Афганистан, Кабул 20 сентября 1978 года

Осень пришла в Афганистан — первая осень революции. За прошедшие две недели я немного обжился, решил самые насущные вопросы — и начал понимать. Что происходит…

Первым делом получил квартиру — двумя этажами ниже квартиры Андрея Михайловича, в том же подъезде. Тогда с квартирами еще особых проблем не было, потому что жилье для советников строилось и весьма активно, а резкое увеличение численности советнического контингента началось позже, к концу 1978 года. Поэтому квартиру мне дали без проблем, несмотря на то, что я был холостым и даже всего в двух этажах от начальства — чтобы далеко не ходить…

Но контингент наращивался. Новые соседи появлялись едва ли не каждую неделю, именно осенью 1978 года даже мне, далекому от армейских реалий и ничего не знающему о советской военной помощи в других странах стало ясно — количество наших военных советников уже значительно превосходит средний уровень. И это неспроста.

А Варяжцев уехал. Буквально на следующий же день после моего приезда, оставив меня в недоумении: он для чего сюда приезжал? Для того, чтобы меня в аэропорту встретить? Да быть не может!

Осень семьдесят восьмого стала крахом романтических надежд революции. Все-таки среди тех, кто совершил Саурскую революцию, было немало романтиков и мечтателей. Например, тот же Нур Мухаммед Тараки, генеральный секретарь НДПА, известный писатель, который при встрече со специалистами международного отдела ЦК КПСС поразил их крайней наивностью и слабым знанием марксистско-ленинской теории. В их понимании — стоило только сказать народу правильные слова, рассказать про революцию — и страна сразу начнет жить по-новому при прямой поддержке великого северного соседа. Оказалось, что все намного сложнее…

Саурская революция постепенно увязала в болоте. Насаждался культ личности Тараки — теперь, когда мы ехали на работу, то сразу в нескольких местаз афганской столицы могли видеть портреты «великого вождя и учителя, героя Саурской революции». Некоторые портрет размерами соперничали с брежневскими — это при том, что ткани в стране не хватало, как и многого другого.

Первым делом новое правительство умудрилось поссориться с церковью. Несмотря на ранее провозглашенный лозунг «защиты принципов ислама и демократии» правительство Тараки начало жесткую борьбу с муллами, иногда происходили даже расстрелы авторитетных богословов, причем в пятницу, в мечетях при скоплении верующих. Все это делало погибших мулл шахидами, павшими от рук безбожников на пути Аллаха, а племена откуда они родом, и их учеников-мюридов обрекало на дорогу кровной мести. В этом правительство Тараки было намного глупее свергнутого ими Дауда, который происходил из королевской семьи и отлично умел управлять государством, не множа при этом без необходимости число врагов своих. Новое правительство не ходит в мечети — передавалось из уст в уста на базарах и в дуканах. Конфликт уже начинал тлеть, даже без помощи американцев. Пока только тлеть…

К границам страны потянулись беженцы. На самом деле, беженцы из страны пошли уже после свержения монархии Захир-шаха, задолго до Саурской революции. Если в 1973 году число беженцев, ушедших в Пакистан, равнялось нескольким сотням, то в 1978 году ушло уже сто десять тысяч. Все они попадали в лагеря беженцев в Пакистане, где их них начинали формироваться вооруженные банды, под патронатом ИСИ — межведомственной пакистанской разведки. Генерал Уль-Хак никак не мог упустить возможность создать трудности у соседа, плеснуть бензина в тлеющий огонь…

Начались вооруженные выступления. Уже при Дауде в приграничных с Пакистаном областях действовали банды, численностью до нескольких десятков человек. В основном они занимались грабежами, с подразделениями правительственных войск боя не принимали. Теперь же уже были и стычки и с армией, хуже того — начались бунты в самой армии. Прежде всего это было связано с междоусобной борьбой в армии, когда победившие халькисты принялись всячески принижать парчамистов, стоявших с ними в одном ряду во время борьбы с режимом Дауда. И это при том, что среди среднего офицерского звена афганской армии парчамистов было немало.

