"Зиновий Юрьев. Часы без пружины" - читать интересную книгу автораринной книги. "Позвольте, уважаемая Екатерина Григорьевна...
Разрешите представиться..." Такие вот все обороты... Да что я с вами совсем заболталась-то, давайте я вас чаем угощу. Со своим вареньем. Абрикосовым. Такого в магазине не найдете. - А и никакого в магазинах нет. Но потом, спасибо боль- шое. Ну и что человек этот говорил? - Какой? А, этот классик? - Классик? - Ну да, я так его про себя окрестила. Разговаривал, как у Толстого там герои объясняются. Да ничего особенного не говорил. Чего-то там поколдовали они около часов, посидели за столом, чай попили, и все. - А Василий Евграфыч? - Что Василий Евграфыч? - Ну, он к этому времени... Вы говорили, изменился он... - Это точно. И классик к этому касательство имел. Это уж точно. - Почему? - Чувствовала я. Вася мой всю жизнь человек был незлобли- вый, людей старался не обижать. Стеснялся. Но, бывало, рас- шумится по пустяку. И сам себя накаляет, распаляет: да неу- жели я, просидевши цельный день под проклятыми этими "Волга- ми", должен... Ну, вроде этого... И под горячую, стало быть, руку мог и обругать человека. Этот у него заглушка - любимое было его слово. Этот - глушитель. А приятельницу мою Тамару те? А вот как раз со времени, когда классик появился, стал Вася прямо на глазах мягчать. Тут вот все и зашептались, сектантом, мол, стал... - А почему? - Как вам сказать? Трудно объяснить... - Ругаться перестал? - подсказал Николай Аникеевич. - Хе-хе, - хихикнула старушка, будто слова часовщика по- казались ей необыкновенно забавными. - Ругаться! Да он толь- ко хорошее в людях стал видеть. Тамара Ивановна моя - она женщина очень развитая - говорит: "Катьк, а твой-то Василий прямо брат Алеша". - Брат Алеша? - вскинулся Николай Аникеевич. - Какой Але- ша? - Как какой? - обиделась почему-то Екатерина Григорьевна. - Алеша Карамазов. - А-а... - неопределенно протянул Николай Аникеевич. Раза два пробовал читать он Достоевского, но горячечные, неудер- жимые потоки слов, извергаемые всеми его героями, казались ему странными, неубедительными. То ли дело Чехов и Бунин, которые восхищали его прозрачным своим и четким великолепи- ем... Вася твой, говорит Тамара Ивановна, прямо стал весь прос- ветленный. Он, говорит, у тебя кротостью души к другому вре- мени принадлежит теперь. |
|
|