"Виталий Забирко. За морями, за долами, за высокими горами..." - читать интересную книгу автора

Родион смотрел на него во все глаза.
- И не блямайте на мя так! Не запужна нам вашта Земля, не занужна!
Стало тихо. Женщина перестала клацать клавишами и молча ждала. Наконец
окошко синтезатора открылось и извергло на поднос ком белой творожистой
массы.
- Постороньте, - вдруг сказал старик, обильно источая слюну. На Родиона
он не смотрел. Шея у него вытянулась, и голова судорожно задергалась из
стороны в сторону - он старался рассмотреть, что делается за спиной Родиона.
- Отталите отседа. Час мя будут накорма...
Женщина встала с колен, взяла поднос и направилась в угол. Медленно,
коряво, на полусогнутых ногах, ставя их коленками в середину, под огромный
обвисший живот. Родион вздрогнул как от наваждения. Женщина несла свое
непомерно большое, колыхающееся в такт шагам, бремя, но оно, по всему ее
виду, не было ей в тягость, ее организм был чуть воспален, как и у всякой
беременной женщины.
Родион не успел увернуться, она натолкнулась прямо на него, остановилась,
подумала и, хотя Родион сразу же отскочил в сторону, прихватив с собой ящик,
на котором сидел, обошла это место и приблизилась к старику. Держа поднос на
одной руке, она небрежно, буквально ширяя ложкой в рот старика, стала его
кормить.
- Невкусна, - закапризничал старик. - Сегодня она как пришарклая... - Он
поперхнулся и пролаял: - Ты можешь понеторопе?!
Женщина не обращала на него внимания. Ни на него, ни на его слова. Она
тыкала в рот старика ложкой, отрывисто, резко, с методичностью автомата, и
он поневоле слизывал и глотал.
- Когда ты уже родишь? - хныкал он, давясь синтетпищей. - Why, you are
fourteen months qane with child... [Ведь ты на четырнадцатом месяце...
(англ.).] И то, эт како я пометил. Можече родишь - помлее будешь...
Она, наконец, сочла, что со старика достаточно, вытерла ложку,
повернулась и пошла назад. Мужчина, до сих пор неподвижно сидевший в углу,
ожил, встал с ящика и двинулся за ней.
- Обожди... - прошамкал старик набитым ртом. - Я ша хоча. Дай ща!
Мужчина и женщина устроились на синтезаторе и, загребая густой молочный
кисель (или что там у них?) растопыренными ладонями, степенно насыщались.
- Жале... - протянул старик. - Родина отцу жале... "Дети" хлюпали и
плямкали.
- Ца мои дети, - то ли жалуясь, с горечью, то ли просто констатируя,
сказал старик Родиону. - Бет была бы невдоволена из воспитата... - Он
виновато заморгал, и его глаза стала затягивать мутная пленка. - Эли...
Прощая мя, Эли... Я... Эли, я не звинен. Они таки... Эли! Я сам не разумею,
чему они таки!
Старик всхлипнул. Он сидел в деревянном кресле неподвижно, каменно, как
изваяния фараонов до сих пор сидят на песчаниковых тронах где-то в долине
Нила. Как король на троне. Только... плачущий король.
Он всхлипнул еще раз и начал сюсюкать:
- Ты чаешь Эли, а нашт Доти лысый... Слюна бежала у него изо рта быстрой
струйкой прямо на грудь, на остатки ветхой, полуистлевшей одежды. Похоже, в
пище было что-то из галюцинатов.
- Странно, правда? - лепетал старик. - Ведь наследата у нас чиста, и у
родинном дряке лысых николе не было... И у Шеллы власы тоже вылапуют... Но я