"Конан не знающий страха" - читать интересную книгу автора (Робертс Джон Маддокс)

Глава 1

Взошло солнце. Поднявшись, оно осветило небольшую вырубку и на ней — становище, укрывшееся среди низких лесистых холмов.

Во дворе становища, опираясь на копье, стоял хозяин, Халга, и провожал взглядом своих троих сыновей, выгонявших на пастбище скот.

Старик стоял и думал о том, что зима выдалась мягкая, стадо умножается ежедневно, деревья шумят яркой листвой, в ручьях плещется рыба — стало быть, на смену холодному и голодному времени пришло время изобилия. Халга был доволен.

Из дверей каменного дома вышел юноша, и Халга перевел взгляд на него. Легким размашистым шагом юноша двинулся в сторону Халги. Он шел свободно и, казалось, совсем не чувствовал боли. Но в этом можно было усомниться. Ведь не так уж много времени прошло с тех пор, как он, тяжело раненный, появился в становище Халги. Несколько дней он провалялся без сознания под присмотром женщин. Потом встал.

Выхаживание раненых по-киммерийски не отличалось особой затейливостью. В основном все сводилось к смыванию ран. Самые глубокие зашивали через край конским волосом, и, если организм был достаточно вынослив, человек выживал. Выжил и юноша. Ведь он был киммерийцем. Имя ему было — Конан.

Конан пришел в себя и заговорил. И тогда выяснилось, что пришел он с северо-восточных гор, что ему семнадцать лет от роду и, значит, он моложе сыновей Халги. Правда, когда Конан наконец-то встал, оказалось, что он выше их на целую голову.

В теплую погоду Конан одевался просто: кожаные штаны до колен да сандалии. Пояс для меча на бедрах и короткое охотничье копье наперевес дополняли картину.

— Пришла пора охоты, Конан?

— Меня уже достало нытье женщин. Засиделся я что-то. Слышно, на холмах водятся королевские олени, а на болотах обитает дикий бык. Так, по крайней мере, говорят твои сыновья.

— Займись лучше оленем. Ты едва очухался, куда тебе в одиночку на быка. А вот оленинка после зимней говядины да баранины — не помешает! Счастливой охоты!

Юноша не ответил. Провожаемый взглядом старика, он двинулся к воротам. А мысли Халги приняли иное направление. Он думал о том, что, вот, незаметно подросла Наэфа, его дочь, и что пора бы ей замуж, и весьма кстати, что именно она ухаживала за Конаном все это время.

По обычаю, девушкам—киммерийкам полагалось выходить замуж в другой семейный клан. Так что вовремя оказался здесь этот чужак. Парень он хоть куда, даже по здешним меркам. Вон как быстро встал на ноги! А уж если киммериец выжил, ни одна зараза к нему не пристанет. Халга вспомнил, как юноша, еще толком не окрепнув, победил его и сыновей в шуточной схватке на мечах. Быстрый клинок Конана до сих пор мелькал в глазах старика. И хотя парень действовал не по правилам, смекалки у него хоть отбавляй.

"Конан возмужает, — думал Халга, — и, окажись рядом толковая жена, со временем из него получится настоящий вождь, отец и защитник всего племени. Ведь кругом полно пиктов и боссонитов".

Теперь лето — время очередного набега на вражеские земли, когда соседи—соплеменники, собравшись вместе, наносят упреждающий удар по врагу.

"Впрочем, — думал Халга, — в этом тоже что-то есть". Ведь для них, мирных скотоводов, возможность и поразвлечься, и оружием побряцать, и снискать себе ратную славу слегка разнообразит похожие друг на друга медленно текущие дни.

Конан тем временем миновал ворота и вышел за добротную бревенчатую стену становища.

Мысли одолевали и его. Как сложится теперь его житье-бытье? Как поступить, на что решиться?

Конан оглянулся на становище. Здешние киммерийцы вынуждены возводить высокие стены, чтобы защищаться от воинственных соседей. Потом несколько семей объединяются и вместе строят центральную цитадель, где прячут во время набегов женщин и детей. Конану, выросшему в горах, все это было в диковинку.

С копьем на плече шел Конан к холму, где, по всем приметам, мог обитать олень. Последнее время, уже основательно окрепнув, он не раз заводил разговоры об уходе. И все же не уходил. Больше всего на свете хотелось ему путешествовать, повидать много разных земель и племен, много диковин, неведомых его горным и равнинным сородичам. И чем старше он становился, тем сильнее крепла в нем тяга к странствиям.

