"Виталий Забирко. Дикая тварь из дикого леса" - читать интересную книгу автора

разгромленную рубку, встал с кресла и выбрался из торпедоносца.

Склоняющееся к горизонту солнце косым, остывающим взглядом смотрело
на Дикий Лес; деревья распрямляли листву, поворачивали к солнцу вершины,
подставляясь под его скупую, предзакатную ласку. Высоченные сикойи
по-королевски снисходительно раздвигали свои ветви, позволяя остывающим
лучам достигнуть среднего яруса Дикого Леса, где в хаотическом переплетении
ветвей и лиан простирался бесконечный лиственный полог. А в самом низу, в
преддверие ночи, готовились ко сну хвощи, опуская к земле длинные стебли;
сжимались мхи, консервируя в себе до утра крохи уловленного тепла; из-под
корней деревьев начинала бурно пузыриться ведущая ночной образ жизни
розовая одноклеточная плесень, чтобы утром, при первых признаках света,
рассыпаться пылью спор.
Дикий Лес пел вечернюю песню жизни, в которую диссонансом вторгался
стон сломанных, изувеченных аварийной посадкой торпедоносца деревьев.
Этот стон вызвал у Толипа горестный вздох. Он спустился по трапу на
землю, присел и коснулся сломанной ветки турпалии с поникшими листьями и
увядшими цветами. Лёгким пухом с кончиков пальцев сорвались блеклые искры,
пали на ветку, и она распрямилась, место перелома вздулось кольцом клеевого
нароста, листья расправились, цветы ожили, налились соком и раскрылись
хрустальными, удивлёнными жизни чашами. Вздох облегчения вырвался у
турпалии.
И тогда Толип встал и пошёл вокруг торпедоносца, как Сеятель
разбрасывая по сторонам искры жизни. Раненые деревья оживали,
регенерировали, наполняя душу Толипа светлым счастьем излечения, а
мёртвые - тихо поглощались почвой, щемящей тоской утраты обволакивая
сердце. Жизнь и смерть - основы основ всего сущего - проходили через
Толипа; и разум его ликовал, и разум его скорбел, и сущность бога Дикого
Леса непомерным бременем давила на плечи. И понял Толип, почему боги всех
времён и народов столь строги и столь бесстрастны. Забота о живых и скорбь
по ушедшим переполняли их и не оставляли места другим чувствам.
И Толип шёл, щедро и беспристрастно даря жизнь, и лес за его спиной
вставал зелёной стеной, и стихали стоны, и всё больше и больше голосов
вливалось в торжественную вечернюю песнь Дикого Леса, посвящённую прощанию
с солнцем. Лишь громада торпедоносца молчала хмуро и мёртво. Путь Толипа
был грустен, но светел: он знал, что жизнь имеет свой конец, и что каждое
дерево рано или поздно умрёт, но если оно умрёт своей, не наглой смертью,
то на его месте вырастет новое, молодое; и пока будет так - Дикий Лес
вечен.
Он шёл в строгом обличье бога Дикого Леса, воскрешая и хороня, пока
не наткнулся на три чуждых лесу трупа. Проснулась тогда память Толипа, и
узнал он своих товарищей: Натипака, Колертса и Кинахема. И понял он, что не
воскресить их, потому как древо омохов далеко, среди звёзд, а они оторваны
от своего древа навсегда. Но и будь древо омохов здесь, среди Дикого Леса,
не удалось бы свершить таинство дарения жизни, ибо древо омохов гнилое и
бесплодное. И Толип сделал единственное, что смог - похоронил трупы
по-омоховски, в земле, в братской могиле, и насыпал на могиле холм. А в
изголовье посадил росток вечной сикойи.
Когда остывшее солнце устало коснулось ладони горизонта, последнее
сломанное дерево выпрямилось сращённым стволом и включилось в хор