"Зиновий Юрьев. Рука Кассандры (Авт.сб. "Рука Кассандры")" - читать интересную книгу автора

удовольствием.
- Ага...
Почему капитан сказал "ага", он не знал, равно как не знал, что сказать
еще. Опыт у него, конечно, был не очень большой, но вряд ли и сам
полковник Полупанов знал бы, что делать дальше. Ни разу ни на лекциях, ни
в учебниках ему не приходилось сталкиваться с прохождением сквозь стены и
с людьми трехтысячелетнего возраста...



3

"Батюшки светы, - испуганно подумал Куроедов, сообразив, что задремал.
- Хорошо я, должно быть, выгляжу. Сижу на секторе с закрытыми глазами и
дрыхну. Прикрою-ка я на секунду лицо руками, будто устал".
Он открыл глаза и вместо привычной комнаты сектора с портретом
археолога Шлимана в шубе с бобровым воротником увидел маленькую сумрачную
каморку, на глинобитных стенах которой висели какие-то кожаные изделия,
похожие не то на упряжь, не то на орудия пыток. Не будучи знаком ни с тем,
ни с другим видом кожгалантереи, он с интересом разглядывал их.
"Ничего себе расхрапелся, это уже какой-то трехслойный сон во сне.
Сначала снилось, что я заснул на секторе, потом - что я проснулся в этой
хибарке и - самое главное - что я вовсе не сплю. Но вообще-то немножко
странно - трехслойный сон это или пятисерийный с продолжением, - только
что я действительно сидел на секторе и разглядывал выщипанные брови Машки
Тиберман. Ну ладно, не хватало мне еще галлюцинаций. Через три месяца
защищаться, а я сижу на секторе и дрыхну. Представляю, что скажет
Флавников. Наш Александр Васильевич разрабатывает, очевидно, новые формы
гипнопедии. Не только обучение во сне, но и участие в заседании сектора в
состоянии здорового, глубокого сна.
Ну ладно, пора кончать с этим цветным широкоэкранным сном и
просыпаться. Хватит".
Куроедов несколько раз энергично согнул и разогнул руки. Мышечное
ощущение было обычным, под кожей послушно прокатились бицепсы
гимнаста-второразрядника. Ущипнул правой рукой левую ладонь. Почувствовал
некоторую боль. Почесал нос. И нос и мозг отметили почесывание.
Глинобитная стена со странными предметами не исчезала. Мало того, сон
все углублялся. Теперь он уже был звуковым и издавал довольно сильные
запахи. Сквозь небольшое оконце в верхней части стены доносился гомон
людских голосов, мычание коров, блеяние овец, металлическое позвякивание.
Резко пахло луком, навозом, мочой.
Где-то в самой глубине сознания Куроедова вдруг родилась уверенность,
что он не спит. Уверенность эта все крепла и, словно пузырек воздуха,
поднималась на поверхность, пока окончательно не овладела им. Мозг, не в
состоянии объяснить происходящее, казалось, перешел на малые обороты.
Куроедов сильно прикусил кончик языка в последней попытке проснуться -
а вдруг! - но уже твердо знал, что не проснется, потому что он не спал, а
бодрствовал. Самое удивительное было то, что он даже особенно не
удивлялся. Происшедшее просто не укладывалось в рамки удивления. Чтобы
удивиться чему-нибудь, надо прежде всего допускать возможность этого.