Однако сомнения впервые обуревали Конана. Стоит ли ему отправляться дальше? Остаться? От этих раздумий Конан все больше мрачнел.

Он мысленно представил себе Наэфу, дочь Халги. А ведь она не прочь выйти за него замуж. Да и ему девушка пришлась по сердцу. И, может, в этом-то и есть правда жизни: оставить скитанья, жениться, народить ребятишек и, наконец, стать вождем племени. Чем не завидная доля для истинного киммерийца?

Жизнь стоила дешево в этой дремучей хайборийской глухомани. Мужчины гибли во время кровавых набегов. Женщин и детей ожидало рабство. Однако женщины предпочитали рабству смерть.

Так вот и жили. Сообща перемогались долгими голодными зимами, теплые выдавались крайне редко. И детей рожали много. Авось кто-нибудь да выживет.

Жестокий естественный отбор правил жизнью киммерийцев. И они стали такими, какими стали: искусными воинами, крепкими и выносливыми, ненавидящими рабство. И это дало им шанс оставить след в истории эпохи.

Конан продолжал думать о девушке. Почему бы не жениться? Нет ничего позорного в том, что он останется в клане жены. Ведь он одинок. Уход Конана из родных мест был на руку вождям его племени. А Халга стал для него родным. И Наэфа…

Устав от сомнений, Конан направил свои мысли по иному руслу.

Он заметил оленя. Наконец-то он займется настоящим делом! Это был след огромного зверя, а ворсинки, зацепившиеся за древесную кору, указывали, что животное молодо и полно сил. Конан почувствовал во рту вкус жареной оленины и сглотнул слюну.

Здорово будет идти назад, в становище, неся на плечах тушу убитого зверя.

Конану уже слышались восторженные крики всего семейства. Соблазнительная перспектива для юнца, собравшегося покорить мир.

Вот так, с надеждой на романтическое возвращение в сердце и азартом преследования в крови, двигался Конан по следу зверя.

А из лесной чащи чьи-то глаза следили за Конаном. Среди деревьев мелькнула тень. Принадлежала она коренастому, но очень подвижному человеку. Это был пикт. Представитель расы, древность которой могла соперничать с возрастом самой Земли. Совершенно бесшумно крался пикт по пятам молодого киммерийца.

Солнце было уже в зените, когда Конан выследил наконец оленя. Животное мирно паслось на лесной поляне. Олень был хорош. Под тонкой шелковистой шкурой угадывался жирок, нагулянный после теплой зимы.

Припадая к земле, ступая легко и бесшумно, Конан то двигался, то замирал на пути к зверю. Олень, подняв голову, монотонно двигал челюстями. Конан знал, что сможет приблизиться к оленю почти вплотную. Главное, чтобы примитивный глаз животного не засек движения. Медленно передвигаясь, Конан любовался изогнутой шеей зверя, блеском его глаз, новыми бархатистыми рожками. Так постепенно приблизился Конан к оленю на полет копья.

Вот зверь снова пригнул шею к земле, Конан выбросил вперед руку, и копье бешено просвистело в воздухе. Метание копья в цель — труднейшее из боевых искусств, и Конан владел им в совершенстве.

Обычно охотники целятся в область лопатки, там совсем рядом сердце. Но даже если рука дрогнет и копье попадет в легкое или в брюхо — догнать и добить раненого зверя — дело минутное.

Конан предпочитал честную игру: либо мгновенная смерть, либо чистый промах.

За ухом зверя темнело пятнышко. В него-то и целился Конан. Задача была трудной. Это признал бы любой опытный боссонский лучник. Вряд ли стоило рисковать. Но Конан рискнул.

Копье попало в цель. Олень рухнул на передние ноги. Потом медленно завалился на бок. Конан ринулся вперед, чтобы добить зверя. Но это было излишне.

Не спеша принялся Конан свежевать тушу. Для удобства он снял с себя широкий ремень с мечом и зацепил его за ближайшую корягу. Рядом он положил копье.

Олень был наполовину освежеван, когда рядом послышался шорох. Конан подскочил с зажатым в руке окровавленным ножом.

Человек, лениво прислонившийся к дереву, был ниже Конана на фут, но столь же широк в плечах и крепок телом. Волосы у них были одного цвета, но глаза преследователя и его кожа были заметно темнее.

