Афганистан, Баграм Военный аэродром. 03 сентября 1978 года

Летели тяжело. На военно-транспортном самолете я летел первый раз, и поэтому было непривычно и тяжело. Самолет с ревом тащился по небу, то и дело проваливаясь в воздушные ямы. Штурман, который таких пассажиров перевидал в своей жизни немало, перед взлетом сунул пакет — для понятных целей. Но я решил — сдохну, но не опозорюсь. И не опозорился, хотя иногда подкатывало к самому горлу. Слава богу, рев турбовинтовых моторов самолета делал невозможными разговоры. Если бы начали вспоминать армейские порядки, кто и где служил — мне, с моей двухдневной интенсивной разведподготовкой пришлось бы кисло. По-моему, даже во время Великой отечественной войны самые ускоренные курсы разведчиков шли месяц, а тут два дня. Спасало только то, что вокруг — свои…

Самолет начал снижаться…

— На Кабул идем? — проорал я прямо в ухо бортмеханику, на котором в этот момент не оказалось наушников.

— На Баграм! — в ответ заорал он, посмотрел на меня с подозрением, мол, что — первый день замужем, что ли…

Вот и первый прокол. Как учил генерал Горин — держись с максимально наглым видом, даже если чувствуешь, что в чем-то «плывешь». Чем больше наглости — тем меньше желания переспрашивать, уточнять, на чем-то ловить…

Момент касания взлетной полосы почувствовали все, самолет был огромный, а полоса — не такая длинная, как в Союзе, Антеи садились «впритык» и «притирать самолет к полосе» возможности не было. Жесткий удар — и самолет покатился по взлетке, замедляя ход. Афганская земля…

— А мне сейчас куда? — глупо спросил я, когда самолет уже зарулил на стоянку и заглушил все четыре мотора…

Командир и штурман, которые уже собирались покидать самолет, подозрительно переглянулись…

— Вот уж не знаю, парень, куда тебе… — сказал командир — чтоб ты знал, ты у меня и в полетном плане не числишься, там ни про каких пассажиров не написано. Тебя с твоего ведомства должны встречать, а если не встречают — то я уж не знаю…

Нормально…

По узкой алюминиевой лестнице, вслед за экипажем покинул самолет, который уже начали разгружать (что мы везли — я так и не понял), отошел на несколько шагов от самолета, нетвердо ставя ноги, огляделся по сторонам. Русских нет, одни афганцы. Спрашивать их о чем-либо — занятие бессмысленное и бестолковое, только очередных неприятностей можно схлопотать. Еще раз поглядел по сторонам, выделил группу зданий вдалеке и решил, что самое крупное из них — это, наверное штаб. А раз штаб — должен же быть там хоть один советник. Вот там и разберусь. Подняв на плечо сумку с нехитрым скарбом, я поплелся в сторону штаба…

Штаба тут, конечно не было — тут вообще ничего толкового не было, строения оказались заброшенными. В отчаянии огляделся по сторонам и тут услышал за спиной голос

— Кого ищем, молодой человек?

Только секунде на пятой я сообразил, что меня спрашивают… по-русски! Обернулся — оперевшись на стену, за моей спиной стоял среднего роста человек в странной одежде — то ли военной форме то ли нет. Знаков различия на форме не было, человек этот зарос густой, черной с проседью бородой — но я сразу понял, что где-то я его видел…

— Что? Не узнал? — насмешливо спросил человек, и снова по-русски

Я смотрел на него во все глаза. Что-то вертелось у меня в голове — но узнать я не мог. Хоть убей…

— Как по чужим квартирам лазать так герой! — внезапно проворчал человек, довольно точно имитируя голос Горина — а как отвечать…

И тут прорвало… Боль в ноге, шорох чужих ног за спиной, мороз. Черная Волга, двое с автоматическими пистолетами Стечкина, безмолвное противостояние в центре зимней Москвы…

— Майор… майор Воронцов… — растерянно произнес я

— Я за него… — довольно улыбнулся человек — только не майор. И не Воронцов. Полковник Варяжцев Павел Степанович, прошу любить и жаловать. Не забыл, молодец. Память есть. А тебя как звать, величать, добрый молодец?

— Белов. Сергей Владимирович. Капитан. — ответил я

— И сколько служишь? — прищурился Варяжцев?

— Два дня… — ответил я, испытывая чувство стыда

— Нормально — кивнул Варяжцев — и не из таких голубей воронов делали. Не можешь — научим, не хочешь — заставим. Народная армейская мудрость. Это весь твой скарб, или в самолете что оставил?

