"Конан в цитадели мрака" - читать интересную книгу автора (Робертс Джон Маддокс)

Глава первая

Ощущения были знакомы: адская головная боль, невыносимая жажда, мучительный зуд от колющей спину гнилой соломы, всепроникающий смрад. По крайней мере, как бы ни были неприятны все эти ощущения, способность их испытывать означала, что он жив. Не впервой было киммерийцу очнуться в темнице. Впрочем, есть такие темницы, где оказаться живым — это не преимущество.

Напрягая мышцы лица, он пытался поднять опухшие веки и, когда удалось разлепить глаза, испытал некоторое облегчение. Он знал, что в этой провинции есть судья, любимым наказанием которого было приказать зашить опущенные веки преступника. Мутный взор узника различал каменные стены, каменный потолок и косые лучи утреннего солнца, проникающие из-под самого потолка, сквозь мелко зарешеченное крошечное окошко. Он страстно пожелал припасть к этому оконцу и вдохнуть толику свежего воздуха.

Это желание заставило его попытаться сесть, медленно и осторожно. Когда он наконец с трудом оторвал от пола приклеившийся засохшей кровью затылок, клок соломы остался висеть на его черной гриве. Он услышал звон металла, сопровождающий движения, и опустил глаза на свои израненные ладони и мускулистые руки. На его мощные запястья фехтовальщика были наложены оковы; грязное, бурое железо скреплено новенькими, блестящими заклепками. Подобные кандалы опутывали и ноги. Мимолетное касание подсказало ему, что еще одно кольцо охватило его жилистую шею. От всех колец цепи протянулись к крюкам, глубоко вделанным в камень пола и стен.

Нет сомнения, что на кого-то он произвел впечатление человека опасного. Смысл в этом имелся, ибо он, Конан из Киммерии, был самым опасным человеком из всех, известных ему самому. Он ухитрился встать, но обнаружил, что нет ни единого шанса дотянуться до окошка: он мог ступить не более шага в любом направлении. Когда он размял затекшие члены и кровь свободно разлилась по жилам, он окончательно пришел в себя и постарался вспомнить, как очутился в подобной ситуации.

Из глубины сознания всплыло женское лицо. Минна? Нет, Мината. Для него уже стало привычкой ночами пробираться в город ради нее. Он прискакал с южных холмов, закутанный в плащ пустынника. По всему этому королевству за его голову была назначена награда. Он уже несколько месяцев назад собирался убраться отсюда и поскакать на юг, в Иранистан, но остался из-за женщины. Даже сейчас, оказавшегося в критическом положении, измученного болью, его попрежнему возбуждали воспоминания о ее огромных глазах, волосах цвета воронова крыла, сочном, гибком теле.

За малую мзду стражники пропустили его через пешеходные ворота, как было принято в этой земле, когда путник желал войти в город после захода солнца. Он держал путь сквозь запутанный лабиринт трущоб Квартала Чужеземцев, потом взобрался по расшатанной лестнице и слегка постучал в дверь Минаты-заморийки. Она была жрицей пользующегося дурной славой храма Иштар. Но его не заботило, как она коротает дни, пока оставляет для него ночи.

Дверь отворилась, и перед ним в сумраке горящих свечей предстала женщина, прекрасная, как всегда; тело ее было едва прикрыто накидкой из вендийского газа. Но губы ее не шевельнулись в приветствии. Когда она отступила в комнату, он увидел, как ее глаза расширились, полные ужаса.

— Конан, я…

И здесь обрывались его воспоминания о той ночи. Кто бы ни ударил его сзади, у него была крепкая рука и совершенное знание своего ремесла, ибо Конан моментально лишился сознания.

Итак, Мината продала его. Ему следует рассчитаться с ней, если он когда-нибудь вырвется из этих цепей и этих стен. Он проклинал себя за глупость. Он прекрасно знал, что не следует доверять женщине, особеннотам, где речь идет о награде. И все же, зная это, он часто так поступал, потом обычно раскаиваясь.