"Ну и болван же я!" — пронеслось в голове Конана. Человек держал в руках его пояс и окровавленное копье. Это был пикт. Кровный враг всех киммерийцев.

— Цена глупости — жизнь, — сказал пикт.

— Даже с мечом против ножа тебе меня не убить, поганый пикт! — отозвался Конан. От сознания позора у него запылали уши.

Пикт улыбнулся во весь рот, и боевая окраска на его лице превратилась в забавную гримасу:

— Возможно. Однако ты слишком быстро забыл мои уроки.

Конан снова принялся свежевать тушу:

— Забыл, как же… Оружие должно лежать не дальше расстояния вытянутой руки. Еще отец учил меня этому.

— Ты, видно, о бабах размечтался. Да только трупу они ни к чему. Любой пикт мог сейчас запросто прикончить тебя.

Конан только головой мотнул в ответ.

Это случилось пару месяцев назад, когда киммериец пробирался среди холмов по Дебрям Пиктов. За ним гнался отряд черногорцев. Дело было уже совсем дрянь. Вдруг Конан увидел неприметную, хорошо укрытую в горных складках пещеру. И в этой-то пещере встретил он пикта из Большой Долины. Звали пикта Тахач. Спасаясь от другой банды черногорцев, он уже вторую ночь отсиживался в этой пещере.

Трое суток вынужденного бездействия они провели, треплясь о своих ратных и охотничьих подвигах. А когда опасность миновала, еще пару недель они вместе мотались по Черногорью в поисках добычи.

Тахач, вознамерившись как-то стать членом почитаемого среди пиктов Волчьего братства, шатался по свету, ища приключений на свою голову, дабы снискать себе славу.

Конан вынужден был сознаться, что рядом с пиктом он слабак. Тот мог запросто обставить Конана и во время разбойных вылазок, и в знании леса.

Скитаясь в поисках пропитания, они, как самые завзятые мародеры, грабили редкие становища. На их поимку был снаряжен специальный отряд. Именно тогда и получил Конан свое ранение. Именно эти раны врачевала Наэфа, дочь Халги.

Тогда пикт пропал из поля зрения Конана. Был ли он вообще жив? Конан не знал.

И вот теперь Тахач стоит перед ним, живой и невредимый, лоснящийся от медвежьего жира.

— Олень что надо.

— Бери. Мне все равно не унести одному.

Пикт нагнулся к оленю, достал из его брюха кусок печени, взял ее в обе руки и принялся с аппетитом за еду. Конан всегда хотел перенять кое-то из боевых приемов пиктов, их умение читать лесные тропы. Но представления о вкусной и здоровой пище у них были разные.

— Как же ты спасся?

— Я день просидел с головой в болоте. Дышал через сухой тростник. Этот трюк хорошо знаком равнинным обитателям. Горцы его не знают.

Тахач нагнулся за следующим куском. Кровь брызнула на ожерелье, закрывавшее большую часть груди пикта. Ожерелье было отличным, состояло оно из множества медвежьих клыков. Запястье пикта украшали браслеты из кабаньих бивней, а роскошную волчью шкуру, наброшенную на плечи, венчала ужасная оскаленная пасть. Когда пикт бежал и ветер задувал в открытую волчью пасть, та издавала нечто душераздирающее, очень похожее на волчий рык. В общем, пикт был отличным охотником, и ему хотелось, чтобы это дошло до ума каждого

встречного.

Конан порубил тушу на части. Тот кусок, который в силах был поднять, взвалил себе на плечи. Поскольку копье и меч уже изрядно оттягивали плечо, ноша показалась Конану тяжелой.

Пикт сыто и довольно отрыгнул:

— Если тут рядом, я могу помочь.

Он легко взвалил на плечи остаток туши. Смрадный запах его, казалось, не беспокоил, а кровь, размазанную по рукам и ногам, он и вовсе не замечал.

— Где твоя нора?

— Тут, рядом. В становище киммерийцев. Мы успеем туда еще до заката.

— Ну, только не я. Меня свои же и пристукнут: виданное ли дело — иметь в друзьях киммерийца!

Халга увидел бегущих к становищу сыновей и понял: что-то случилось.

— Всадники! Человек тридцать! — крикнул, вбегая в ворота, старший.

— Пикты?