— Да. Весь…

— Ну, тогда начинаем учиться. Не да, а так точно.

— Так точно! — постарался вытянуться по стойке «смирно» я, но получилось достаточно жалко.

— А теперь будешь разучиваться — кивнул довольный Варяжцев — потому как ты в чужой стране. И если ты будешь вместо «да» отвечать «так точно», да еще на каком-нибудь базаре, к примеру — никакой из тебя разведчик не получится. Ни военный, ни какой другой. Понял?

— Понял… так точно… в общем — есть…

Варяжцев расхохотался. В голос.

— Ладно… А то ты обратно в Москву запросишься… Испугаешься тягот и лишений. То, что ты во фрунт не норовишь вытянуться — это для разведчика как раз ценно. У военных все на инстинктах, приходится себя ломать. А тебе — и ломать нечего. Пошли.

На авиабазу Варяжцев приехал на обычном армейском УАЗике, но с местными номерами. На заднем сидении небрежно был брошен АКМС и подсумки к нему.

— Бросай сумку на заднее сидение. Сам на переднее садись.

— А тут что… — неуверенно спросил я, глядя на автомат — стреляют?

— Скажем так. Постреливают. Хулиганят, если точнее… Но ты не боись — не пропадем. Давай, садись, в Кабуле заждались уже…

Я сел на переднее сидение, сумку бросил назад, на пол. Машина сразу же тронулась…

— Далеко до Кабула?

— Шестьдесят километров. К вечеру доедем. Тут дорога не самая плохая, наши ее подлатали малость…

Дорога и в самом деле была неплохой. Я думал, что в Афганистане сплошные горы — но нет, дорога шла по плоскогорью, горы были то слева то справа, но горных серпантинов не было. Попадались и другие машины…

— А это что? — я в изумлении открыл рот, глядя на разукрашенную и перегруженную сверх всякой меры грузовую машину, которую Варяжцев ловко обогнал…

— Бурубахайка… — ответил Варяжцев, снова прибавляя газ

— Что?

— Бурубахайка. Машина такая. Здесь их полно — железной дороги нет, одни такие машины. Все на них возят. «Буру Бахай» — местные так желают «счастливого пути». Ты лучше расскажи мне — как ты дожился до жизни такой?

Кратко, упуская некоторые моменты, я поведал историю последнего месяца моей жизни. Кое-что из политики намеренно упустил, имена называть не стал — просто сказал, что затронул очень серьезных людей, причем затронул так, что они решили меня убить. В подробности вдаваться не стал.

— Мда… — только и сказал Варяжцев, не отрывая глаз от дороги — влип, ты конечно… Как кур в ощип… Хотя знаешь… Как мы с тобой первый раз встретились — ну там, в Москве — мне почему то сразу показалось, что ты с нами работать будешь.

Я ничего не ответил — вообще не знал, что говорить.

— Короче. Пока едем, запоминай самое главное и важное. Тебе повезло в одном — за тебя Старик взялся…

Потом я узнал, что Стариком в узких кругах называли генерала Горина. Узкие круги — это лично преданные ему люди, еще со времен войны он всегда имел группу таких вот людей, можно сказать — свою агентурную сеть и только поэтому оставался жив. Старик — произносилось с уважением. Несмотря на то, что лет генералу Горину было уже много — медкомиссии он проходил с легкостью, постоянно занимался спортом, впрочем, как и генерал Ивашутин. От некоторых других генералов, которым пузо не давало нагнуться, они отличались очень и очень сильно.

— … я вообще то здесь ненадолго. Вроде как с инспекторской проверкой прибыл, скоро возвращаюсь обратно. А работать с тобой будет майор Михеев Андрей Леонидович, человек толковый. Научить тебя может многому, по крайней мере дела подшивать целыми днями[19] у него не будешь, не надейся…

Я снова промолчал, запоминая фамилию Михеев

— Теперь далее. Запоминай обстановку: главный военный советник здесь генерал-лейтенант Горелов Лев Николаевич, совпосол — Пузанов Александр Михайлович. От КГБ здесь генерал Борис Семенович Иванов. Впрочем, с ними ты особо контачить не будешь. И вообще — живи по принципу: тише едешь — шире морда…

Варяжцев на мгновение оторвал взгляд от трассы и подмигнул мне…

В город мы въезжали уже на закате…

Тот, кто попадает в Кабул первый раз — не забудет его уже никогда, это очень своеобразный город. Расположенный на крутых холмах, частью в котловине гор, загадочный, как и любой восточный город…. В Кабуле я прожил достаточно долго, и так и не могу сказать, что узнал про этот город все. Кабул хранит множество тайн…

