"Николай Алексеевич Задонский. Смутная пора " - читать интересную книгу автора

разглашать не стал, а прежде окольными путями проведал о черных делишках
гетмана.
Видавший виды подьячий быстро догадался, что хотя в подметном письме
нет прямых улик, но, если взяться по-настоящему за расследование, можно
докопаться до многих подозрительных и темных сторон прошлой и настоящей
деятельности гетмана.
Однако подьячий привык больше радеть о себе, чем о делах государевых,
для него не было никакой выгоды ссориться с таким человеком, как Мазепа.
Явившись к гетману, он показал ему письмо и спросил: "Как он, гетман
Иван Степанович, рассуждает? В польской ли стороне письмо писано или
кем-нибудь из врагов его?"
Гетман, пожав плечами, ответил:
- Не могу я малым умом моим понять, от кого бы именно произошел сей
лукавый, плевельный и злоумышленный поклеп...
Подьячий незаметно улыбнулся, кашлянул в кулак и смиренно, сделав вид,
что не расслышал, переспросил:
- Как ты, Иван Степанович, сказал? А? Поклеп, что ли?
Мазепа подьячему не ответил, взглянул на образ богородицы, возвел к
нему руки, прослезился:
- Ты, пресвятая богородица, надежда моя, зришь убогую и грешную душу,
как денно и нощно имею я попечение, чтобы государям до кончины живота своего
служить. А враги мои не спят - ищут, чем бы меня погубить...
Подьячий опять тихо кашлянул, сочувственно закивал плешивой головой:
- Истину глаголешь, Иван Степанович. Не спят враги твои, ох, не спят.
Вот и ныне от многих слышал, будто впрямь ты с турками и с Васькой Голицыным
большую дружбу имел...
- Все напраслина и ложь мерзкая, - гневно сверкнув глазами, возразил
гетман. - Я никакой утайки от государя не делал... Бог мою душу видит!
- Видит, милостивец, бог-то все видит, да людишки пакостные инако мнят.
Придумали, вишь, будто ты в Польше имения для сестры покупаешь и, дивное
дело, даже некую монашку Липлицкую указали мне, кою твоя милость якобы в
Польшу не раз посылал... Ох, враги наши, враги наши, - вздохнул подьячий,
пощипывая реденькую бородку и глядя прищуренными глазками на Мазепу.
Тот понял, что дьяк знает много и разговор затеял неспроста. Достал из
ларца золотой, с большим алмазом перстень и приветливо улыбнулся:
- Ох, и не ведаю, как мне тебя, гостя дорогого, одарить. Милость
монаршую привез ты мне, радость великую. Прими хоть эту малость...
Подьячий принял, быстро определил стоимость подарка, поклонился:
- Много благодарствую, Иван Степанович. Не по заслугам меня чествуешь.
И подумал: "Дешево меня ценишь, - я тебе в копеечку влезу".
А вслух продолжал:
- Как же, милостивец, ответ твой писать? Кого в подозрении имеешь?
Гетман задумался. Письмо явно с польской стороны, да уж больно случай
удобный для расправы с ближними своими неприятелями.
- Пиши, - ответил он, - что подозреваю я в этом письме полковника
Гадяцкого Михаилу, который недавно еще ко мне неприязнь обнаружил, сам
гетманом домогался быть и пасквиль на меня уже писал. Еще подозреваю я сына
митрополичьего Юрия Четвертинского - он постоянно в народе злые слова
рассеивает, что быть Самойловичу опять гетманом.
Подьячий записал, стал прощаться.