— Да еще работорговцы, сволочь наемная; пара боссонитов, гандеры… еще кто-то…

"Вот бы Конана сюда!" — пронеслось в голове Халги. И впрямь, быстрый клинок Конана пришелся бы как нельзя кстати. Даже родные стены становища не помогут четырем воинам в битве с тридцатью вооруженными до зубов головорезами.

— Наемники слишком трясутся за свою шкуру. Кишка у них тонка. Двоих—троих пристукнем, остальные хвост подожмут, — сказал, вынимая меч из ножен, младший сын Халги.

— Возможно. Но все же будем готовы к худшему. — И, повернувшись к старшим сыновьям, Халга добавил: — Тогда, дети, вам придется позаботиться о своих женщинах.

— Если мы умрем, Конан отомстит за нас, — сказала отцу темноглазая Наэфа.

— Да уж, худо будет тем, кто попадется в лапы этого мальчишки.

Про себя же Халга подумал: "Как же ему, пешему, угнаться за конными бандитами? И как ему напасть на след именно этой банды… А впрочем, Конан парень что надо, хоть и молод. На него вполне можно положиться. Мы будем отомщены. Да только это не слишком-то хорошее утешение. Слава Крому, младших детей отослали в цитадель… " Старик вернулся во двор становища и поднялся на стену. Всадники уже приблизились. Их действительно было тридцать.

Лучи заходящего солнца осветили сторожевую башню становища, ощетинившуюся копьями.

От группы бандитов отделился всадник, очевидно главарь, и подъехал к стене. Человек, сидящий в седле, был высок. Его золотые доспехи сверкали. Не меньшим блеском сверкали на его удивительно смуглом лице злые глаза. Два гандера следовали за ним.

— Здорово, киммериец, — белозубо улыбнулся всадник, — я Тахарка, офицер армии Кешана. Я и мои ребята, мы охотничья экспедиция. За двуногой добычей.

— Чужак, мне понятны ваши намеренья. Но здесь вас ждет только смерть. Ничего другого мы предложить не можем.

— Ты спешишь с ответом. Раскинь лучше мозгами: жизнь раба — это какую-нибудь жизнь. — Улыбка сползла со смуглого лица Тахарки.

Халга перегнулся через ограду и сплюнул:

— Такая жизнь не для меня.

— Говорят же, что все киммерийцы тупы и самонадеянны, — лицо офицера исказилось от злобы, — но такого я не ожидал…

— Ты еще не все знаешь: будь ты поумнее, ты сделал бы большой крюк, объезжая мое становище.

— Какого рожна мы здесь треплемся, начальник, — подал голос один из гандеров. — Мужиков перебьем, а барахло и баб возьмем. Надо пошевеливаться, а не то они сами перебьют своих женушек, лишь бы нам не достались.

— Дикари, — процедил сквозь зубы Тахарка. — Ничего не смыслят в устройстве мира. Нормальное общество не может обойтись без рабов. Кто-то раб по рождению, кого-то берут в плен, других продают голодающие родители… Что же тут особенного. Если раб послушен и прилежен, он добивается почета, и хозяин возвышает его. А кто станет возвышать бедняка, даже если он свободен?

— Хозяин, вы правы. Но этим варварам ничего не вдолбишь. Перережем всех — и дело с концом.

— Отлично. Пошли внутрь наемников. Пусть перебьют мужчин. Сами пока не суйтесь. Мы здесь по делу, зачем же попусту бряцать оружием? Ведь придворных стихоплетов мы с собой не захватили.

Два белобрысых бандита бросились исполнять приказ. Тахарка улыбался.

Эти безрадостные скудные края чем-то завораживали южанина. Он шел сюда опасным извилистым путем, чудом спасаясь от смерти и рабства. Бежав от властей Турана, он пристал к банде охотников за живым товаром, обитавшей близ Танасула. Там из опустившихся бродяг и головорезов сколотил Тахарка свой отряд. Выродки, подавленные силой его воли и блеском учености, подчинялись безропотно.

Первый рейд по северо-западной Немедии дал отличный барыш. Вторую вылазку Тахарка решил осуществить на юго-западе Киммерии.

Ведь киммерийские дети стоили больших денег. Всем было известно об их выносливости. На невольничьем рынке это очень ценилось.

Тахарка был высок и хорош собой. Чем он не упускал случая воспользоваться. Кожа его была смуглой, но не темнее кушитской. Тонкий с горбинкой нос удачно сочетался с благородным овалом лица. Внешне он походил на стигийца, жителя южного берега Стикса. Тщеславному Тахарке всегда хотелось, чтобы его принимали за аристократа, хотя в жилах его не было и капли голубой крови.