В июне 1978 г. произошли вооруженные мятежи в провинциях Бадахшан, Нанхагар, Бамиан, Кунар, Пактия. Во главе этих мятежей были помещики, у которых отбирали землю, буржуазия, которая не могла примириться с властью сына скотовода и высшее исламское духовенство, с которым правительство умудрилось поссориться. Новое правительство не приняло всерьез этот первый звонок, не попыталось ни в чем разобраться, решило что проблему можно решить силовым путем и двинуло против восставших армию. Активно применялась артиллерия и авиация, в результате чего разрушались кишлаки, уничтожался урожай, разрушалось главное в жизни крестьян — кяризы.[27] Опыта проповедей у духовенства, учившегося в лучших медресе было гораздо больше, чем у правительственных агитаторов, и ему удалось придать вооруженному мятежу ярко выраженную исламскую окраску. Правительство ввело воинские части даже туда, где они никогда не появлялись — в зону расселения свободных пуштунских племен.

Активизировалась и исламистская оппозиция, основной базой которой стал Пакистан. Ведь и режим короля и режим Дауда, несмотря на уважение ислама, были все-таки светскими и первая попытка установить в Афганистане теократическую власть пришлась на 1975 год. Исламское восстание в стране произошло в 1975 г. и окончилось неудачей, после чего его лидеры и многие представители духовенства, поддержавшие восстание были вынуждены бежать в основном в тот же Пакистан. Именно тогда исламское подполье Афганистана в изгнании, связанное с международной организацией «Братья мусульмане», объединилось под руководством Гульбеддина Хекматияра в партию «Хезб ислами-е-Афганистан» («Исламская партия Афганистана»). В числе прочих членов партии были Бурхануддин Раббани, Мухаммед Юнус Халес, Сайд Мансур, Джелалуддин Хакани, Ахмад Шах Масуд и прочие. Единственной организацией, оформившейся в партию, имеющей тесные связи с международными экстремистскими структурами и готовой сражаться за освобождение Афганистана от шурави, оказалась именно Исламская партия Афганистана. Впрочем, амбиций у лидеров ИПА было не меньше, чем у лидеров НДПА и поэтому скоро из партии вышел Раббани,[28] основав «Джамаат-е-ислам-е-Афганистан» («Исламское общество Афганистана»). За ним ушли и многие другие лидеры исламского сопротивления, основавшие каждый свою партию. Но как бы то ни было — сопротивление новому режиму нарастало…

Еще с первого дня Андрей Михайлович мне сказал, что моя работа — не только переводить разговоры, полученные в ходе прослушивания англоязычных посольств, но и присматривать за Фархади. Я удивился — Фархади был молодым и казался совсем безобидным, но приказ есть приказ. Присматриваться я к нему стал повнимательнее, и со временем стал замечать некоторые странности…

Во-первых: для своего возраста — а Фархади было двадцать семь лет — он был на удивление хорошо для афганца образован. Всеобщего образования тут не было, восемьдесят процентов афганцев было неграмотно и информацию им читали муллы.[29] А Фархади явно закончил десятилетку, иначе бы ему было не поступить в советский институт.

Во-вторых — у Фархади была машина — старенький, но ухоженный четырехдверный Датсун. Машина в Афганистане была признаком среднего класса, даже выше среднего. В двадцать семь лет заработать на машину, даже подержанную было сложно.