— Тюремщик! — крикнул он — лишь хрип вырвался из пересохшей глотки.

Он загремел цепями, проверив заодно их крепость; его мускулы вздулись отточенным рельефом, силясь разорвать ограничивающие кольца. Те были старые и ржавые, но прочные. Самому их не сбросить.

В узком проходе послышалось шарканье, и человек подошел к зарешеченной двери.

— Что тебе нужно, варвар?

Это была жирная, неуклюжая туша с поседевшими волосами и ртом, полным коричневых зубов.

— Воды, — проревел Конан.

— Зачем?

— Затем, что я хочу пить, дурачина!

— А мне-то что? Ты скоро подохнешь, так что на тебя только воду тратить.

— Он повернулся и поплелся прочь, бряцая ключами, массивным кольцом прикрепленными к поясу.

Мыслям Конана не хватало логики, но он был в бешенстве, и ярость его удваивалась оттого, что он абсолютно ничего не мог сделать, даже сдвинуться с места. Тут внимание его привлек голос, прозвучавший поблизости:

— Успокойся, парень. Скоро этот негодяй принесет тебе и еду, и питье. Пока что ты не умрешь. Вице-король сбережет тебя для особого случая.

Голос доносился из-за стены справа от Конана. Скосив глаза, он едва смог различить лицо, взирающее на него через небольшое квадратное отверстие в стене.

— Кто ты? — промычал Конан.

— Осман-шангариец, нахожусь здесь вследствие позорной судебной ошибки. — Кривая ухмылка придавала словам иронический оттенок.

Неожиданно для себя Конан ухмыльнулся в ответ:

— Поспорю, что ты даже больше меня заслуживаешь этого места.

— Судья думал так же, — вздохнул Осман. — И все потому, что драгоценности его жены каким-то образом оказались в моей суме, когда меня схватили.

— А почему тебя схватили? — осведомился Конан, желая как-то развлечься.

— Несколько типов обвинили меня в том, будто я использовал шулерскую кость в дружеской игре! — Его расширенные глаза были сама оскорбленная невинность. — В качестве компенсации я предложил им мой кинжал, но они оказались столь неуклюжи, что умудрились наткнуться на лезвие и пораниться. Несчастный случай как результат чистого недоразумения.

— А как же ты объяснил наличие драгоценностей?

— Что может быть проще? Ясное дело, злой колдун пожелал навредить мне и подсунул их посредством своей черной магии.

— И лучше ты ничего не мог придумать? — спросил киммериец. — Ты заслуживаешь повешения хотя бы за столь жалкую ложь.

— Я пожалел судей, — сказал Осман. — Они снова и снова выслушивают одни и те же оправдания. Доставив этому некоторое развлечение, я надеялся как-то умерить его ярость, тем более учитывая подозрения, будто я получил доступ к имуществу его женушки неким способом, бросающим тень на ее добродетели.

— Хватит об этом, — перебил Конан, в последнем рывке пытаясь порвать цепи. — Что это ты там говорил — дескать, меня сберегут для особого случая?

— А, это! Знай, что Торгут-хан, вице-король, готовит великое празднество, дабы отметить освящение нового храма Аримана. Наряду с обычными забавами и пиршеством состоится массовая казнь заключенных, дабы освободить тюрьмы и вступить в новый год чистыми как стеклышко. Уже несколько месяцев он накапливает висельников и выписал лучшего палача из Аграпура. Тебе же уготована главная роль.

— Понятно. И когда же состоится это выдающееся событие?

— Через две недели. Как видишь, тюремщик просто обязан вскоре напоить тебя. Он не посмеет причинить вред коронному номеру Торгут-хана.

Покои были неровно освещены свечами в канделябрах, украшенных змеями и гирляндами цветов, искусно выделанными из бронзы. Два человека сидели здесь, разделенные небольшим столиком. Посреди стола находился кувшин с вином, а перед сидящими стояли чаши чеканного серебра.