Отец Тахарки, не слишком удачливый лавочник, сумел вовремя разглядеть незаурядные способности сына. Отказывая себе во всем, старик откладывал деньги. Его заветной мечтой было дать Тахарке подходящее образование. Старания лавочника увенчались успехом. Находчивый Тахарка умел при случае блеснуть знаниями. К тому же он всегда знал, с кем и как себя вести. Короче, вскоре сметливого молодого человека взяли на королевскую службу. И все же плебейское нутро давало о себе знать: ни таланты и ни ученость не смогли скрыть прискорбного факта — о таких понятиях, как честь, долг и добропорядочность, Тахарка не имел ни малейшего понятия. Все это не замедлило сказаться в самых неподходящих условиях. Во время одного жестокого боя Тахарка бессовестно бежал, бросив товарищей. Таким образом судьба его определилась, он сам выбрал свой путь. Путь преступника, за поимку которого было обещано солидное вознаграждение. И, наконец, путь этот привел Тахарку к стенам киммерийского становища.

Для старого Халги смуглолицый всадник был всего лишь бандитом, одним из многих. По передвижению гандеров Халга понял, что схватка близка. Исход битвы уже не имел никакого значения: он был предрешен. Однако дешево отдавать свои жизни было у киммерийцев не в правилах. По-северному бесстрастные и миролюбивые, во время битвы киммерийцы впадали в неистовство и превращались в опаснейших соперников.

Окружать становище бандиты не стали, и Халга в душе поблагодарил их за это: где же им, четверым защитникам форта, держать круговую оборону. В долю секунды пронеслась мысль, что хорошо было бы построить настоящую крепость, как у гандеров или боссонитов, тогда легче было бы обороняться. Однако, истинные дети природы, киммерийцы предпочитали не отгораживаться от нее, справедливо полагая, что в трудную минуту она им поможет.

Между тем несколько наемников уже достигли стены и, накрывшись щитами, присели у самого ее основания. Таким образом образовалось что-то вроде ступени из щитов, на которую вскочила следующая шеренга нападавших.

Головы этих подонков показались над стеной становища. В тот же миг вся ярость Халги и его сыновей обрушилась на них.

Половину черепа зингарийского пирата снес, по самые брови, бешеный меч Халги. В это время перед его младшим сыном вырос немедиец и взмахнул искривленным мечом. Юноша сжимал в каждой руке по копью, и, пока немедиец замахивался, одно из копий пробило его челюсть чуть выше завязок шлема и прошло через основание языка прямо в мозг.

Юноша склонился вслед падающему трупу, чтобы вторым копьем достать того, кто служил ступенью немедийцу. Копье поразило цель. Но и самого юношу зацепило: стоявший у основания стены боссонит полоснул его по руке мечом. Молодой воин не проронил ни звука, но окровавленное копье выронил, изготовив для боя здоровую руку.

Меч Халги взвивался одновременно с мечами старших сыновей. Это напоминало какой-то ритуальный боевой танец. Выпад. Синхронное движение назад. И трое захватчиков упали замертво.

— Эй, лучники, вперед! Стреляйте! — крикнул, сдвигая со лба на затылок защитный шлем с нащечными пластинами, белобрысый гандер. Этого Халга и боялся больше всего. Стоять на стене, отражая атаки наемников, и при этом еще уклоняться от стрел было гиблым делом. А в воздухе уже проносились с шипеньем, точно голодные змеи, боссонские стрелы.

Халге удалось прикончить еще двоих ублюдков, прежде чем стрела пронзила ему бок. Старик машинально обломал древко стрелы, чтоб не мешало, оставив наконечник в теле. Так можно было продержаться еще какое-то время. Понимая, что еще несколько минут — и все будет кончено, — Халга обратился к младшему сыну:

— Сынок, — голос Халги звучал буднично и твердо, — я и твои братья, мы должны исполнить последний наш долг… Задержи еще чуть-чуть эту ораву.

— Ступайте! — отозвался юноша, и одновременно в его здоровой руке мелькнул меч, перерубивший аквилонскому наемнику руку. — Видишь, вся эта сволочь не стоит одного покалеченного киммерийца.