В третьих — чем дальше мы с Фархади работали вместе, сидя в одном кабинете, тем больше мне начинало казаться, что он знает не только русский, но и английский язык и, снимая информацию он сам прекрасно все понимает. Мой же перевод совершенно не нужен. Своими опасениями я поделился с Михеевым, но он только усмехнулся и сказал продолжать работать…

Время тогда было другое. Это потом мы начали выяснять и разбираться — кто из афганцев к какому роду и племени, принадлежит, чтобы прогнозировать их поведение и возможные союзы. А тогда это казалось такой глупостью — в стране победившей Саурской революции, которую пламенные мечтатели задумали из племенного феодализма перебросить разом в социализм, а если получится — то и в коммунизм. Если бы мы знали тогда, что старший лейтенант Фархади является пуштуном и принадлежит к племени харути — многое могло бы произойти по-другому. А может — и не могло бы. История не знает сослагательных наклонений…

Тот день начинался как обычно. Позавтракав, я спустился вниз, к машине (своей машины у меня тогда еще не было, да и не полагалась она мне) и вместе с майором Михеевым мы поехали в центр, к зданию министерства обороны. Настроение с утра было хреновое — как будто какое-то предчувствие не давало покоя — но я от этого от всего отмахнулся. Ерунда все это…

Фархади уже был в кабинете, он всегда приходил раньше меня. Когда я зашел в кабинет, он уже сидел на своем рабочем месте, надев на голову массивные наушники и подстраивая аппаратуру.

— Привет…

— Здравствуй! — совершенно без акцента сказал Фархади — все пленки из расшифровки у тебя на столе…

Прослушивание посольств производилось не только днем, но и ночью. Ночью никто не дежурил, магнитофоны работали в автоматическом режиме. Все то, что было наговорено и за день и за ночь (а ночные сеансы связи были достаточно часты) утром отправлялось на расшифровку. Дипломатический шифр американцев для нас особой тайной не был, равно как и наш шифр — для них. Расшифрованную информацию полагалось прослушать, в этом Михеев полностью полагался на меня. Наиболее интересные места я потом представлял на прослушивание ему, потом они расшифровывались, клались на бумагу и подшивались в дело. В отношении остального печаталась обычная справка «оперативного интереса не представляет» и все сдавалось в архив. Работа тупая и монотонная, но кто-то ее делать должен…

Уселся на свой стол, с тоской взглянул на магнитофонные катушки, которые необходимо было прослушать. Это ведь только за один день, а завтра столько же будет. Только десять процентов из этой информации представляет хоть какой-то интерес, и только в лучшем случае один процент можно считать действительно ценной информацией. В Москве, зачитываясь разными книжками, как нашими так и забугорными, работу шпиона я представлял несколько иной. Погони, перестрелки, женщины. А тут — сидишь как дурак и слушаешь всякую чушь — и так изо дня в день. Даже оружие не выдали — Андрей Леонидович сказал, что пистолет мне здесь без надобности. Это потом, через несколько лет пистолет Макарова и граната РГД-5 стали прочно входить в джентльменский набор советского специалиста в Афганистане. Без них даже на улицу не совались. Тогда же, в семьдесят восьмом все было тихо и спокойно…

Вздохнув, начал заправлять в магнитофон первую катушку — а это было не так то просто сделать, ведь надо было протянуть ленту через восемь разных роликов и закрепить на пустой катушке, что-нибудь сделаешь не так — магнитофон зажует или порвет ленту. К концу третьей минуты дверь распахнулась, жахнув об стену, и в дверном проеме вырос Андрей Леонидович…

— Сергей, ты мне нужен. Пошли, по дороге все объясню, как полагается. Давай быстрее, бегом…

Полушагом, полубегом мы скатились на первый этаж министерства, пробежали мимо часового, выбежали на улицу. Я бросился в сторону стоянки, где стоял УАЗ…

— Сюда!

Андрей Леонидович заводил старую белую Волгу с афганскими номерами, которую я никогда до этого не видел…

— Садись назад! Там форма, переодевайся!

Форма оказалось формой афганского царандоя…

— Что происходит?

Волга рванулась с места…

— Помнится, ты жаловался, что приключений не хватает? Вот сейчас и будет приключение — всем приключениям приключение. Задача следующая: сейчас мы едем к отелю Интерконтиненталь. Паркуемся у отеля, я выхожу из машины, ты остаешься. В бардачке фотографии. Посмотри…

Я открыл бардачок, достал фотографии, начал просматривать. На фото были несколько различных машин — как Волг, так и иностранных, причем снятых на улицах Кабула так, что на каждой фотографии бы заснят номер автомобиля. Были там и два человека — ни одного я не узнал.

