"Карл Густав Юнг. Символы и метаморфозы Либидо" - читать интересную книгу автора

одаренные умом достаточно строгим и холодным, чтобы не считать все
написанное ими выражением вечной и безусловной правды, одобряют эту
теорию, которая ставит научные причины много выше жалкого тщеславия и
мелочного самолюбия ученых.

Вильгельм Феррера. (Психологические законы символизма. 1895.
Предисловие.)

Кто способен был читать "Снотолкование" Фрейда без научного
негодования на новизну и кажущуюся неправомерной смелость
аналитического метода, а также и без нравственного возмущения на
изумительную обнаженность толкования снов, кто, стало быть, спокойно и
непредубежденно воспринял в себя эту особенную материю, тот едва ли мог
избежать глубокого впечатления, которое производит то место, где Фрейд
напоминает, что определенный индивидуально-психологический конфликт,
именно кровосмесительная фантазия, образует собой существенный корень
грандиозного античного драматического материала - сказания об Эдипе.
Впечатление, производимое этим простым указанием, может быть сравнено с
тем совершенно особенным чувством, которое охватывает нас, когда мы
среди шума и толчеи современной городской улицы наталкиваемся на
остатки древности, например на коринфскую капитель замуравленной
колонны или на фрагмент надписи. Только что мы отдавались шумливой
эфемерной жизни современности и вдруг перед нами появляется нечто
весьма далекое и чуждое, отклоняющее наш взор к вещам иного порядка:
взгляд переводится с необозримого разнообразия современности на высшую
связь исторических явлений. Внезапно нам приходит на ум мысль, что на
этом месте, где мы сейчас носимся взад и вперед с нашими делами, царила
уже 2000 лет тому назад в несколько иной форме сходная с нашей жизнь;
такие же страсти двигали людьми, а сами люди так же были убеждены в
единственности своего существования. Этому впечатлению, которое почти
всегда оставляет после себя первое знакомство с античными памятниками,
должен я уподобить впечатление, производимое ссылкой Фрейда на легенду
об Эдипе. Только что мы были еще заняты смущающими впечатлениями,
вызванными бесконечной изменчивостью отдельной души, как сразу нашему
зрению открылась простота и величие трагедии Эдипа, этого неугасимого
светоча эллинского театра. Такое расширение взора имеет в себе нечто от
откровения, Для нас ведь античный мир психологически скользнул давно
уже к теням прошедшего; на школьной скамье едва можно было сдержать
скептическую усмешку, сосчитывая нескромным образом возраст матроны
Пенелопы и приятное число лет Иокасты или сравнивая комически результат
этого вычисления с трагедией любовных бурь, живописуемых в сказании и в
драме. Не знали мы тогда (да и знает ли об этом кто-либо сейчас?), что
мать может означать для сына все пожирающую страсть, которая, может
быть, подтачивает всю его жизнь и трагически разрушает ее в такой мере,
что грандиозность Эдиповой участи является перед нами ни на йоту
преувеличенной. Редкие и патологически ощущаемые случаи, когда,
например, мы слышим, что сын Нинон де Ланкло убивает себя, узнав, что
горячо любимая им Нинон есть его мать, как-то большей частью слишком
далеки от нас, чтобы вызвать живое впечатление. Если же мы следуем
путем, который предначертан Фрейдом, то мы достигаем живого познания