Обломок стрелы в боку причинял жгучую боль, и Халга придерживал кровоточащую рану рукой. Не боль была страшна; впиваясь все глубже в тело, наконечник усиливал кровотечение. А сейчас силы, как никогда, нужны были старику. Халга вышвырнул от себя меч, оскверненный кровью врага. Для исполнения последнего долга ему нужно было иное оружие, и он взял свое обоюдоострое копье.

В последний раз переступил Халга порог своего жилища. В последний раз последовали сыновья его примеру.

Когда, пошатываясь, вышел Халга из дома, его обоюдоострое копье было красным от крови. Теперь он мог умирать спокойно. Долг был исполнен, честь семьи и рода — спасена.

Халга увидел, что враги уже ворвались в становище. Сгрудившись, они вонзали свои копья во что-то, бездвижно распластанное по земле. С исступленным, почти радостным возгласом ворвался Халга в этот круг, разя ублюдков наповал. За ним следовали его сыновья. И каждый успел нанести последний удар, прежде чем каждого настиг последний удар.

Во дворе становища стоял Тахарка и молча созерцал результаты побоища.

— И все это дело рук четырех человек? Старик, мальчишка и два молодых воина сделали все это? А наши потери?

— Двадцать два человека, — отозвался гандер.

— А сколько рабов взяли?

— Ни одного! — заорал аргосиец с изуродованным страшными пыточными шрамами лицом. — Ни одного! Детей здесь вообще не было, а своих четырех женщин они сами прикончили, пока брали стену.

— Правду говорят, что искать рабов среди киммерийцев — зряшная трата сил…

— Так какого же черта ты сюда нас тащил!.. Ведь это ты нас сюда тащил! Морочил голову болтовней о легкой добыче!

— Ну, первым-то походом вы, кажется, были довольны? — Голос Тахарки звучал угрожающе-спокойно. Взбешенный аргосиец пропустил это мимо ушей.

— Подумаешь! Одна удачная вылазка! А об этом что скажешь? — Он приблизился к Тахарке. И вот они уже стоят лицом к лицу.

— Тоже мне начальник! Слабый на голову… — это были последние слова аргосийца.

Свою цепкую пятерню Тахарка запустил в волосы бунтаря и рывком развернул его к оставшимся в живых наемникам. Стилет, внезапно оказавшийся в руке, Тахарка воткнул в правое ухо аргосийца и вращал до тех пор, пока окровавленное лезвие не вышло из левого. Еще одно резкое движение руки вниз — и шея была рассечена. Теперь только хребет соединял голову с туловищем. Из рассеченного нутра хлынула кровь и непереваренная пища. Воздух со свистом вырвался из легких вместе со зловонной розовой пеной.

Тахарка отшвырнул от себя еще дергающееся тело.

— Итак, нас семеро. Подходящее число. Будем считать, что основа для новой, по-настоящему сильной команды — уже есть. Смотрите сами, ведь погибли самые слабые. И это, в сущности, совсем неплохо. Разве недоноски вроде перебитых — подходящая компания для таких бравых ребят? — Тахарка почти любовно, как старший брат — младших, оглядел оставшихся в живых наемников. Лица их постепенно светлели.

Этой дешевой уловке Тахарка обучился еще в королевской армии: что угодно стерпят люди, намекни им только на их превосходство. О боги, как же примитивны эти ублюдки!

Тахарка выдержал приличествующую данному случаю паузу и уже на ходу бросил:

— Посмотрим, чем все же здесь можно поживиться. На сей раз мы просчитались. Но сколько еще богатых добычей уголков ждут не дождутся нас. Отсюда рукой подать до границ с Аквилонией. Не заглянуть ли нам туда? Думаю, что-нибудь и для нас там найдется.

Солнце уже почти опустилось за лес, когда Конан заметил вьющийся над деревьями дымок. Поначалу он решил, что это дымит очаг, но тут же понял свою ошибку и ужаснулся: слишком черны и тяжелы были клубы поднимающегося дыма. Тахач тоже заметил дым. Безошибочный нюх охотника сразу сообщил ему, что же случилось на самом деле.

— Так. Горит солома, прутья орешины, шерсть… Дом горит, приятель…

Но Конан уже бежал, бросив свою оленину. Пикт последовал его примеру, но чуть медленнее. Ему хотелось по возможности уразуметь, какого рода неприятности ждут их на лесной вырубке.