— На людей внимания не обращай, они явно не будут светиться. Больше запоминай машины и их номера. Запомнил?

— Запомнил.

— Теперь порви на мелкие части и выбрось в окно машины, но не сразу, а постепенно выбрасывай…

Происходящее переставало мне нравится, но я сделал все в точности так, как и просил Андрей Леонидович…

— Теперь слушай. Я пойду в отель. Ты останешься в машине. В том же бардачке рация, пользоваться умеешь?

— Не совсем.

— Достань!

Я достал рацию

— Видишь вот эту кнопку?

— Вижу.

— Это тон, на нее нужно просто нажать. Рация настроена на мою, точно такую же — ничего кроме тона не трогай, чтобы не сбить настройки. Понял?

— Понял.

— Вот так вот. Теперь смотри. Сейчас мы припаркуемся ты внимательно будешь наблюдать за входом в отель. Одна из тех машин должна будет появиться здесь. Скорее всего, помимо нее будет еще одна машина, но может появиться только одна машина. Еще. Ты посольские машины знаешь? Посольства США?

— Ну не так, чтобы… Номера их знаю, а вот частные…

— И тем не менее. Так вот — если одна из тех машин, что была на фотографии, появится у входа в отель, кто-то из нее выйдет и пройдет внутрь — ты возьмешь рацию — но так, чтобы никто этого не видел — переключишь на передачу — вот так — и нажмешь тон два раза. После чего — снова на прием, держи рацию на приеме. Понял?

— Понял, нажму тон два раза, если увижу одну из машин, которая была изображена на фотографиях…

— Хорошо. Эту машину можно будет распознать — она остановится прямо перед входом и в ней будет, по меньшей мере, три человека. Причем водитель останется в машине, а остальные пройдут в отель. Может, будет и еще одна машина с охраной — а может и не будет. И еще. Если ты увидишь кого-то знакомого тебе, кого-то из посольства СССР или из министерства обороны, или увидишь их машину — нажмешь тон один раз.

— Понял, если кто знакомый из посольства или из министерства — тон один раз.

— И не высовывайся, не привлекай к себе внимания, веди себя естественно. Ты у меня на подстраховке, это твое первое настоящее серьезное задание. Нешуточное задание, понял!

Машина приближалась к отелю…

Отель «Интерконтиненталь» был одним из немногих зданий в столице, которое можно было бы без преувеличения назвать современным и даже — модерновым. Построен он был в последние годы властвования короля Захир-Шаха, то ли немцами, то ли французами в современном модерновом стиле — этакий кусочек цивилизации в диких афганских горах. Наряду с аэропортом этот отель был своего рода парадной витриной Афганистана для прибывающих в страну иностранцев…

— Смотри внимательнее по дороге… — проговорил Михеев — что-нибудь замечаешь?

Я начал внимательно осматриваться, пока машина подъезжала к отелю, пока парковалась. И сразу заметил кое-что неладное…

— Ну?

— На подъездной дороге, метрах в двадцати от парковки стоит армейский грузовик, водила копается в капоте. Дорога эта ведет только к отелю и делать армейскому грузовику здесь совершенно нечего. Тем более что сарбоз,[30] скорее всего, бросил бы машину на произвол судьбы и пошел бы за помощью.

— Еще?

Я огляделся по стоянке…

— Вон тот РАФик с занавесками на стеклах?

— Молодец! — негромко проговорил Михеев — не зря за тебя Старик взялся. Без спецподготовки просек все, что нужно было просечь. На самом деле — грузовик, скорее всего, должен перекрыть дорогу к отелю, если что-то случится, а в кузове явно несколько солдат. Дорога для транспорта единственная. В РАФе тоже люди — группа прикрытия…

— Что здесь происходит?