— Мне не нравится этот план, — произнес тот, что выглядел старшим. Это был осанистый, тяжеловесный мужчина, разодетый в тончайшие шелка. — Он чересчур сложный. И слишком многое оставляет случаю.

— Он ничего не оставляет случаю, — возразил другой. На нем была кираса гравированной стали, а голова увенчана остроконечным шлемом. Кольчужная сетка, искуснейше сработанная из серебряной стали, обрамляла жестокое, хищное лицо. Черные усы свисали по обе стороны рта, являвшего собой лишь тугую прямую полоску. — Я знаю людей и знаю золото, и мне известно, на что готовы первые, дабы добыть второе. Оставь мне мою работу, и мы захватим очень многих.

— Неизбежны волнения, — задумчиво пробормотал Торгут-хан, — и кровопролитие.

— Дрянной крови, — фыркнул его собеседник.

— Случись непредвиденное, это омрачит мое празднество. Я желаю невероятного, исключительного великолепия, дабы событие это запомнилось навсегда.

— Так и будет, — нетерпеливо воскликнул затянутый в броню воин. Чтобы успокоиться, он хлебнул вина. Рука его ласкала рукоять длинной кривой сабли. Зазубренный, пожелтевший от времени эфес указывал на то, что долгие годы оружие не лежало без дела. — Подумай об этом, — продолжил он. — Лишь мимолетное волнение, не более чем забавная пауза в церемониях, и ты сможешь всех их уложить на плаху, что как раз сооружена перед новым храмом, и предать смерти столь искусно, как способен этот палач, коего ты заполучил такой дорогой ценой.

Заблестели глаза Торгут-хана:

— Это было бы подходящим венцом торжествам.

— Вот видишь! И едва ли нужно убеждать тебя, как будет доволен его величество столь ловкой расправой с разбоем и бандитизмом.

Торгут-хан кивал сперва задумчиво, затем все более решительно. Ладонью он сильно хлопнул по столу:

— Быть по сему. Даю тебе право исполнить задуманное.

Мужчина поднялся из-за стола и отсалютовал, подняв сжатый кулак к забранной сталью груди:

— Незамедлительно, превосходнейший.

— И еще, Загобал… — произнес вице-король, когда его приспешник уже направлялся к выходу.

Мужчина обернулся, рука застыла на ручке двери:

— Превосходнейший?

— Не провали дело, иначе поплатишься собственной головой. — Угрюмый взгляд вице-короля был сонным, но угрожающим, будто у жирного, ленивого дракона, все еще полного сил и ядовитого дыхания.

Загобал склонил голову:

— Да, превосходнейший.

Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. И лишь тогда позволил проступить на лице чувствам. Стража, мимо которой он проходил, уставилась перед собой неподвижными взглядами, стремясь избежать внимания своего командира. Опасный даже в самом лучшем расположении духа, в нынешнем настроении он мог быть беспощаден. Винный перегар изо рта, пятнышко ржавчины на острие копья, даже в самый неподходящий момент шнуровка на башмаке могли послужить для него достаточным поводом, дабы обнажить этот страшный клинок с костяной рукоятью и снести голову несчастного с плеч столь быстро, что, прежде чем успеешь понять, как рука легла на эфес, командир уже вытирает обагренное кровью лезвие.

Загобал был разъярен тем, что человек, которому он так верно и успешно служил, обошелся с ним настолько пренебрежительно. И так всегда. Как бы то ни было, вице-король останется королевским родичем и влиятельным вельможей, занявшим свой могущественный и доходный пост благодаря родственным связям. Загобал же, великолепный солдат, напротив, никогда не поднимется выше капитана провинциального гарнизона. И все потому, что он всего лишь второй сын ничтожного землевладельца и заслужил свой чин сноровкой, отвагой и тяжелой солдатской жизнью.

«Хватит, клянусь Сетом! Хватит! — думал он, шагая к своему жилищу. — Хватит служить этому жирному надушенному царедворцу, что золотом и лестью купил свое положение!»

