"Леонид Юзефович. Песчаные всадники (Повесть) [B]" - читать интересную книгу автора

встали. Солдаты, радуясь неожиданному развлечению, молодецки засвистали,
отчего бедные телята припустили еще быстрее. Рассыпавшись веером, они со
всех ног "жарили" в сторону сопок. Там начинались заросли багульника,
дальше уступами поднимались вверх молодые сосенки.
- Давай по машинам, - приказал мне Барабаш. - Отсеки их от леса, а то
еще потеряются! Убытки будем платить.
Минут через десять мы тремя машинами отрезали беглецам дорогу в
сопки. Телята начали сбиваться в кучу, некоторые уже пощипывали траву,
когда подскакал Больжи. Не слезая с лошади, он вынул из седельной сумки
здоровенный кус домашней кровяной колбасы, молча протянул мне.
- Спасибо, не надо, - сказал я.
Все так же без единого слова Больжи примерился и ловко зашвырнул
колбасу в открытый люк бронетранспортера. Затем погнал телят обратно через
поле.
Над люком показалось лицо моего водителя.
- Смотрите, товарищ лейтенант! - Он удивленно улыбался, показывая мне
колбасу. - Может, пожуем? Хлеб есть.
У меня потекли слюнки, но я гордо отказался, велев ему ехать к
дороге. Больжи мы обогнали на полпути. Он что-то выговаривал телятам
сердито и громко, но мимо Барабаша проследовал с непроницаемым лицом,
поджав губы.
- Жаловаться будет, - мрачно сказал Барабаш.
Накануне танкисты своротили "пасынок" на придорожном столбе, и ферма
осталась без электричества как раз во время вечерней дойки. А теперь еще
эти телята. Барабаш опасался, что из колхоза пошлют жалобу в часть.
Обычно, пока телята паслись у реки, Больжи выходил к дороге
посмотреть наши маневры. В перерывах я пару раз беседовал с ним о погоде,
спрашивал, как будет по-бурятски "здравствуй", и "до свидания", чтобы
после щегольнуть этими словами в письмах к маме. Но в этот день Больжи не
показывался, и в обед Барабаш попросил меня:
- Сходи ты к нему, поговори по-хорошему. Возьми вон супу горячего и
сходи.
Я пошел к стаду, прихватив два котелка - для себя и для Больжи. В
обоих над перловой жижей с ломтиками картофеля возвышались, как утесы,
большие куски баранины, обволоченные красноватыми разводами жира.
Больжи сидел на берегу, но не лицом к реке, как сел бы любой
европеец, а спиной. И все же в глазах его мелькало то выражение, с каким
мы смотрим на текучую воду или языки огня, - выражение отрешенного
спокойствия, словно степь, над которой дрожали струи раскаленного воздуха,
казалась ему наполненной таким же безостановочным мерным движением,
одновременно волнующим и убаюкивающим. Я уже был в двух шагах, а он
продолжал сидеть неподвижно, подвернув ноги под своим необъятным плащом,
задубелым и выгоревшим на солнце. Меня и позднее удивляла его способность
вдруг застыть, но не мертво, не уставившись в одну точку остекленелым
взглядом, а как бы прислушиваясь к работе души. Ничего старческого в этом
не было. Просто в иные минуты тело и душа Больжи возвращались к исходному
раздельному существованию: когда действовало тело, замирала душа, и
наоборот.
- Пообедаем? - предложил я, ставя на землю котелки и выкладывая из
противогазной сумки ложки и хлеб.