"Йоханнес Вильгельм Йенсен. Падение короля" - читать интересную книгу автора

Другой молодой калека приполз по ступеням, толкая перед собой доску с
двухпудовой тяжестью своей раздутой, как бревно, ноги, от которой разило
тепловатой вонью воспаленного тела. Воздух над папертью был нагрет от густой
испарины горячечных больных.
Но внизу ступеней, в сумрачной тени под церковной стеной, сидело
существо, представлявшее собой мешок тряпья да голову. У него было женское
лицо, раздутое и перекошенное водянкой, существо было безного и безруко, и
только глаза - жили; вот оно устремило прежде потупленный взор вверх, и
когда Миккель глянул вниз с состраданием, он содрогнулся при виде злобного
выражения этих глаз; из них прыснула на него звериная злоба, лютое
зложелательство ко всему свету.
При входе в церковь на Миккеля повеяло запахом ладана, высокое
пространство воздвигалось над его головой, сквозь загадочный сумрак
пробегали таинственные блики по мощным каменным плитам, негромко гудел
орган, стая звуков витала вверху под темными сводами. Лишь кое-где на
торжественно убранных алтарях горели свечи.
Миккель не пошел дальше порога, он стал в уголке у входа и, чувствуя,
что ноги подламываются от усталости, уселся в темноте прямо на полу. Он
закрыл глаза.
Тихо гудел орган. От этих звуков Миккелю делалось и легче, и в то же
время тяжелее на душе. Такова уж его всегдашняя судьба - быть отверженным,
оставаться за порогом. Поэтому и целительная музыка слышна ему приглушенно,
из отдаления. Он бесприютен, и нет ему пристанища.
Не успел Миккель это подумать, как в тот же миг звуки вдруг хлынули во
всю мощь, точно во всю ширь отверзлись закрытые врата! И, ликуя, вознесся в
вышину звонкий хор, зазвучала песнь. Все тонкие трубы органа запели ее в
полную силу, молодыми и чистыми голосами, под траурный рокот и задушевные
бархатные ноты басов. Песнь ширилась и росла.
И Миккель умилился в сердце своем.
- Господи Иисусе! - возопил он. И он открыл свою душу всесильному. И
почувствовал тогда, как растаяло бремя его одиноких лет.
Да, он был одинок. Но одинокий обречен, и однажды это непременно
обнаружится. В бессвязном потоке времен вязнет мысль; ясность и простота все
дальше отступают и покидают тебя. Могучие силы, которые ты в себе ощущал и
которыми так гордился, словно никто на свете не может сравниться с тобой,
ныне подорваны сомнением: что значит твое воображение, если миру сему оно не
опора? Ты таков же, как все прочие, - не сильнее других, но среди всех ты
пребудешь один как перст, судьба твоя - быть одиноким.
И что же с тобою стало? Куда подевалась природная доброта твоего
сердца, глубокая потребность творить всем добро, потребность, которая в
юности не давала тебе спать по ночам? Жизнь не дала тебе утолить могучее
стремление к счастью, она понудила тебя к ненависти и мести, и ты стал
бесприютным скитальцем. И тогда ты возмечтал, что сыщешь себе пристанище на
чужой стороне и там на свободе сможешь горевать; хотя бы выплакать, на худой
конец, свою непонятную болезнь. Но и то не сбылось, жизнь и тут не дала
утешения, не позволив щедро излиться неистощимому кладезю страданий и слез.
Струится органный поток, утоляя печаль. Наконец-то слились горе и
радость в блаженстве тоскующего плача. Звуки псалма врачуют дух, навевая
целительные видения. И сердце вдруг шелохнулось в груди, словно плод во
чреве, словно наделенный собственной волей еще не рожденный младенец.