"Зиновий Юрьев. Альфа и омега" - читать интересную книгу автора

говорить: он всегда мямлил, словно в нерешительности обдумывал простейшие
вещи, прежде чем сказать их. Его угнетал провинциальный идеализм Цукки,
умственная трусость и боязнь точных формулировок.
Будучи ученым, Брайли не раз пытался анализировать свою неприязнь к
нему. Иногда ему казалось, что он не любит Цукки потому, что тот вышел из
другой социальной среды. Но тут же он возражал себе, что среди его
знакомых многие выбились из самых низов, и ни к кому из них он не
испытывал ни малейшей антипатии. Не мог он и завидовать Цукки. Начиная с
научной карьеры и до гольфа, он был гораздо удачливее Юджина. Особенно в
гольфе. Стоило посмотреть, как тот замахивается клюшкой и в глазах его при
этом появляется мучительно напряженное выражение неудачника, сознающего,
что он неудачник, как становилось ясным: далеко этот человек не пойдет.
И хотя Брайли не мог сказать себе, почему именно он не любит Цукки, он,
не любя его, не мог заставить себя относиться к нему, как относился ко
многим на базе: сугубо сухо и официально. Казалось, что едкое раздражение,
которое он испытывал во время бесконечных споров, стало уже необходимо
ему, как некий странный наркотик.
Он все время пытался переубедить его, переспорить, прижать в угол
бесспорными аргументами, заставить выкинуть белый флаг. И не мог. В
последний момент тот отказывался сдаваться.
Может быть, Цукки не хватало гордости? Человека негордого победить
бывает труднее - у него не хватает гордости признать поражение.
Порой он начинал думать, что пытается сломить не Цукки, а самого себя,
но мысль была абсурдна, и он ее с презрением отбрасывал.
Постепенно, сам не замечая того, он принялся внимательнейшим образом
шпионить за Цукки, находя в этом какое-то сладостное удовлетворение.
Однажды, как он себя уверял - от скуки, он собрал крохотный микрофончик,
который незаметно спрятал в лаборатории Цукки и время от времени
развлекался, прислушиваясь у себя в комнате к его свинячьему похрюкиванию.
Когда Цукки работал над особенно сложной схемой, он всегда похрюкивал.
Сейчас похрюкивания не было слышно. Шаги. Кто-то вошел к Цукки. Ага,
это новенький, Карсуэлл.
Брайли прижал ухо к динамику. Это интересно. В высшей степени
интересно. Странные беседы для сотрудника базы, да еще с объектом.
Оригинально! Объяснять действие стимулятора! Они ведь подписывали кучу
бумаг, в которых клялись никогда и никому не разъяснять работ на базе.
Смешно. Как он сразу не мог раскусить эту толстую неопрятную свинью! Он же
предатель, Цукки. Он из тех, кто прикрывает свое предательство такими
гладенькими и гаденькими фразами о моральной ответственности ученого. Он
из тех, кто, побив себя кулаками по впалой груди, бросался продавать
военные секреты страны любым врагам. И даже бесплатно. Лишь бы предать.
Само по себе предательство не вызывало в Брайли ненависти. Он был слишком
умным человеком, чтобы приходить в ужас от таких вещей. Но Цукки, мямля
Цукки со своими сомнениями... Ему вдруг стало легко и весело на душе,
словно с нее свалился груз. Вот, оказывается, в чем дело: предатель!
Предатель! Предатель! Вот она, его правда! Вот они, его принципы! Вот она,
его душевная чистота! А он, Брайли, хорош, нечего сказать. Споры, споры,
споры... Аргументы и контраргументы... С кем? С элементарным предателем.
А это кто? Ах да, мисс Кучел. Ну конечно, Цукки что-то говорил о том,
что они любят друг друга. Почему они все замолчали? Странно! А может быть,