Завидев приближающегося капитана, два человека, сидевшие на лавке у входа в его жилище, встали и поклонились.

— Идите за мной, — бросил он тоном, не допускающим возражений.

Он вошел в квартиру, и они последовали за ним. Здесь он снял шлем и осторожно водрузил его на болванку, стоявшую поверх сундука с оружием. Черные волосы плотно окаймляли череп. Он повернулся, дабы бросить свирепый взгляд на своих спутников. Те имели самое неприметное обличье, были одеты как обычные горожане, но владели необходимым ему мастерством.

— Вот что надлежит делать, — сказал он.

На третий день заключения киммерийцу показалось, что его охватывает безумие. В темнице были и другие узники, но он мог видеть и слышать лишь сидевшего в соседней камере Османа. Что ж, в конце концов, этот парень оказался забавным собеседником с неисчерпаемым запасом историй и похабных сплетен, в основном касающихся сановников Турана. А также их жен, о которых он, похоже, знает куда больше, чем следовало человеку, дорожащему своей шеей.

— Хватит, — сказал Конан после особенно мерзкой истории, повествующей о том, как прежний вице-король наказал свою неверную жену. — Нам нужно придумать, как смыться отсюда, иначе придется украсить собой освящение храма, а это мне как-то не по нутру.

— Ты твердишь об этом вот уже три дня, — заметил Осман, — а твои цепи держат тебя все так же прочно.

— Я все надеялся, что такой светильник разума, как ты, выдаст какую-нибудь идею.

— Как насчет твоей шайки разбойников? — спросил Осман. — Не могли бы они прийти и освободить нас?

— Эти! — Конан издал отрывистый смешок. — Единственное, что удержит их здесь, это возможность полюбоваться, как меня прикончат на плахе.

— А я-то думал, бродячие разбойники — банда братьев, — сказал Осман с насмешливой укоризной.

— Ага, в точности как городские карманники и наемные убийцы, — парировал Конан. — Они ценили меня за силу и мастерство в налетах. Как только ты пропадаешь из виду, поверь, подобный народ не станет долго лить слезы.

— Какая жалость, — произнес Осман.

Конан сел на пол и постарался выискать хоть какую-нибудь хитрость, позволившую бы сбежать отсюда. Но всякая идея разбивалась о его полную беспомощность. Оковы слишком крепкие, чтобы разорвать их, а цепи слишком коротки, чтобы позволить ему даже приблизиться к стенам, окну или двери темницы. Сторож никогда не подойдет на расстояние, позволяющее схватить его. Он надежно защищен от простой неосторожности.

От этих дум его отвлекли голоса, доносящиеся снаружи. Он знал, что расположенное на уровне земли окошко камеры выходит на небольшую мощеную площадь. С утра через отверстие проникало солнце, но к середине дня окно попадало в тень, и рядом стояли люди, спасающиеся от полуденного зноя. Конан мог различить очертания пары ног, обутых в солдатские башмаки.

— Никакого вина! — слышался мужской голос. — Что же это за праздник, если мы даже выпить не можем?

— Не раньше чем на третий день, когда сокровища будут в безопасности, клянусь Сетом! — произнес другой голос. — Только тогда нам, солдатам, позволено будет ослабить бдительность и разойтись. Ослушание — верная смерть.

— Если Загобал грозит смертью, клянусь Азурой, за ним уж не заржавеет! Но что это за сокровища? Я ничего такого не слышал.

— Придержи голос, — отвечал второй. — Вчера я стоял на часах у сокровищницы и слышал, как об этом беседовали тамошние служители. Сборы и пошлины со всей провинции, говорили они, надлежит сложить в подземелье нового храма. В другое время все внимание сосредоточили бы на дорогах, но среди всех этих повозок, направляющихся на празднество, те, что с казной, никто не отличит. И пока самая последняя монета не попадет в подземелье и Торгут-хан не наложит туда королевскую печать, нам не светит ни капли вина!

Вскоре солдаты ушли и оставили Конана наедине с его думами.