— Да ничего серьезного — сказал Михеев — одна очень интересная встреча

Но по его тону я понял, что происходит все-таки что-то серьезное, нешуточное…

Андрей Леонидович достал какую-то карточку и сунул под стекло. Затем выскочил из машины и свободной, несколько разболтанной походкой направился к входу в отель…

В машине было жарко. Даже душно. Не знаю, как это называлось в Афганистане, у нас это называлось бабьим летом. Так вот — сегодня солнце жарило так же как летом, на термометре было плюс двадцать пять, не меньше. Этакий летний день в самом конце сентября.

Примерно через полчаса эти игры в шпионов мне надоели — тем более что ничего особенного не происходило — подъезжали и отъезжали машины, автобусы, доставлявшие постояльцев из аэропорта. Ни малейших признаков того, что здесь происходит что-то непредвиденное.

И тут началось.

Первой я заметил Волгу. Если обычно в Афганистане были белые Волги — на юге все-таки жарко и ездить летом в черной машине порой просто невыносимо — то эта Волга была черной. И если обычно в Афганистане машины выглядели неопрятно, их не мыли и за ними не ухаживали — то эта Волга как будто несколько часов назад сошла с конвейера. Самое главное — это была одна из тех самых Волг, которые я смотрел на фотографиях…

Волга подкатила прямо к самому входу, до нее было метров пятнадцать, и я отлично все видел. Шофер остался в машине, два человека быстро вышли из машины и прошли в вестибюль отеля. Один из них был невысоким, коренастым, второй намного выше и моложе. Ни того, ни другого я доселе не знал…

Памятуя об инструкциях, я открыл бардачок, потащил на себя тяжелую, неудобную рацию. Тогда рации были намного больше, чем сейчас размером с кирпич. Переключил на передачу, нажал дважды тоновый сигнал…

Высадив пассажиров, Волга отъехала…

И почти сразу же появилась вторая машина. Увидев ее — я несказанно удивился. Белый Мерседес, редкий на улицах Кабула. И номера эти я хорошо знал.

Это была машина посла Советского союза в Афганистане….

Следующие мои действия были чисто инстинктивными. Съехав по сидению вниз так, чтобы меня сложно было засечь — машина стояла так, что солнечные лучи падали на стекло, бликовали, мешали наблюдателям увидеть, что в салоне. Затем снова переключил рацию на передачу, нажал один раз тоновый сигнал. И чуть погодя — еще один раз…

Кого привезла машина посла, я не видел, когда я взглянул на подъездную дорожку, перед вестибюлем отеля — Мерседеса там не было, он стоял чуть ниже, на небольшой стоянке…

Андрей Леонидович появился через полтора часа, когда я уже успел изрядно перенервничать. Причем, я даже не заметил, откуда он появился — просто подошел к машине, откуда-то сзади. Все мое внимание было приковано к входу в отель, и его появление я прозевал.

До этого уехали и Мерседес и Волга. Первой уехала Волга, ее пассажира я снова заметил, и запомнил его внешность. Почти сразу после этого уехал и Мерседес посла, но кто в него садился я так и не заметил. Того, кто приехал на встречу в этом Мерседесе прикрывали сразу двое, причем весьма профессионально. Мерседес подрулил к самому входу, его пассажир в окружении двоих мужчин вышел из дверей отеля и нырнул на заднее сидение Мерседеса, причем его внешность я не заметил. На все про все у них ушла буквально пара секунд…

— Поехали… — заявил Андрей Леонидович, плюхнувшись на переднее сидение

— У меня же прав местных нет…

— Плевать, поехали…

Пожав плечами, я развернул Волгу (несколько топорно, давно за рулем не сидел), и мы отправились в обратный путь, в Кабул. Сломавшегося грузовика на дороге к отелю уже не было. Видимо, отремонтировали…

— Куда едем?

— Домой. На сегодня работа закончена…

Пожав плечами, я начал перестраиваться и тут… вспомнил…

— Андрей Леонидович, надо в министерство заехать.

— Зачем?

