"Борис Юдин. Город, который сошел с ума " - читать интересную книгу автора

- А ты почему Кучерявый, а не лысый? - неожиданно спросил Добежалов.
- Я потому что такой... - замешкался Иван, - Родился потому что. Вот.
- Ну, и она, девушка эта, взяла да и родилась кудрявой. - сказал
Добежалов и снова уткнулся в котлету.
- А вот, за День рождения! - заорал Хрупак и налил.
Все, и Васильев в том числе, с удовольствием выпили и дружно спели
песенку про то как бегут пешеходы по лужам.
Васильев пел, вспоминая давно позабытые слова, и чувствовал, что ему
хорошо и легко. И не хотелось уже возвращаться в сумасшедший Нью - Йорк, а
хотелось чтобы это ощущение единения и взаимопонимания длилось бы и длилось.
- Если я в аду... - рассуждал Васильев, распевая одновременно про
тонкую рябину, которой хотелось прижаться да никого подходящего, кроме кола
в изгороди, не было рядом. - Если я в аду, то и все тоже в аду. Как же
иначе? Ну, с Добежаловым тут все ясно - он давно умер. А остальные? Живыми
же на Тот свет не берут. Значит, пока меня не было что - то произошло.
Эпидемия наверное. Если бы война или что - то такое - я бы знал непременно.
Надо будет спросить осторожненько.
И пока Васильев оглядывал компашку, выбирая себе жертву, Кондратьев
предложил выпить за искусство.
- Гениально! - пропела Коврижная и подцепила вилкой килечку.
- За бессмертное искусство! - добавил Кучерявый. Выпил и затянул про
песню, которая строить и жить помогает.
- Гениально! - поддержала его Коврижная.
- Ага! - обрадовался Васильев, сообразив, что у нее спросить - это
самый простой вариант. Тем более, что сидела она рядом. И он осторожненько
взял Марию за руку. Пульса не было!
Однако Коврижная по - своему поняла Васильевский жест. Она наклонилась
и прошептала:
- Гениально! Но сегодня ничего не выйдет, Олежка. Критические дни. Да и
мой крокодил сегодня дома.
- Я, собственно... - начал оправдываться Васильев, - Я ничего такого...
вообще..
- Хороших порывов нечего стесняться. - утешила Васильева Коврижная. -
Они так редко бывают порывы эти.
Потом она выпила рюмку и закусила килечкой.
Васильев поднялся и под песню про комсомольцев - добровольцев пошел в
туалет, а потом в кухню на перекур. Там уже стоял у открытого окна
Кондратьев и задумчиво смотрел на ночной город.
- Скажи, Олежка, - спросил Кондратьев, не оборачиваясь, - Вот, окна
горят, люди там небось... Ты мне скажи - они живут или им только кажется,
что они живут?
Васильев, подойдя поближе, взял Кондратьева за руку. И к своему
удивлению, почуял тугой, нетерпеливый пульс.
Кондратьев улыбнулся:
- А я тебя, Олег, и щупать не буду. Я и так знаю...
Васильев тоже улыбнулся и закурил:
- Саша! Ты понимаешь, что тут происходит?
- Ни хрена не понимаю. - утешил Кондратьев. - Я на съемках в Смоленске
был. Приезжаю, а тут... вся эта хренотень. Чуть крыша не съехала.
- И что? Все покойники, кроме алкашей? - грустно спросил Васильев.