В город мы въехали по проспекту Абдулы Ансара, почти сразу же Варяжцев свернул налево. Как я потом узнал, это был первый микрорайон советников в городе, на окраине, именно здесь жил майор Михеев, здесь же предстояло жить и мне. Чуть дальше по проспекту, ведущему в центр города, находилось посольство США, а дальше по дороге, на которую мы свернули — аппарат ГВС. Здесь же, стояли несколько панельных пятиэтажек, будто неведомым волшебством перенесенные сюда, в Кабул из какого-нибудь захудалого русского городка. Эти несколько пятиэтажек сильно выделялись на фоне малоэтажного Кабула, уличного освещения вокруг них не было. Черные прямоугольники зданий заходящее солнце заливало каким-то багровым светом. Стало страшновато…

Полковник Варяжцев остановил машинку у третьей по счету пятиэтажки…

— Ну, вот и приехали. Сегодня у Андрея Леонидовича разместишься, здесь все по-простому. А завтра подберут тебе квартиру, здесь больше половины — пустые. Сейчас представлю тебя и домой поеду…

— А вы разве не здесь живете? — наивно спросил я

— Не-е-ет, мне соседство такое противопоказано… — отчего то засмеялся Варяжцев — я в городе комнату снимаю…

Смысл всего этого я понял только намного позже…

Майор Михеев оказался совсем не таким, как я его представлял. В моем представлении разведчик — это человек среднего роста, с незапоминающейся внешностью, скромно одетый, мало говорящий. В общем — этакий тихушник. Андрей Леонидович же был полной этому противоположностью.

Выйдя из машины около одного из домов — Варяжцев даже не запер ее — мы направились в подъезд. Лампочки естественно не горели, но полковник в темноте ориентировался прекрасно. Поднявшись на третий этаж, он постучал в одну из дверей. Та почти сразу же открылась, будто хозяин квартиры поджидал нас под дверью…

— Какие люди… — мужик, такого грузино-кавказского вида с аккуратными черными усами на смуглом лице гостеприимно раскинул руки — проходите гости дорогие. А я как раз на стол собираю, ужинать собрался…

— Ну, тогда ставь еще тарелку… Пополнение тебе привел…

— Пополнение? — Михеев мельком взглянул на меня и пошел вглубь квартиры — ну, проходите. Можете не разуваться, у меня тут ковров нету…

Двухкомнатная квартира была обставлена просто — грязный деревянный пол без следов линолеума и ковра, какие-то дешевенькие одноцветные обои на стенах. С потолка свисает провод с голой лампочкой в патроне. Мебель — стол, стулья, два дивана — тоже старые, продавленные, металлический шкаф очень похожий на армейский. В общем удобства — на нуле…

Посадив нас в большой комнате, Андрей Леонидович ушел на кухню.

— Пожалуй, и я пойду… — начал подниматься Варяжцев — еще до дома ехать надо. А ночью тут по городу шарахаться — не стоит…

— А…

— Завтра я еще здесь буду. Здесь поосторожнее…

Из последних слов я понял, что Михееву моя история неизвестна и трепать о ней языком не следует. Впрочем, я и не собирался…

Пока я осматривался в комнате, Варяжцев, пошептавшись о чем-то в коридоре с Михеевым, ушел. Через пять минут в комнату вошел Михеев.

— Ну, что. Практикант. Ужинать здесь будем, или на кухню пойдем?

— Можно и на кухне… — пожал плечами я

— От, это правильно… — улыбнулся Михеев — тогда пошли!

Кухня была, как и во всех советских «хрущобах» — не повернуться, двое взрослых мужиков там едва располагались. Покрытый масляной краской стол, табуретки, сколоченные местными умельцами, грязная двухкомфорочная плита, питающаяся от баллона с газом, старый холодильник…

— Пельмени будешь? — по-простому спросил Михеев и, не дожидаясь ответа, бухнул на стол большую кастрюлю с ароматным варевом — извини, местных деликатесов нет…

Не ел я уже очень долго и готов был съесть что угодно, хоть пельмени, хоть котлеты, хоть жареных жуков…

Пельмени оказались необычными по вкусу — хотя большим любителем пельменей был мой отец и я их отведал немало в самых разных видах — эти пельмени были изготовлены из чего-то такого, чего я никак не мог определить…

— Из баранины… — отвечая на мой незаданный вопрос сказал Михеев — тут из нормального мяса только баранина, да козлятина. А так тут вообще много чего едят интересно — только не все советую пробовать. Ты мне лучше скажи, может…

Майор сделал движение, понятное любому русскому мужчине — лихо щелкнул пальцами по горлу…

— Ну… можно… — любителем выпивки я не был

Майор привстал со стула, достал откуда то из-за плиты бутылку «Московской» с зеленой этикеткой, снял с прикрученной к стене полки два небольших стаканчика, быстро разлил.