— Я ключи от дома в кабинете оставил. Сорвался, думал, приедем еще. В ящик стола положил…

— Ну, давай, заедем. Только больше в ящик стола ключи от квартиры не клади, держи в кармане, при себе…

Проклятая память…

Пройдя мимо часового на входе, я неспешно поднялся в кабинет. Немного потряхивало — отходняк от адреналина. Все-таки первое боевое задание как-никак, немного перетрухал даже. Как-то вспомнился отец — интересно, каково ему было работать в прифронтовой полосе, ведь там не просто сидишь в машине и кого-то ждешь. Там — фашистские диверсанты, агентура Абвера, остаточные группы немцев, прорывающиеся к своим после наступления. Отец мало про это рассказывал. Ведь что я сегодня сделал — посидел в машине и уже трясет — подтряхивает…

Торкнулся в дверь кабинета — заперто! Недоуменно поглядел на часы — нет, время не обеденное… Что же это такое…

Спустился вниз, на проходную…

— А что, сто двенадцатый закрыт?

— Закрыт… — на проходной дежурили афганцы, знающие русский язык, таких было немало…

— А где старший лейтенант Фархади?

— Ушел. Почти сразу после вас. Ключ сдал, расписался…

Как ушел? Рабочее же время…

— Кабинет можно открыть?

— Можно — афганец подал мне ручку, толстый истрепанный гроссбух и ключ от кабинета…

— Да нет, мне ненадолго. Я ключ от дома забыл в кабинете. Поднимемся вместе, я ключ заберу и все, зачем расписываться…

Пожав плечами, афганец спрятал журнал сдачи-приемки кабинетов. Вместе мы поднялись на этаж, афганец отпер дверь, замер на пороге — в кабинеты, тем более в этот кабинет ему входить было категорически запрещено…

Я прошел к своему столу, забрал из ящика ключ, положил в карман. Глянул на аппаратуру — она работала в автоматическом режиме, как будто дело было ночью. Катушки с лентой стояли свежие совсем, должно было хватить и на ночь и на остаток дня. Странно все это…

Домой мы приехали, когда по-местному было всего два часа дня — обычно задерживались до шести-семи часов вечера (блин, до восемнадцати-девятнадцати, военный…). Михеев высадил меня у подъезда и сам куда-то укатил. Делать было особенно нечего. Плотно пообедал, два часа затратил на то, чтобы как следует прибраться в квартире. Все-таки не дело грязью зарастать, даже если живешь один. Глянул на часы — девятнадцать ноль-ноль. Делать совершенно нечего, книжек мало и все они перечитаны не по разу. Оставалось только сходить, прогуляться…

Выходя из подъезда, я наткнулся на Михеева — тот сидел перед подъездом на корточках, как это было принято у афганцев, и смолил сигарету. Причем смолил с такой жадностью, как будто это была последняя сигарета в его жизни…

— Андрей Леонидович…

— Садись…

Сидеть так на корточках, при том, чтобы не затекали ноги и потом не болели колени, я не мог, поэтому уселся на сколоченную из подручных материалов лавку перед подъездом. Огляделся — вокруг никого не было…

— Как думаешь, что сегодня произошло? — вдруг спросил Андрей Леонидович

— Не знаю… — пожал плечами я

— Вот и я — не знаю! — вдруг ответил Михеев с каким-то остервенением в голосе — ни хрена не знаю!

— Андрей Леонидович…

— Короче так, Сергей! — оборвал меня он — о том, где мы были ни слова. Поверь, это все не шутки. Если что — скажешь, что мы к Копысову ездили в танковую по делам, он подтвердит. Я уже договорился. Понял?

— Понял но…

— Никаких но! Завтра будем разбираться со всем этим… А пока — держи язык за зубами!

Андрей Леонидович смял пальцами окурок, докуренный им почти до фильтра, отбросил в сторону, поднялся…

— Иди, спи! — бросил он и сам скрылся в подъезде…

Но разобраться «со всем с этим» Андрею Леонидовичу было не суждено. Потому что утром я обнаружил его труп…