— Эй, слышал это, киммериец? — прошипел Осман.

— Слышал, да много ли мне сейчас от этого толку?

В голосе Османа послышалось вкрадчивое лукавство:

— Подобный куш способен соблазнить твою шайку, не так ли?

— Конечно. И что с того? Они ничего не смогут сделать против целого гарнизона, который, несомненно, сейчас настороже.

— Но ты ведь искусный налетчик, — проговорил Осман так же вкрадчиво. — Наверняка ты сможешь найти способ похитить казну.

— Пустая болтовня, — сказал Конан. — Моя шайка на холмах. Я же — здесь, и, видимо, останусь тут до самого празднества, и у меня есть чем забить голову помимо сокровищ.

— Допустим, я смогу вытащить тебя отсюда? — спросил Осман.

— У тебя есть план? — прошипел Конан.

— Возможно, возможно. Разумеется, от тебя потребуются определенные гарантии.

— Гарантии? — повторил разъяренный Конан. — Поближе к делу, приятель!

— Для меня то, что я говорю, имеет вполне определенный смысл. Я хочу получить часть сокровищ.

— Не переоцениваешь ли ты свои возможности? — осведомился киммериец. — Ты такой же узник.

— Не надолго. Если я помогу тебе сбежать, пойдешь ли ты за казной и отвалишь ли мне двойную долю?

Конан решил поддакнуть приятелю:

— Ага. Двойная доля твоя, если ты сможешь вытащить меня отсюда. А теперь, как ты намереваешься сделать это?

— Есть способ. Я, в отличие от тебя, не закован. Для меня не составит большого труда одолеть болвана тюремщика и завладеть ключами. Но чтобы выбраться отсюда, придется подняться по лестнице прямо в караульное помещение. И эта перспектива вызывает у меня некоторое замешательство.

— И как же ты думаешь справиться?

— Ты непревзойденный боец. Если я освобожу тебя, сможешь ты пробить нам дорогу через караулку?

— Смогу. Остается маленькая проблема с этим вот, — сказал киммериец, позвякивая цепями.

— Это главное препятствие. Наверху, перед караульным помещением, стоит наковальня, используемая, чтобы налагать оковы на подобных тебе опаснейших узников. Если мне удастся спустить ее сюда вместе с молотком и зубилом, сможешь ли ты размозжить свою железную бижутерию?

— Клянусь Кромом! — вскричал Конан, ощутив легкий ветерок надежды. — Если у тебя получится спустить сюда ту наковальню, молот и зубило, я отделаюсь от этого железа быстрее, чем успеет раздеться заморийская шлюха! — Затем добавил, уже недоверчиво: — Хоть я и не могу разглядеть тебя как следует, однако ты не кажешься силачом. Успеешь ли ты спустить наковальню, пока кто-нибудь не хватится тюремщика?

— Что ж, — криво усмехнулся Осман, — мы выясним это, не так ли?

Той ночью Осман принялся стонать. Примерно через час тюремщик спустился проведать своих подопечных.

— Что с тобой? — заорал он, шаркая по сырому полу.

— Тысяча демонов ворвалась в мое брюхо! — закричал Осман. — Ты принес мне отравленную жратву! Тащи сюда лекаря, иначе я сдохну и тебе, негодяй, придется занять мое место на плахе! — И он зашелся в очередном протяжном стоне.

— Не так ужасно, чтобы поднимать такой вой, — проворчал тюремщик.

Он подошел к темнице Конана и поднял свой факел. Конан, уверившись, что его оковы видны от двери, прикинулся спящим. Убедившись, что от киммерийца угрозы ждать не приходится, тюремщик вернулся к камере Османа. Послышалось бряцанье ключа в замке, шарканье, негромкое ворчанье, затем звук удара, резкий вскрик и еще один удар.

— Я свободен, Конан! — сказал Осман.

— Нет еще. Ты по-прежнему здесь, внизу, вместе со мной. Тащи мне это железо, и я освобожу тебя.

