"Возмутитель спокойствия" - читать интересную книгу автора (Соловьёв Леонид Васильевич)

Глава двадцать шестая

Багдадский мудрец, подлинный Гуссейн Гуслия, попался у самых ворот, за которыми уже видел он сквозь свое покрывало поля и дороги, разбегающиеся в разные стороны; каждая из них обещала ему избавление от страшной казни.

Но стражники, охранявшие в этот час городские ворота, окликнули:

– Куда едешь ты, женщина?

Мудрец ответил голосом молодого осипшего петуха:

– Я тороплюсь домой к мужу. Пропустите меня, доблестные воины.

Стражники переглянулись, – голос показался им подозрительным. Один из них взял под уздцы верблюда.

– Где ты живешь?

– Вот здесь, неподалеку, – ответил мудрец еще тоньше. Но при этом чрезмерно задержал воздух в гортани и закашлялся с ужасным хрипом и одышкой.

Тогда стражники сорвали с него чадру. Ликование их было безгранично.

– Вот он! Вот он! – кричали они. – Давай, вяжи! Хватай!

Потом они повели старика во дворец, всю дорогу беседовали о казни, ожидающей его, о трех тысячах таньга награды за его голову. Каждое слово стражников падало как раскаленный уголь на его сердце.

Он лежал перед троном, горько рыдая, умоляя о помиловании.

– Поднять его! – приказал эмир.

Стражники подняли старика. Из толпы придворных выступил Арсланбек:

– Пусть выслушает эмир слово преданного раба своего. Это не Ходжа Насреддин, это совсем другой человек: Ходже Насреддину нет еще и сорока лет, а это – глубокий старик.

Стражники встревожились: награда уплывала у них из рук. Все остальные молчали в недоумении.

– Почему ты скрывался под женской одеждой? – грозно вопросил эмир.

– Я ехал во дворец к великому и всемилостивейшему эмиру, – ответил старик дрожа. – Но со мной повстречался какой-то человек, неизвестный мне, и сказал, что эмир еще до моего появления в Бухаре издал приказ, чтобы отрубить мне голову, и я, обуянный страхом, решил бежать под женской одеждой.

Эмир проницательно усмехнулся:

– С тобой повстречался человек… Неизвестный тебе. И ты сразу ему поверил?.. Удивительная история! За что же мы хотели отрубить тебе голову?

– За то, что я будто бы всенародно поклялся проникнуть в гарем великого эмира… Но, аллах свидетель, я никогда не думал об этом! Я уже стар, немощен и даже от собственного своего гарема давно отказался…

– Проникнуть в наш гарем? – переспросил эмир, поджав губы. По его лицу было видно, что этот старик становится ему все более и более подозрителен. – Кто ты и откуда ты?

– Я Гуссейн Гуслия, мудрец, звездочет и лекарь из Багдада и приехал в Бухару по повелению и желанию великого эмира!..

– Значит, твое имя Гуссейн Гуслия! Ты лжешь в глаза нам, презренный старик! – загремел эмир с такой силой, что царь поэтов совсем некстати повалился на колени. – Ты лжешь! Вот Гуссейн Гуслия!

Ходжа Насреддин, повинуясь знаку эмира, бестрепетно вышел вперед и стал перед стариком, открыто и смело глядя прямо в лицо ему.

Старик изумился и попятился. Но тут же, овладев собой, закричал:

– Ага! Да ведь это тот самый человек, который, повстречавшись со мной на базаре, сказал, что эмир хочет отрубить мне голову!

– Что он говорит, Гуссейн Гуслия! – воскликнул эмир в полном недоумении.

– Какой он Гуссейн Гуслия! – завопил старик. – Это я – Гуссейн Гуслия, а он просто обманщик! Он присвоил себе мое имя!

Ходжа Насреддин низко поклонился эмиру:

– Да простит мне великий владыка мое смелое слово, но бесстыдство этого старика не имеет пределов! Он говорит, что я присвоил себе его имя. Он, может быть, скажет, что этот халат я тоже присвоил?

– Конечно! – закричал старик. – Это мой халат!

– Может быть, и эта чалма твоя? – спросил Ходжа Насреддин с насмешкой в голосе.

– Ну да! Это моя чалма! Ты выменял у меня и халат, и чалму на женскую одежду!

– Так! – сказал Ходжа Насреддин с еще большей насмешкой в голосе. – А вот этот пояс случайно не твой?

– Мой пояс! – запальчиво ответил старик.

Ходжа Насреддин повернулся к трону:

– Пресветлый владыка эмир воочию убедился, кого видит он перед собой. Сегодня этот лживый и презренный старик говорит, что я присвоил себе его имя, что этот халат – его халат, и чалма его, и пояс его, а завтра он скажет, что этот дворец – его дворец, и все государство – его государство, и что настоящий эмир Бухары не наш великий и солнцеподобный владыка, восседающий сейчас перед нами на троне, а что настоящий эмир – это он, вот этот лживый, презренный старик! От него можно всего ожидать! Ведь он уже приехал в Бухару с намерением войти в эмирский гарем, как в собственный свой гарем!..

