"Павел Архипович Загребельный. Южный комфорт" - читать интересную книгу автора

дамские манто из какого-то рыжеватого меха, по-женски чувственного.
Впервые тогда услышал слово: норка.
Собственно, Норкой звали соседскую дочку. Белотелая, рыжеволосая, пышная,
как пампушечка. Волосы рыжие, как на этих манто. С парнями крутила, словно
лисица. Твердохлеб не вкручивался и не закручивался. Не дорос еще, да и не
отличался бойкостью, которой требовала от своих партнеров Норка. В конце
концов подхватил ее какой-то морской летчик, и она исчезла из их квартала,
исчезла из Киева, а потом как бы на замену ей появились в крещатинском
магазине рыжеватые мягкие меха.
Теперь можно бы сказать словами Пушкина: "Следы невиданных зверей". Не
осталось и следов. Вывеску "Меха" сняли, повесили новую: "Головные уборы".
Тяжелые, как сковородка, фуражки, уродливые шапки из непонятного
искусственного вещества, шляпки из синтетической пены. Пена химии.
У Твердохлеба, однако, упрямо жило воспоминание о тех давних ощущениях,
казалось, что в мраморно-стеклянном пространстве магазина по сей день еще
витает дух дикой воли, поразивший его тогда, маленького, и теперь, каждый
раз проходя по Крещатику, он сворачивал в магазин, словно надеялся найти
там нечто навеки утерянное, вернуть то, что не возвратится никогда.
Каждый вписывается в свой город по-своему.
Они шли с Мальвиной по Крещатику, но не так, как когда-то, без малейшего
следа нежности, без любви и близости. Параллельные люди. Перед "своим"
магазином Твердохлеб замедлил шаг, раздумывая, как бы завести туда
Мальвину. Станешь уговаривать зайти - не захочет из упрямства. Просить -
на каком основании? Настаивать? Это было бы смешно.
Он бы никогда не смог научиться так ходить по улицам города, как Мальвина.
В крови у нее дремали целые столетия киевские, и Твердохлеб, который не
знал своей генеалогии дальше деда, чувствовал себя рядом с этой женщиной
непрошеным гостем, бродягой на киевских улицах. Киевляне любят ходить по
своему городу - это усиливает воображение. Воображение у них, судя по
непрестанному шатанию, принадлежит к самым буйным. Киевляне не ходят, а
слоняются. Они вроде бы ищут чего-то, к чему-то прислушиваются, чего-то
ждут. Именно так умела ходить Мальвина. А Твердохлеб только и знал, что
взбирался на киевские холмы и горы, карабкаясь тяжело и медленно. Для него
ходьба была работой, потом, гонкой, упорным преодолением. Своеобразный
альпинизм.
И вот неожиданный сантимент от воспоминания о бывшем магазине мехов.
- Может, зайдем? - небрежно махнул в сторону высоких бронзовых дверей
Твердохлеб.
- Ты же знаешь, что у меня аллергия от одного вида этих товаров, -
скривила губы Мальвина.
Он должен был сказать: "Ведь все равно же ты любуешься собой перед каждой
витриной, а там - множество зеркал, вот и красуйся".
Сказал так, как мог сказать именно он, Твердохлеб:
- Там прохладно. Передохнешь от этой жарищи.
- Ну разве что так, - первой сворачивая в магазин, согласилась Мальвина.
И сразу же пошла в отдел женских шляп, забыв о своей аллергии. Молодая
женщина мерила перед большим овальным зеркалом легкую шляпку с широкими
полями. Черноволосая, как и Мальвина. Только глаза не ленивые, а с острым
блеском, так что Твердохлеб даже споткнулся из-за этого блеска. Поправляя
шляпку, она подняла тонкие смуглые руки. Легкое платье без рукавов.