"Павел Архипович Загребельный. Южный комфорт" - читать интересную книгу автора

- Все мы тянемся к солнцу.
- Так я и знал. И представьте себе: уже прикинул. Этаж?
- У вас их только три.
- Я бы советовал второй.
- Если советуете, то не стану...
- Я сам провожу вас в вашу комнату.
- Благодарю. Зачем же?
- Нет, нет! И в столовой покажу ваш столик. Это столик Племянника. Место
вроде бы и невзрачное, у стенки, сразу возле дверей, но престижно -
абсолютно! Племянника нет, но все знают... Там всегда сидят два Фундатора
и есть еще два свободных стула. Один для вас...
- Вы преувеличиваете мое значение...
- Моя обязанность. И все, что понадобится, - просто ко мне. Без церемоний.
Никто не должен... Я все понимаю... Никто... Абсолютно...
Так Твердохлеб очутился в казенной, как в гостинице, комнате с лоджией.
Кровать, диван, четыре стула, письменный стол, какие-то тумбочки,
шкафчики, белый фаянс умывальника, никелированные краны душевой кабинки,
постная чистота, комфорт...
Приехал, чтобы жить здесь? Нет, он приехал к Наталке. Удрал из Киева, от
обязанностей, от самого себя... И что же нашел здесь, что найдет?
Открыл дверь в лоджию, сел на ивовый стул, крепко смежил веки, провалился
во тьму воспоминаний. Наталки не было. А когда будет?
Времени оставалось более чем достаточно.


Причуды памяти непостижимы. Память капризнее любой женщины. Она не
признает законов, здравого смысла, простой целесообразности, иерархия
понятий ей чужда, последовательность враждебна. Иногда может показаться,
будто память служит нам, но это лишь обман, потому что на самом деле мы
служим памяти, мы только орудие для ее удивительно странных упражнений и
выходок, мы ее рабы и жертвы.
Свалки памяти.
Его родной город. Очаги памяти, будто давно высохшие озера, запруженные
речушки, ручьи, ручейки, срытые холмы из реликтовых глин, снесенные
постройки, уничтоженные целые эпохи и вновь рожденные эпохи в кварталах,
массивах, вызванных потребностями и... модой. Долговечна ли мода? Но этот
магазин поставлен, кажется, на века. После войны были и тут развалины.
Потом появились леса. Привезли камень и кирпич. Камня такая масса, словно
для египетских пирамид. Целые этажи рустованы глыбами розового и серого
гранита. И среди квадратов рустики стеклянные озера витрин, бронзовые
высоченные двери, надменность и роскошь на месте вчерашнего разорения,
сквер с каштанами, возникшими за одну ночь, мрамор и зеркала за
пространствами окон. Царство нарезанного камня, водянистый блеск зеркал и
дурманящий запах дикой воли. Магазин назывался "Меха". Тут, в самом центре
Крещатика, в самой глубокой глубине праславянского града, - дыхание
далеких лесов, тайги, тундры, Заполярья: белые и голубые песцы, полярные
лисицы, узкоспинные деликатные соболи, заколдованные кем-то чернобурки,
сохраняющие в мягких своих изгибах форму охотничьих плечей, на которых их
сюда принесли, тусклый каракуль, шубы и кожухи, черные мужские пальто,
подбитые красными лисицами, боярские бобровые шапки с бархатным верхом,