– Ты прав, Гуссейн Гуслия, – сказал эмир. – Мы убедились, что этот старик – подозрительный и опасный человек, у него в голове черные мысли. И мы считаем, что нужно немедленно отделить его голову от его туловища.

Старик со стоном упал на колени, закрыл руками лицо.

Но Ходжа Насреддин не мог допустить, чтобы из-за него пошел на плаху человек, неповинный в тех преступлениях, которые ему приписывали, хотя бы то был и придворный мудрец, сам, конечно, погубивший многих и многих своим коварством.

Ходжа Насреддин поклонился эмиру:

– Да выслушает милостиво великий эмир мое слово. Отрубить голову ему – никогда не поздно. Но сначала нужно узнать его подлинное имя и подлинные намерения, с которыми он прибыл в Бухару, дабы выяснить, нет ли у него сообщников и не гнусный ли он чернокнижник, решивший воспользоваться неблагоприятным расположением звезд и добыть прах от следов великого эмира, смешать этот прах с мозгами летучей мыши и затем подбросить в кальян эмиру, дабы причинить ему зло. Пусть великий эмир оставит его пока живым и отдаст мне, ибо обычных тюремщиков он может опутать своими злыми чарами, но перед моею мудростью они будут бессильны, так как мне известны все ухищрения чернокнижников и все способы уничтожения их колдовства. Я запру этого старика, произнесу над замком благочестивые молитвы, известные только мне одному, – дабы не смог он силой колдовства открыть замок без ключа, – и потом жестокими пытками я заставлю его сказать все!

– Ну что же, – ответил эмир. – Твои слова вполне разумны, Гуссейн Гуслия. Бери его и делай с ним, что захочешь, но только смотри, чтобы он не вырвался из-под замка.

– Я отвечаю головой перед великим эмиром.

Через полчаса Ходжа Насреддин – он же главный мудрец и звездочет эмира – проследовал в свое новое жилище, приготовленное в одной из башен дворцовой стены; за ним, сопровождаемый стражниками, следовал понурившийся преступник – подлинный Гуссейн Гуслия.

В башне, над жилищем Ходжи Насреддина, была маленькая круглая келья с чугунной решеткой в окне. Ходжа Насреддин отпер огромным ключом медный, позеленевший замок, открыл окованную железом дверь. Стражники втолкнули туда старика, бросив ему тощую охапку соломы. Ходжа Насреддин закрыл дверь и потом долго бормотал над медным замком, но так невнятно и быстро, что стражники не могли ничего разобрать, кроме часто повторяющегося призыва к аллаху…

Своим жилищем Ходжа Насреддин остался вполне доволен. Эмир прислал ему двенадцать одеял, восемь подушек, множество разной утвари, корзину с белыми свежими лепешками, мед в кувшине и много других яств со своего стола. Ходжа Насреддин очень устал и проголодался, но прежде чем сесть за трапезу, он взял шесть одеял, четыре подушки и понес все это наверх своему пленнику.

Старик сидел в углу на соломе и сверкал из темноты глазами, как разъяренный кот.

– Ну что же, Гуссейн Гуслия, – мирно сказал Ходжа Насреддин. – Мы с тобой неплохо устроимся в этой башне – я пониже, а ты повыше, как тебе и подобает по твоим годам и мудрости. Сколько здесь пыли! Я сейчас подмету.

Ходжа Насреддин спустился, принес кувшин с водой, веник, чисто вымел каменный пол, постелил одеяла, положил подушки, потом еще раз спустился, принес лепешки, мед, халву, фисташки и на глазах своего пленника честно разделил все пополам.

– Ты не умрешь с голоду, Гуссейн Гуслия, – говорил он. – Мы с тобой сумеем раздобыть пищу. Вот тебе кальян, а вот здесь я положил табак.

Устроив все это в маленькой келье так, что она имела вид едва ли не лучший, чем нижняя, Ходжа Насреддин ушел, заперев дверь на замок.

Старик остался один. Он был в полной растерянности. Он долго думал, соображая, прикидывая, но так и не смог ничего понять в происходящем. Одеяла были мягкими, и подушки удобными, и ни лепешки, ни мед, ни табак не содержали в себе отравы… Утомленный сегодняшними треволнениями, старик улегся спать, поручив свою дальнейшую судьбу аллаху.

В это время виновник всех его несчастий Ходжа Насреддин сидел в нижней келье перед окном, наблюдал медленный переход сумерек в темноту и раздумывал о своей удивительной бурной жизни и возлюбленной, которая теперь была здесь, рядом, но ничего еще пока не знала. В окно тянуло свежей прохладой, сплетались над городом, как серебряные нити, звенящие и печальные голоса муэдзинов; на темном небе выступили звезды, сияли, горели и трепетали чистым, холодным, далеким огнем, и была там звезда Аш-Шуала, означающая сердце, и три звезды Аль-Гафр, означающие покрывало девушки, и две звезды Аш-Шаратан, означающие рога, и только зловещей звезды Аль-Кальб, означающей жало смерти, не было там, в синей высоте…