Они приближались к цели. Первым добежал Конан и остолбенел от ужаса. Даже подходить ближе ему не понадобилось для того, чтобы понять — в живых он никого не застал. Конан увидел обгоревшие тела и содрогнулся, до того они были обезображены. Перед тем как продолжить свой кровавый путь, бандиты побросали мертвых киммерийцев друг на друга и подожгли. С трудом опознал Конан тело Наэфы…

Когда Тахач достиг становища, Конан накрывал обгоревшие трупы кусками материи. Мертвые бандиты валялись поблизости.

— Не позавидуешь им, глянь, как изуродованы, — указал на них Тахач. — Достойная жатва для четырех воинов. Даже члены Волчьего братства могут позавидовать.

Конан распрямился:

— Теперь мой долг предать их земле. И каменное надгробье тоже должен сделать я.

Воткнутое в косяк двери ритуальное копье с запекшейся почерневшей кровью привлекло внимание Тахача.

— Что это означает?

— Таким образом мертвые напоминают мне о моем долге: “Отомсти за нас. Наша кровь взывает к тебе!” Таков обычай нашего народа. Этим копьем Халга убил Наэфу.

— Что же ты собираешься делать?

— Клянусь Кромом, дурацкий вопрос!

Трудно было понять, чего больше сейчас в лице Конана: решительности или скорби.

— Лучше идти по свежим следам. Отправляйся, пока из соседних становищ не пришли родичи, дым-то виден издалека.

— Это правда. Ты со мной?

— Ну нет. Мертвые киммерийцы для меня всего лишь мертвые киммерийцы… А вот в родных краях я давненько не бывал.

— Не уходи так. Помоги мне разобраться в следах, тогда мне будет легче догнать этих подонков и расправиться с ними.

— Это запросто. — Тахач начал осмотр становища. Он оглядел и обнюхал каждую мелочь, каждый клочок ткани, каждый обломок копья, каждый след — все, на что Конан не обратил бы по неопытности внимания. Потом, взобравшись на стену, Тахач обошел становище кругом.

— Бандиты двинулись на юг.

— Пойдем глянем, нет ли чего там, где стояли их лошади…

По траве тянулись кровавые дорожки. Это была кровь раненых налетчиков. Неподалеку от становища приятели обнаружили поляну со следами лошадиного навоза. Поляна, укрытая за небольшой скалой, оставалась незаметной для защитников становища. Тахач исследовал все вдоль и поперек.

— Отсюда ушли семеро. Один ранен. Два боссонита, лучники, живы и тоже ушли: их нет среди трупов.

— Почему именно два?

— Ну, это проще простого, приятель. Вот обломки стрел. Один — с наконечником из рыбьей кости, другой — из оленьего рога. Стало быть, они принадлежали разным лучникам.

Конан знал, что боссониты весьма придирчивы в выборе оружия, и согласился с умозаключениями Тахача.

— Часть лошадей подкована по-гандерски, однако гандеров нет среди убитых. Конечно, лошади могли быть и крадеными.

— Были ведь у них свежие лошади, но уехали они на усталых. Похоже, ты прав. Два гандера тоже были в банде. Что тут еще есть?

Тахач покачал головой:

— Двое отстали от группы. Об остальных я ничего не знаю. Кто они, откуда родом? — Тахач подобрал с земли обрывок красной ткани. — Этот узор и раскраска мне не знакомы. Смотри! — Тахач указывал на лист с прилипшим к нему волосом. — Это волос из чьей-то бороды. Уж не знаю, кто этот тип, но борода его черна и курчава.

— Этих сведений достаточно, — сказал Конан, — я отправляюсь. Будет разумно, если я нагоню выродков еще до того, как они разбредутся кто куда.

Тахач еще раз огляделся:

— Мне тоже пора сматываться. Вот-вот нагрянут твои родичи. Ты бы дождался их: теряя во времени, ты можешь приобрести соратников для погони.

— Это заблуждение. Конечно, каждый киммериец месть за убитых соплеменников почитает делом чести. Однако если для этого дела надо покидать родное становище — они еще пять раз подумают. Для меня это слишком долго. Справлюсь и в одиночку. Тахач, я твой должник. Ты и твоя родня, я всегда в вашем распоряжении, если что. Я вернусь.

— Прощай, Конан. И удачи тебе.

Тахач еще не закончил говорить, а киммерийца уже и след простыл. Он словно испарился в воздухе, и Тахач, похоже, вовсе не рассчитывал снова увидеть его живым. Еще раз обойдя кругом становище, пикт двинулся на поиски брошенной оленины.