"Денис Яцутко. Точка. Книга записей и примечаний." - читать интересную книгу автора

тебя и до сих пор, наверное, тебя люблю и, чёрт возьми, временами даже
надеюсь, что тебя ещё не выдали замуж за "человека твоего круга" и если я
наберусь ещё безбашенности снова сорваться с места, то сорвусь снова в
Питер и найду тебя, а ты всё ещё ждёшь меня, потому что про такое, как у
нас, нельзя сказать "было":
оно есть, оно "всегда". Всё, что после, действительно было. А ты есть.
Есть всегда. Боже мой, какая же ты дура, О****а, что послушала свою маму,
что не сломала дверь, когда З***а заперла тебя в ванной, блядь, а я - что
не дал тогда на платформе пизды твоему феодалупапе. О****а, я теперь
толстый, у меня борода и мне двадцать шесть. Правда, я достаточно долго
уже не пью и не курю, но если приеду в Питер, опять начну - я это
чувствую. Всё. не хочу больше о тебе писать. Hе хочу. Hе хочу и всё. Всё!
Я тебя хочу до сих пор. Мои руки до сих пор помнят всё твоё тело. А в ушах
до сих пор твой голос, который говорит как о само собой разумеющемся о
том, до чего я доходил годами, или о том, что я два месяца решался тебе
сообщить. А как ты, не задумываясь и не рассуждая, шла за мной везде.
За женатым наёмником-наркоманом, который почти нигде не живёт. у,
понятно, я - я тогда всё время пьяный был и укуренный. Hо ты-то как на всё
это шла? Ты же трезвая была всегда. О****очка, милая, ты хоть понимала,
как ты рисковала со мной? Ты хоть сейчас, вспоминая, понимаешь, что могла
убиться насмерть, когда лезла со мной в окно третьего этажа кульковской
общаги? А когда шарахалась со мной ночью по шпалам?
Знала ли ты, что менты, дежурящие на платформах, могут проверить мою
сумку? Да и знала ли ты вообще, что они там дежурят и что им может не
понравиться, что я таскаю с собой пару стаканов сушёной травы и карту
военных объектов, расположенных на территории области? Ты знала о карте и
о траве, но я ведь ничего дурного с этими предметами не делал: травой я
угощал друзей, а по карте искал дорогу домой, если просыпался пьяный в
незнакомой местности (а на территории какогонибудь батальона можно было и
переночевать). Господи, как же ты вообще могла жить со мной? Ты же была
ангел! Ты даже для того, чтобы рассказать мне анекдот с матами, увела меня
на пару километров в лес, полчаса краснела и так и не рассказала. А как ты
краснела! Помнишь, как мы прятались от мороза в церкви у Дороги Жизни? Как
ты волновалась, что пожилой симпатичный батюшка догадается, что мы живём с
тобой вне брака и неодобрительно покачает головой, а ведь он такой добрый:
пустил в церковь женщину без головного убора. Всё. Hе буду больше о тебе
писать. не буду. HЕ БУДУ. Hе буду. И так от тебя сердце болит. Да, я спал
с Олюшкой. И вовсе она не уродина. И если таких генетических шедевров, как
вы с З***ой, вообще больше на свете нет, это не значит, что все остальные
- уродины. Hет. Олюшка была очень хорошенькая. И я с ней спал. Да, но -
обрати внимание - я с ней не трахался: я обнимал её, она утыкалась мне
носом в грудь и мы засыпали. Иногда она плакала.

Потому что ей было хуйово. Потому что её подруга продала её за
несколько баксов толпе звероподобных дебилов. Потому что троих из этих
дебилов потом зарезали по её просьбе. Потому что у неё gbplf болела каждый
раз, как к ней мужчина только рукой прикоснётся. Потому что в её долбаном
агентстве ей привязывали подушку и заставляли показывать модели для
беременных, а у неё самой никаких детей никогда в принципе быть не могло.
Потому что просто ей, москвичке, в Питере было тоскливо. Она плакала. А я