— Давай! Только смотри, про то, что мы тут с тобой выпиваем — ни слова. Здесь это… не приветствуется… домой можно в одно мгновение ока вылететь…

Свою дозу майор заглотил лихо, в один присест, больше наливать не стал, убрал бутылку. Тут мне пришла в голову мысль, что еще только начальника — тайного алкоголика мне и не хватало…

А пельмени были вкусные. Сварены они были не в воде, а в каком-то бульоне со специями и травами… вкус необычный, но… пальчики оближешь…

Когда я доедал пельмени, майор произнес какую-то фразу на незнакомом мне гортанном языке.

— Что, простите…

— Да так, ничего… — каким-то рассеянным тоном проговорил майор — ты доедай, доедай…

Когда тарелка опустела, я поднял глаза — и столкнулся взглядом с глазами майора. Вот теперь от веселого, балагуристого грузина в майоре не осталось ничего…

— Ну, а теперь расскажи, друг мой ситный — как ты на эту должность-то попал… Смотрю, пушту[20] ты не знаешь… Да и на «сынка» ты не похож — те по Европам, да по Штатам расползаются… Скажи честно — опыт есть?

Врать было бессмысленно, опытный разведчик поймает меня на одном — двух вопросах…

— Нету…

— Что, совсем никакого?

— Почти.

Майор о чем-то задумался…

— Образование у тебя какое?

— Высшее, юридическое. МГУ.

— Без обмана?

— Без! — возмутился я…

— Языки знаешь?

— Английский. Немецкий — но хуже…

— What is your father's name?

— My father's name is Vladimir — автоматом, не задумываясь ни секунды, ответил я

— Стреляешь?

— Норматив мастера. Первенство Москвы от университетской сборной. Пистолет, винтовка чуть похуже. Боевое — отец много учил.

— Ну вот. А говоришь — опыта нет… Да из тебя, друг милый, Джеймса Бонда лепить можно!

Кто такой Джеймс Бонд я знал — книги на английском в нашей среде ходили, зачитанные до дыр. Вот только не мог понять — смеется майор или говорит серьезно.

Майор немного помолчал.

— Учиться хочешь? Предупреждаю — десять раз пожалеешь о том, что на эту дорогу вступил…

И тут мне в голову ударила дурная кровь. Та же самая, из-за которой я тогда разругался с отцом и ночью полез обыскивать квартиру убитого полковника Комарова. Если бы тогда не полез — наверное, и здесь сейчас не сидел бы. Да что там говорить…

— Буду! И не пожалею!

Майор как то странно, чисто по-грузински цокнул языком.

— Ну, смотри… Потом не жалуйся… Пошли!

— А посуду?

— Да брось ты посуду, завтра с утра разберемся!

Как я потом узнал, майор Михеев в повседневной жизни был несколько неряшлив и на «бытовуху» особого внимания не обращал…

Вместе мы прошли в другую комнату, где я еще не был. Кровать, пара стульев, два шкафа — и все.

— Сегодня здесь переночуешь… — майор включил ночник над кроватью — надеюсь, не храпишь?

— Нет…

— Ну и славно. А это тебе — чтение на ночь. Занимательное. Завтра с утра будь готов — поедем в посольство и в аппарат ГВС. На все виды довольствия тебя поставим и к работе пристроим. Понял?

Майор протянул мне картонную папку, откуда она у него появилась в руках, я так и не понял…

— Есть, товарищ майор

— И есть, и пить завтра будем — нахмурился майор — армейские эти штучки бросай. Мы не в аппарате ГВС и не на территории воинской части. Вот там — товарищ майор и «есть» будет правильно. А здесь — Андрей Леонидович.

— Понял…

Оставшись один, я разделся, лег в кровать. Жестко, но приходилось спать и так. Глянул на часы — черт, еще не перевел с московского. Сколько здесь времени — я не знал, за окном чернела непроглядная ночь. Не такая как в Москве — там стоят плотно дома, горит свет в квартирах, уличное освещение — а здесь темнота была именно непроглядной.

Устроившись поудобнее, я взял в руки папку. На картонной обложке была приклеена бумажка, на которой на машинке было напечатано: