"Емельян Ярмагаев. Возвращающий надежду (историко-приключенческий роман) " - читать интересную книгу автора

Он приказал воинам прекратить обстрел улицы, высунулся в окно и
крикнул:
- Эй, любезные, кончайте эту забаву! Сейчас вы увидите приказ за
подписью ответственного лица о том, что сбор габели отменен.
Пронесся общий вопль радости. Потом - одинокий голос:
- С печатью?
- С печатью, - подтвердил сьер Одиго. И, подойдя к столу, повелительно
сказал:
- Мсье буржуа, составляйте такой приказ. Мы поставим под ним всего лишь
городскую печать, и он, конечно, не будет иметь силы. Сейчас вломятся в
ратушу, мессир Менье, и тогда будет не до престижа. А в Париже вы дадите
свои разъяснения.
Секретарь магистрата, треща пером, быстро нацарапал: "Именем его
величества, христианнейшего короля... " Менье со стоном подписал Растопили
сургуч, приложили печать - городскую, не королевскую, и сьер Одиго вынес
бумагу бунтовщикам.
Рене потянул Бернара за рукав.
- Идем, малыш. Все кончено: их провели.
Толпа перед ратушей молилась, плясала и пела.

* * *

День своего шестнадцатилетия Бернар решил отпраздновать особенным
образом. Он собирался выйти в море.
Рене мог бы ему сопутствовать, но обленился до того, что беспробудно
спал в лопухах. Этому способствовала перемена в его жизни: он женился, и
притом женился, к ужасу всего местного дворянства, на простой замковой
прачке. Правда, ходили слухи, что она из обедневшего дворянского рода. Сам
он объяснял это так:
- Мне нужна хозяйка, а не особа, которой целуют ручки.
Внешне перемена выражалась только в том, что Рене время от времени
заходил к Маргарите, бросал ей на стол какую-нибудь часть туалета и
величественно цедил сквозь зубы:
- Исправьте это, мадам.
И веселая румяная Марго безропотно чинила, латала, стирала и гладила
неописуемо драную амуницию своего мсье. Иных привилегий от своего замужества
она не получила, зато родила здоровенькую девчушку. Не вынося детского
хныканья, Рене малодушно спасался в лопухах.
Выманить его в море оказалось невозможным. И Бернар отправился один,
Высокий и стройный, он держал голову и плечи с величавостью
владетельного сеньора. Но в его неторопливой речи, в честном выражении лица
сквозило мальчишеское простодушие. И кто бы с ним ни говорил, кому бы он ни
отвечал, в глазах его и в голосе проглядывало нечто такое, что и сеньору, и
слуге, и нищей старушке одинаково казалось пожатием ласковой и сильной руки.
Фальшиво напевая испанский романс, нес он весла к каналу. Конюхи,
прачки, арендаторы, встретив его по дороге, улыбались во весь рот и
говорили.
- Да охранит вас святой Николай от дурного глаза и наговора, сеньор наш
Одиго!
Дети провожали его радостными криками, собаки увязывались вслед.