"Михаил Яворский. Поцелуй льва " - читать интересную книгу автора

- Мы милиция! - повторили мы. - Пока не поздно, откройте двери!
- Вы не понимаете. Тут тьма-тьмущая преступников: коммунистов,
националистов, другого отребья. Их нельзя просто выпустить. Поэтому я тут и
остался? чтобы передать ключи новой власти. Я ответственный за ключи от
камер.
- Открывайте! Мы? новая власть!
Помолчав, человек сказал:
- Хорошо, но пообещайте, что не тронете меня.
- Обещаем, - хором сказали мы.
По обе стороны дверей установилась напряженная тишина. Он, наверно,
рассматривал нас в щель. Затем мы услышали бряцание ключей в замке и скрип
внутреннего засова. Мы стояли с винтовками напротив входа.
Двери медленно начали отворяться. В тусклом свете мы увидели небритого
старика в помятой форме тюремного сторожа. Мне он показался полусумасшедшим.
Передав нам три связки ключей, он растолковал, что тут есть сорок камер, где
сидят несколько сот заключенных - некоторые политические, а в основном
обыкновенные уголовники.
Мы предложили ему исчезнуть вон, пока мы не открыли камер, но он
настоял что останется, потому что не боится. За все время своей службы он
никогда не контактировал с заключенными. Все двадцать лет он тут только и
делал, что ремонтировал замки и изготовлял ключи. Он сказал, что человек он
богобоязненный и никого бы никогда не обидел. С тех пор, как пять лет назад
умерла его жена, тюрьма Лонцкого стала для него единственным домашним
очагом, тут он себя чувствовал в безопасности, как нигде.
Он хотел сопровождать нас к центральному зданию тюрьмы, где находилось
большинство узников, но мы приказали ему остаться.
Выйдя во двор, мы услышали полные отчаяния голоса: "Выпустите нас!
Выпустите нас!" Сотни рук бешено рвались из-за малюсеньких зарешеченных
окон, приветствуя нас.
Мы открывали камеру за камерой сверху вниз.
Из каждой двери вырывалась стайка грязных неопрятных существ. Некоторые
на мгновение останавливались, словно не веря в свою свободу. Только
нескольких заинтересовало, кто мы такие. Те, кто еще был закрыт в камерах,
непрерывно стучали в двери.
Вскоре вся огромная тюрьма опустела. Проверяя повторно третий этаж
центрального строения, я зашел в мрачную камеру. Воздух в ней попахивал
экскрементами, на стенах нацарапаны забытые имена, даты, непонятные
сентенции, прощания, ругательства. На одной из стен было вырезано ряд
маленьких крестиков с инициалами и датами.
Осматривая эти иероглифы, я испугался, что двери внезапно захлопнутся,
закрыв меня в середине. Я опрометью выскочил в коридор, сбежал вниз по
лестнице и только эхо шагов осталось сзади.
На другой стороне двора стояло здание, в которое мы вошли с улицы
Сапеги. Кругом наступила тишина и я испугался, что мой патруль меня бросил.
По дороге на улицу я наткнулся на старого ключника. Последнее
официальное действие он совершил, впустив нас внутрь. Теперь он лежал на
земле с глубокой раной в голове, широко раскинув руки. Одна ладонь была
повернута так, словно он просил смилостивиться над ним.
Остановившись, чтобы вложить ему связку ключей в руку, я заметил то,
что не видел до сих пор - одна его нога была деревянной. Теперь она была