"Роберт Янг. Звезды зовут, мистер Китс" - читать интересную книгу автора

природного газа... совсем немного... а потом...
- Сколько она стоит?
- Вы про хромую?
- Да.
- Значит, вы вивисектор, да?.. Шесть девяносто пять, и еще семнадцать
пятьдесят за клетку.
- Я ее беру, - сказал Хаббард.
Нести клетку было неудобно, чехол то и дело сползал, и всякий раз
куиджи издавал громкий писк - в аэробусе, а потом и на улице предместья
все оборачивались и пялили глаза, и Хаббард чувствовал себя дурак дураком.
Он надеялся проскользнуть в дом и подняться к себе в комнату так, чтобы
сестра не углядела его покупку. Напрасная надежда. От Элис ничего не
скроешь.
- Ну-ка, на что это ты выбросил свои денежки? - вопросила она,
появляясь в прихожей в ту самую минуту, как он переступил порог.
Хаббард покорно обернулся и ответил:
- Это птица куиджи.
- Птица куиджи!
На лице Элис появилось то самое выражение, которое он уже давно
определил как настырно-воинственное с оттенком огорчения: она раздула
ноздри, поджала губы и втянула щеки. Сорвала чехол и острым глазом впилась
в клетку.
- Ну, как вам это понравится? - воскликнула она. - Да еще хромая!
- Но ведь это не чудовище какое-нибудь, - сказал Хаббард. - Просто
птица. Совсем маленькая пичуга. Ей не нужно много места, и я позабочусь,
чтобы она никому не мешала.
Элис смерила его долгим ледяным взглядом.
- Да уж постарайся! - процедила она. - Прямо не представляю, как к
этому отнесется Джек. - Она круто повернулась и пошла прочь. - Ужин в
шесть, - бросила она через плечо.
Он медленно поднимался по лестнице. Его охватила усталость, ощущение
безысходности. Да, правильно говорят: чем дольше пробудешь в космосе, тем
меньше надежды вновь найти общий язык с людьми. Космос большой, и в
космосе к тебе приходят большие мысли; там читаешь книги, написанные
большими людьми. Там меняешься, становишься другим... и в конце концов
даже родные начинают видеть в тебе чужака.
А ведь, право же, стараешься быть точно таким, как все, кто окружает
тебя на Земле. Стараешься и говорить то же, что они, и поступать так же.
Даешь себе слово никогда никого не называть крабом. Но рано или поздно с
языка неизбежно срывается что-нибудь непривычное для их ушей, либо
поступаешь не так, как у них принято, и в тебя впиваются враждебные
взгляды, а всюду враждебные лица, и в конце концов неизбежно становишься
отверженным. Разве можно цитировать Шекспира в обществе, у которого бог -
это какой-то розовощекий филантроп за рулем "кадиллака" с крылышками!
Разве можно признаться, что любишь Вагнера, когда твоя цивилизация
упивается ковбойскими опереттами!
Разве можно купить хромую птицу в мире, который забыл (а быть может,
никогда и не знал), что значат слова "чти все живое"!
Двадцать пять лет, думал Хаббард. Я отдал лучшие свои годы. А что
получил взамен? Четыре стены, отгораживающие меня от всего мира, и жалкую