"З.Юрьев. Тонкий голосок безымянного цветка" - читать интересную книгу автора

В поселке, где я вырос, через два дома от нашего жил сумасшедший. Кто
говорил; что он когда-то был профессором, кто - что генералом. Поэтому
звали его иногда Профессором, иногда Генералом. Это был высоченный худой
старик, когда-то очевидно, полный, потому что лишняя кожа свисала по обеим
сторонам его лица тяжелыми складками. Он жил с дочерью, которая работала
на станции. Старик никогда ни с кем не разговаривал. Он ходил мелкими,
шаркающими шажочками и глядел прямо перед собой напряженными, немигающими
глазами. Не знаю почему, но мы, мальчишки, не смеялись над ним. Он был
такой же вечной частью нашего ландшафта, как охристая, в бурых потеках,
водокачка, как проносящиеся поезда, как испокон века строившийся новый
магазин.
Однажды - было мне, наверное, лет семь, а может, чуть бодльше - я сидел на
Заводском пруду и ловил рыбу. Почему пруд назывался Заводским, никто не
знал, никакого завода рядом не было, почему по берегам сидели рыболовы -
подавно. Редко-редко кто-нибудь вытаскивал карасика величиной с детский
палец, и все сбегались смотреть на редкостный трофей.
Я сидел на своем любимом месте рядом с плотиной и без особых ожиданий
смотрел на два поплавка, намертво впаянных в темную неподвижную воду.
Внезапно послышался чей-то вздох. Я оглянулся. За моей спиной стоял
Профессор и смотрел не вдаль, как всегда, а на меня. И глаза были не
пустыми, как всегда, когда в них отражалось небо, а стояла в них боль. Мне
было семь или восемь лет, и мысли мои, наверное, облекались тогда в другие
слова, но я понимал, что такое боль.
В глазах Профессора показались слезинки. Словно завороженный, забыв о
поплавках, я смотрел на эти слезинки, блеснувшие в углах глаз. Профессор
прерывисто вздохнул, сделал несколько шаркающих шажочков ко мне, поднял
руку и неловко погладил меня по голове. Он не сказал ни слова, еще раз
вздохнул и медленно поплелся в сторону поселка.
- Это я вас своим дружочкам представляю, - сказал Александр Васильевич. -
Вот; знакомьтесь: вот этот красавец - иностранец. Аж с острова Борнео.
Сциндапсус. Очень веселое и озорное растеньице. Хитрое до невозможности. А
вот этот товарищ с громадными резными листьями - это монстера делициоза.
Требователен, как избалованный ребенок.
- В смысле ухода? - спросил я, чтобы поддержать видимость разговора.
- При чем тут уход, Геночка? Уход - само собой. Я говорю об отношении ко
мне. Не подойду к нему день, начинает дуться, отворачивается. Что, дружок,
скажешь, я преувеличиваю? - спросил Александр Васильевич у резных листьев
и весело засмеялся. - Молчит,- объяснил он мне.- Стеснительный в
присутствии посторонних, робкий, вы даже себе не представляете, до какой
степени.
"Прекрасно,-подумал я, - прекрасное помешательство. Тихое, чистое,
прелестное". Мне даже на мгновение стало завидно: Уж он-то, милый бутафор
Сашенька, одиночества не ощущает, его-то ночные кошмары не толкают к окну,
что выходит на бензозаправку.
Александр Васильевич нежно погладил свою монстеру, посмотрел испытующе на
меня и вдруг затрепетал, засуетился:
- Да что это я, совсем рехнулся. Вы, наверное, думаете, что старый идиот
соскочил с катушек. Ну, признайтесь же!
Что за настырный характер, все-то ему нужны подтверждения. Но с
Наполеонами, насколько я знаю, спорить бесполезно. С ними можно обсуждать