"Василий Иванович Юровских. Синие пташки-пикушки (Лирическое повествование в рассказах) " - читать интересную книгу автора

карасиков или мелких гольянов обносим, а Антониде Микулаюшкиной всегда
побольше. Ее "сам", Филипп Николаевич, закадычный тятин друг, и мы все
дружим, и их банешка наша общая.
_______________
* М о р д ы - рыболовный снаряд из прутьев в виде воронки.
* М а н и ш к и - плотно плетенная из прутьев рыболовная ловушка в
виде корчажки.

- На Монастырщину поднялись, теперь до росстани Морозовской, а там и
Половинное, - молвила бабушка.
Радуется она дороге дальней не меньше моего, и не зря мама зовет ее
"непосидячая". Не по душе Лукии Григорьевне сидеть сложа руки, не может
она обойтись без заделья. У нее и поговорка любимая: "Лето - припасиха,
зима - прибериха".
Монастырщина... Мне и расспрашивать не надо бабушку, давно знаю,
отчего угор так окрестили юровчане. На второе лето войны пасли мы здесь по
полянкам коров, и в полдень при солнце дружно полился крупный дождь.
Бабушка под густую березу схоронилась, а мы с братом запрыгали на поляне,
завопили:

Дождик, лей, лей, лей
На меня и на людей.
Дождик, лей пуще.
Будет хлеб гуще...

Дождик и на самом деле часто зашумел, рубахи и штаны враз прилипли к
телу, стало нам свежо и щекотно.
- Полно, полно вам, робята! - позвала нас к себе бабушка под березу.
И тогда рассказала, что и леса на угоре, и пашни были когда-то не
крестьянские, а владели ими монахи Далматовского монастыря.
- Самолутьшие земли захватили, толсторожие, - хмурилась бабушка. - А
теперь вот они, робята, все наши, колхозные и никому боле не достанутся. И
ерманцу паршивому не видать их никогда. Даром, чо ли, столь мужиков на
поле брани. Да рази оне не застоят! Наша, наша родимая землица... -
дрогнула голосом бабушка, протянула руку от березы и под струями дождя
долго гладила ладонью мокрые травы, где наливалась сытная ягода
глубянка...
Ходко шли мы большой дорогой, высматривали над собой жаворонков и
поднимали с затравевших обочин и канав перепелок. Они с писком низко
улетали на хлеба и неслышно тонули в пшенице или овсе. А голову кружили
волны пахнущих трав - белого и желтого донника, сизой полыни и хмельной
конопли, ромашек и вязиля... Травы расцветали белыми и желтыми
трясогузками, хохлатыми жаворонками и овсянками, в их гущине копошились
мыши, туда же прятались столбики песочно-рыжеватых сусликов.
Село закрылось угором, и только чуть-чуть выглядывали издали синие
верхушки тополей и ветел на Одине. Оттуда и закраснело над угором солнце,
высветило впереди нас дорогу и леса, прояснило мамину родину - село Пески.
Оно-то знакомое мне, и я знаю, когда расплеснется за крайними домами левое
крыло озера. Не чета Песковское двум Юровским, хотя и зовется одно из них
Большое. А какое оно большое, если до чистины надо прорезью в кочках и