Осман подошел к двери, перебирая связку ключей, пока не отыскал нужный. Дверь распахнулась.

— Теперь я схожу за наковальней, — сказал он.

— Меньше болтовни и больше дела, — посоветовал Конан. — Поторапливайся!

Мошенник кинулся прочь, и Конан услышал топот ног, перескакивающих через ступеньки. Донесся скрип и скрежет, затем тяжелый вздох. Казалось, будут вечно длиться эти вздохи и этот скрежет, сопровождаемые звяканьем тяжелого металла о камень. Киммериец весь изошелся нетерпением, пока мошенник, шатающийся под тяжестью наковальни, снова не появился в дверном проеме. Он едва не рухнул у ног Конана. Мощные руки Конана приняли тяжелый груз.

— Быстро, приятель, молоток и зубило!

— Думаешь, — с трудом перевел дух Осман, — эта наковальня — такой пустячковый груз, что остальное я мог захватить свободной рукой?

Конан рывком поставил его на ноги:

— Беги, пока я не свернул тебе шею!

Со стоном и хрипом Осман заковылял, пошатываясь. Через пару минут он вернулся: в одной руке кузнечный молот с короткой рукоятью, в другой — зазубренное зубило.

— Надеюсь, ты знаешь, как ими пользоваться?

— Мой отец был кузнецом, — отозвался Конан, выхватывая у мошенника инструменты. — С молотом я познакомился раньше, чем с мечом.

Встав на колено, он поставил одну ногу на наковальню и направил зубило к соединению цепи с ножным кольцом. Одним мощным молниеносным ударом он разрубил закаленное железо. Звук пролетел по узилищу, подобно раскатистому звону огромного колокола.

— Там, наверху, услышат, — истерично прошипел Осман. — Быстрей!

— Что, похоже, я попросту трачу время? — осведомился Конан.

Он повторил процедуру с кольцом на второй лодыжке. Согнувшись насколько возможно, он рассек цепь, что вела к шее; несколько звеньев осталось висеть на кольце. Затем он положил левое запястье на наковальню и приставил зубило.

— Держи зубило, — приказал он.

Осман осторожно взял инструмент:

— Ты ведь не промахнешься и не двинешь мне по…

Конан не обеспокоился разуверениями, а лишь нанес сокрушительный удар по верхушке зубила и перерубил цепь. С проклятиями Осман выронил зубило и затряс поврежденной кистью. Теперь Конан перехватил зубило левой рукой.

— Давай! — приказал он.

Осман нерешительно подобрал зубило.

— Способен ли ты бить левой? Уверен, ты можешь промахнуться. — Тут он услышал доносящиеся сверху шум и голоса. — Да поможет мне Митра, — выдохнул Осман, направляя зубило и крепко зажмуриваясь.

Дикий взмах молота — и последняя цепь отлетела в сторону.

Конан выпрямился и рассмеялся:

— Свободен!

— Свободен? — возмущенно повторил Осман. — Мы в темнице, и стража приближается!

Одной рукой Конан взял молот, а другой — зубило.

— Тогда нам лучше собираться! Он ринулся в дверь своей камеры. Осман сразу за ним.

Поднимаясь по лестнице, они встретили пару спешащих вниз изумленных стражников. Первый занес меч над головой Конана, но киммериец отбил лезвие зубилом и в следующее мгновение размозжил противнику голову — молот сокрушил прочный металлический шлем, будто тот был из пергамента. Конан подхватил готового рухнуть стражника и швырнул его под ноги второму. Стражник расставил ноги, дабы сохранить равновесие, и тут киммериец протаранил зубилом его грудину — стержень пронзил сердце, и тупая кромка зарылась глубоко в позвоночнике.

Конан подхватил меч поверженного врага, затем перескочил через оба тела и ринулся дальше, в караульную комнату. Там трое оставшихся стражников кинулись к своим доспехам и выхватили оружие. Один поднял было крик, но меч киммерийца устремился к его глотке и прервал вопль на полуслове. Другой попытался выбежать из караулки, но Конан швырнул массивный молот, размозживший затылок стражника, будто яичную скорлупу.

