"Зиновий Юрьев. Часы без пружины" - читать интересную книгу автора

ринной книги. "Позвольте, уважаемая Екатерина Григорьевна...
Разрешите представиться..." Такие вот все обороты... Да что
я с вами совсем заболталась-то, давайте я вас чаем угощу. Со
своим вареньем. Абрикосовым. Такого в магазине не найдете.
- А и никакого в магазинах нет. Но потом, спасибо боль-
шое. Ну и что человек этот говорил?
- Какой? А, этот классик?
- Классик?
- Ну да, я так его про себя окрестила. Разговаривал, как
у Толстого там герои объясняются. Да ничего особенного не
говорил. Чего-то там поколдовали они около часов, посидели
за столом, чай попили, и все.
- А Василий Евграфыч?
- Что Василий Евграфыч?
- Ну, он к этому времени... Вы говорили, изменился он...
- Это точно. И классик к этому касательство имел. Это уж
точно.
- Почему?
- Чувствовала я. Вася мой всю жизнь человек был незлобли-
вый, людей старался не обижать. Стеснялся. Но, бывало, рас-
шумится по пустяку. И сам себя накаляет, распаляет: да неу-
жели я, просидевши цельный день под проклятыми этими "Волга-
ми", должен... Ну, вроде этого... И под горячую, стало быть,
руку мог и обругать человека. Этот у него заглушка - любимое
было его слово. Этот - глушитель. А приятельницу мою Тамару
Ивановну карбюратором неотрегулированным звал. Представляе-
те? А вот как раз со времени, когда классик появился, стал
Вася прямо на глазах мягчать. Тут вот все и зашептались,
сектантом, мол, стал...
- А почему?
- Как вам сказать? Трудно объяснить...
- Ругаться перестал? - подсказал Николай Аникеевич.
- Хе-хе, - хихикнула старушка, будто слова часовщика по-
казались ей необыкновенно забавными. - Ругаться! Да он толь-
ко хорошее в людях стал видеть. Тамара Ивановна моя - она
женщина очень развитая - говорит: "Катьк, а твой-то Василий
прямо брат Алеша".
- Брат Алеша? - вскинулся Николай Аникеевич. - Какой Але-
ша?
- Как какой? - обиделась почему-то Екатерина Григорьевна.
- Алеша Карамазов.
- А-а... - неопределенно протянул Николай Аникеевич. Раза
два пробовал читать он Достоевского, но горячечные, неудер-
жимые потоки слов, извергаемые всеми его героями, казались
ему странными, неубедительными. То ли дело Чехов и Бунин,
которые восхищали его прозрачным своим и четким великолепи-
ем...
Вася твой, говорит Тамара Ивановна, прямо стал весь прос-
ветленный. Он, говорит, у тебя кротостью души к другому вре-
мени принадлежит теперь.