой. Сейчас, в эти
минуты, тяжкое, неутешное горе Марии - смерть мужа и малого сына, два
дня назад повешенных немцами на старой хуторской яблоне, - как бы
уплыло, заволоклось туманом, сникло перед лицом этой новой смерти, и
Мария, пронзенная острой внезапной мыслью, поняла, что ее горе только
невидимая миру капля в той страшной, широкой реке горя людского, черной,
озаренной пожарами реке, которая, затапливая, руша берега, разливалась
все шире и шире и все быстрее стремилась туда, на восток, отдаляя от
Марии то, чем она жила на этом свете все свои недолгие двадцать девять
лет...
Утро наступало медленно. Нехотя забрезжила бледная, размытая заря.
Низко, с гортанным карканьем, над кукурузой пролетела стая ворон.
Тронутые холодной росой, притихли, вяло обвисли влажные кукурузные
метелки. Со стороны окопов доносились глуховатые винтовочные выстрелы и
редкие пулеметные очереди.
Обхватив колени руками, Мария смотрела на мертвую Саню. Нос девочки
уже заострился, лоб и щеки отливали матовой восковой желтизной. На
отвисшем подбородке и на левой щеке засохли темные пятна крови. Прядка
белесых волос прилипла к виску.
- Сейчас я обряжу тебя, бедная ты сиротиночка, - тихо проговорила
Мария, - и личико твое обмою, и косички заплету, и ротик твой закрою...
Трудно мне будет выкопать тебе могилку, дитя мое несчастное, нет у меня
ни лопаты, ни ломика...
Марию бил озноб. Она зябко поводила плечами, шептала слова, не вникая
в их смысл. Тронув рукой пожелтевшую руку Сани, сказала, словно