Последний стражник, прикрываясь щитом, замахнулся секирой. Первый удар Конана разнес щит и руку, его державшую. Второй расколол череп. И в комнате сразу воцарилась тишина.

— Пять человек! — с благоговением воскликнул Осман. — Пять человек уничтожено в один миг!

— От тебя чертовски мало проку, — сказал Конан, отбирая себе лучшее оружие из того, что имелось в комнате. Ничего из одежды и шлемов не подошло гиганту, а потому он довольствовался своей набедренной повязкой и с головы до ног обвешался оружием.

— Но ты действовал слишком хорошо! — возразил Осман. — Что еще от меня требуется?

— Прежде всего лошадь. Отправляйся, быстро отыщи нам двух скакунов и веди их сюда.

— Я один?

— Ага, один. Посмотри на меня! — Почти обнаженное гигантское тело варвара все было в синяках и царапинах, его волосы спутались, да и вся его внешность отнюдь не улучшилась от пребывания в темнице. — Я не отойду и на пять шагов от дверей, как кто-нибудь из горожан поднимет тревогу. Вряд ли кто-то примет эти железные браслеты за украшения. Иди и укради нам лошадей, да давай поторапливайся!

Маленький человек кинулся за дверь, и Конан какое-то время с тревогой ожидал звона снаряжения стражников, бегущих отомстить за убитых товарищей. Затем он услыхал приближающийся стук копыт двух скачущих галопом лошадей. Превосходно натренированный слух подсказал ему, что одна была под седоком, другая — нет. Мгновения спустя Осман уже останавливался у двери, сидя верхом на великолепном боевом скакуне и ведя на узде другого. Оба были под кавалерийскими седлами.

— Скорей взбирайся! — крикнул Осман. — Там, у трактира, остались два солдата, они очень на меня рассержены и направляются сюда.

Впрочем, в понуканиях не было необходимости. Прежде чем третье слово вылетело из глотки Османа, киммериец уже был в седле и пятками колотил по конским бокам. С гиканьем Осман устремился за ним.

Загобал указал на четверку солдат:

— Вы четверо охраняете это место. Остальные тащат хоронить тела. Я доложу Торгут-хану.

— Мы не кинемся в погоню? — удивился первый стражник.

— Нет, они слишком опередили нас, а мы слишком разбросаны из-за этих праздничных приготовлений. Несомненно, вскоре мы их увидим.

Люди принялись выполнять его указания, весьма озадаченные тем, что так легко приходящий в ярость капитан Загобал на этот раз отнесся к происшествию столь философски. Впрочем, все ограничилось недоуменными пожатиями плеч: они были солдаты и выполняли приказы, не задавая лишних вопросов.

Что же до Загобала, то он направился докладывать Торгут-хану о том, что коронный номер вице-короля скрылся, предварительно устроив стражникам кровавую баню. Твердая полоска его рта изогнулась в почти удовлетворенной улыбке, будто все происходило в соответствии с замыслом.

— Посмотрите на этого, командир, — сказал стражник. Еще одно тело выволокли из темницы, и все в изумлении уставились на него.

— Во имя Митры! — воскликнул другой стражник. — Неужели зубило торчит у него из груди? Вколочено в самую кость. Сетом клянусь! — Он поставил ногу у трупа, ухватился за выступающий стержень и с силой потянул на себя. Но не освободил орудие. — Сет его побери! — восхищенно пробормотал стражник.

— Железяка застряла в позвоночнике! Что за рука смогла нанести такой удар?

— Конана, дурачина, — произнес первый собеседник. — Разбойничий главарь, люди говорят, силы невероятной.

Загобал осмотрел тело и убедился, что все именно так.

— Пять стражников наповал? — осведомился он.

— Ага, и еще тюремщик, — подтвердил первый стражник. — У этого сломана шея.